вымышленного рассказа.
– Если ты будешь отвлекаться, Гвендолен, – сказала учительница, – и не перестанешь смотреть в окно, я запишу тебе замечание.
– Но простите, мисс Приззл… – начала Гвендолен.
– Ты слышала, что я сказала? – спросила мисс Приззл.
– Простите, мисс Приззл, – повторила Гвендолен, – там Лев!
– Два замечания за то, что говоришь глупости, – сказала мисс Приззл. – А теперь…
Ее прервало рычание. Хмель завился в окне класса. Стены покрылись мерцающей зеленью, арки из ветвей перекинулись там, где был потолок. Мисс Приззл обнаружила, что стоит в траве, на лесной прогалине. Она вцепилась в доску, чтобы устоять, но это оказалась не доска, а розовый куст. Дикие люди, каких она никогда не видела, толпились вокруг. Затем она увидела Льва, завопила и убежала, а с ней и её класс – коренастые чопорные девочки с толстыми ногами. Гвендолен колебалась.
– Ты хочешь остаться, радость моя? – спросил Аслан.
– А можно? Спасибо, спасибо! – отвечала Гвендолен.
Тут же она оказалась рука об руку с двумя менадами, которые закружили её в весёлом танце и помогли избавиться от ненужной и неудобной одежды.
Куда бы они ни шли в городке, везде было то же самое. Большинство людей убегали, немногие присоединялись к ним. Когда они покинули город, их компания стала больше и веселей.
Они пронеслись по полям северного, или левого, берега реки. На каждой ферме к ним приставали животные. Печальный старый ослик, никогда не знавший радости, вдруг снова помолодел, цепные псы обрывали цепи, лошади разбивали копытами телеги и трусили следом – цок-цок, – разбрасывая грязь и издавая радостное ржание.
Во дворике за стеной они увидели человека, который бил мальчика. Внезапно палка в его руках превратилась в цветок. Человек попытался её отбросить, но она приросла к руке. Рука превратилась в ветку, тело – в ствол дерева, ноги стали корнями. Мальчик, который только что плакал, расхохотался и побежал за танцующими.
В маленьком городке на полпути к Бобровой Плотине, где сливаются две реки, они подошли к другой школе, где усталого вида девушка учила арифметике множество мальчиков, ужасно похожих на поросят. Она выглянула в окно, увидела божественных гуляк, поющих на улице, и радостная боль пронзила её сердце. Аслан остановился прямо напротив окна и посмотрел на неё.
– О нет, нет, – сказала она. – Мне бы хотелось с вами, но нельзя. Я обязана продолжать работу. И дети испугаются, если увидят вас.
– Испугаются? – сказал самый поросячий из мальчиков. – С кем это она разговаривает в окно? Давайте скажем директору, что она в окно разговаривает со всякими, когда должна учить нас.
– Посмотрим, кто это, – предложил другой мальчик, и все столпились у окна. Но как только их недовольные мордочки высунулись наружу, Вакх пронзительно закричал «Эван, эвоэ-э-э». Мальчики заревели от страха и, топча друг друга, бросились в двери и окна. Потом говорили (неизвестно, правда ли это), что этих самых мальчиков никогда больше не видели, но в той части страны развелось много хорошеньких поросят, которых здесь раньше не было.
– Ну, моя радость, – сказал Аслан учительнице, и та выбежала на улицу и тоже присоединилась к процессии.
По Бобровой Плотине они перешли реку и двинулись на восток вдоль южного берега. Они подошли к ветхому домишке, где на крыльце стоял и плакал маленький мальчик.
– Почему ты плачешь, мой хороший? – спросил Аслан.
Мальчик, который не видел львов даже на картинке, не испугался.
– Тётечка очень больна, – сказал он, – она умирает.
Аслан хотел войти в домик, но дверь была слишком мала. Тогда он просунул внутрь голову, нажал плечами (Люси и Сьюзен при этом свалились) и поднял весь дом, так что тот опрокинулся и развалился. А там, всё ещё в постели, хотя постель теперь стояла на открытом воздухе, лежала старушка, такая маленькая, словно в ней текла кровь гномов. Она была на пороге смерти, но, открыв глаза и увидев светлую косматую голову льва, не закричала и не лишилась чувств. Она сказала:
– О, Аслан! Я знала, что это правда. Я ждала этого всю жизнь. Ты пришёл забрать меня?
– Да, милая, – отвечал Аслан, – но всего только на маленькую прогулку.
И пока он говорил, подобно тому, как розовый свет озаряет облака, краска вернулась на её бледное лицо, глаза засверкали, она села и сказала:
– Ну, я заявляю, что чувствую себя лучше. Думаю, я не отказалась бы от легкого завтрака.
– Вот, матушка, – сказал Вакх, погружая кувшин в колодец и поднося ей. Но теперь в нём была не вода, а роскошное вино, яркое, как желе из красной смородины, густое, как масло, согревающее, как чай, холодное, как роса.
– Э, да ты что-то сделал с нашим колодцем, – сказала старушка. – Мне так даже больше нравится. – И она соскочила с постели.
– Садись на меня, – сказал Аслан и прибавил, обращаясь к Люси и Сьюзен: – Вам, королевы, придется теперь побегать.
– Нам это тоже приятно, – сказала Сьюзен. И они двинулись дальше.
И так, прыгая, танцуя и распевая, с музыкой, смехом и рёвом, с лаем и ржанием, они пришли наконец туда, где воины Мираза стояли, бросив мечи и подняв руки, а соратники Питера, все ещё сжимая оружие и тяжело дыша, стояли вокруг. И не успел никто ничего сказать, как старушка соскочила с Аслана, подбежала к Каспиану, и они обнялись – потому что это была его старая няня.
Глава пятнадцатая
Аслан открывает дверь в воздухе
При виде Аслана лица у тельмаринов стали как холодная подлива, колени застучали, и многие упали вниз лицом. Они не верили в львов и потому испугались ещё больше. Даже рыжие гномы, которые знали, что он придёт как друг, стояли разинув рты и не смели говорить. Несколько чёрных гномов, сторонников Никабрика, начали бочком отходить в сторонку. Но все говорящие звери сбежались к Аслану, они мурлыкали, хрюкали, пищали и повизгивали от восторга, виляли хвостами, тёрлись о него, почтительно тыкались носами и бегали туда-сюда под ним и возле его ног. Если вы когда- нибудь видели, как котёнок выражает любовь большой собаке, которую знает и не боится, вы очень хорошо это себе представите. Затем Питер, ведя Каспиана, протиснулся через толпу животных.
– Это Каспиан, сир, – сказал он. И Каспиан преклонил колени и поцеловал лапу Льва.
– Добро пожаловать, принц, – сказал Аслан. – Чувствуешь ли ты себя достойным принять власть над Нарнией?
– Я… я не думаю, сир, – отвечал Каспиан. – Я только мальчик.
– Хорошо, – сказал Аслан. – Если бы ты чувствовал себя достойным, это бы доказывало, что ты недостоин. Посему после нас и после Верховного Короля, ты – король Нарнии, владетель Кэр-Параваля, император Одиноких Островов, ты и твои потомки, пока продлится твой род. Коронация… Но что это у нас тут?
Перед ним предстала забавная маленькая процессия в одиннадцать мышей – шестеро несли носилки размером с географический атлас. Никто никогда не видел более удрученных мышей. Все были покрыты грязью, а некоторые – и кровью, уши были опущены, усы висели, хвосты волочились по земле, а впереди шагал трубач, играя на тоненькой трубе печальную мелодию. То, что лежало на носилках, походило на мокрый комок шерсти – это было всё, что осталось от Рипичипа. Он ещё дышал, но был уже почти мёртв – покрытый бесчисленными ранами, с раздробленной лапой и забинтованным обрубком вместо хвоста.
– Ну, Люси, – сказал Аслан.
В один миг Люси достала алмазную бутылочку. Хотя на каждую рану Рипичипу нужна была всего одна капля, ран этих было множество, и долгое тревожное молчание стояло, пока она не закончила и главный Мыш не спрыгнул с носилок. Одной рукой он немедленно схватился за рукоятку шпаги, другой расправил усы. Он поклонился.
– Приветствую тебя, Аслан! – прозвучал его тонкий голос. – Я имею честь… – и тут он осёкся.
Дело в том, что у него не было хвоста – то ли Люси забыла о нем, то ли лекарство, хотя и заживляло
