Лазорилина чуть не заплакала.
– Что же это такое? – причитала она. – Будь ты поумней, ты стала бы женой
Аравита же пошла поговорить с лошадьми.
– Когда начнутся сумерки, – сказала она, – идите, пожалуйста, к могилам. Да, без поклажи. Вас снова оседлают, только у тебя, Уинни, будут сумы с провизией, а у тебя, Игого, – бурдюки с водой. Слуге приказано напоить вас как следует за мостом, у реки.
– А потом – на Север, в Нарнию! – тихо ликовал Игого. – Послушай, вдруг Шаста не добрался до кладбища?
– Тогда подождите его, как же иначе, – сказала Аравита. – Надеюсь, вам тут было хорошо?
– Куда уж лучше! – отвечал конь. – Но если муж твоей болтуньи думает, что конюх покупает самый лучший овёс, то ошибается.
Через два часа, поужинав в красивой комнате, Аравита и Лазорилина вышли из дому. Аравита закрыла лицо чадрой и оделась так, чтобы ее приняли за рабыню из богатого дома. Они решили: если кто-нибудь спросит, Лазорилина скажет, что она собралась подарить её одной из царевен.
Шли они пешком, и вскоре оказались у ворот дворца. Конечно, тут была стража, но начальник знал Лазорилину и отдал ей честь. Девочки прошли Черный Мраморный Зал, там было много народу, но это и лучше, никто не обратил на них внимания. Потом был Зал с Колоннами, потом – Зал со Статуями, потом – та колоннада, из которой можно попасть в Тронный Зал (сейчас медные двери были закрыты).
Наконец девочки вышли в сад, уступами спускавшийся к реке. Подальше в саду стоял Старый Дворец. Когда они до него добрались, уже стемнело, а в лабиринте коридоров на стенах горели редкие факелы.
– Иди, иди, – шептала Аравита, и сердце у неё билось так, словно отец вот-вот появится из-за угла.
– Куда же свернуть? – размышляла её подруга. – Всё-таки налево… Как смешно!
И тут оказалось, что Лазорилина толком не помнит, куда свернуть, направо или налево.
Они свернули налево и очутились в длинном коридоре. Не успела Лазорилина сказать: «Ну вот! Я помню эти ступеньки», – как в дальнем конце показались тени двух людей, пятящихся задом. Так ходят только перед царем. Лазорилина вцепилась Аравите в руку; Аравита удивилась, чего она боится, если Тисрок такой друг её мужа. Тем временем Лазорилина втащила её в какую-то комнату, бесшумно закрыла дверь, и они очутились в полной темноте.
– Охрани нас, Таш! – шептала Лазорилина. – Только бы они не вошли!.. Ползи под диван.
Они поползли, и Лазорилина заняла там всё место. Если бы в комнату внесли свечи, все увидели бы, что из-под дивана торчит Аравитина голова. Правда, Аравита была в чадре, больше глаз да лба не увидишь, но всё-таки… Словом, она старалась отвоевать побольше места, но Лазорилина не сдалась и ущипнула её за ногу.
На том борьба и кончилась. Обе тяжело дышали, но больше звуков не было.
– Тут нас не схватят? – спросила Аравита как можно тише.
– На-наверно, – пролепетала Лазорилина. – Ах, как я измучилась!.. – И тут раздался страшный звук – открылась дверь. Внесли свечи. Аравита втянула голову сколько могла, но видела всё.
Первыми вошли рабы со свечами в руках (Аравита догадалась, что они глухонемые) и встали по краям дивана. Это было хорошо: они прикрыли беглянку, а она всё видела. Потом появился невероятно толстый человек в странной островерхой шапочке. Самый маленький из драгоценных камней, украшавших его одежды, стоил больше, чем всё, что было у людей из Нарнии; но Аравита подумала, что нарнийская мода – во всяком случае, мужская – как-то приятнее. За ним вошёл высокий юноша в тюрбане с длинным пером и с ятаганом в ножнах слоновой кости. Он очень волновался, зубы у него злобно сверкали. Последним появился горбун, в котором она с ужасом узнала своего жениха.
Дверь закрылась. Тисрок сел на диван, с облегчением вздыхая. Царевич встал перед ним, а великий визирь опустился на четвереньки и припал лицом к ковру.
Глава восьмая
Аравита во дворце
– Отец-мой-и-услада-моих-очей! – начал молодой человек очень быстро и очень злобно. – Живите вечно, но меня вы погубили. Если б вы дали мне ещё на рассвете самый лучший корабль, я бы нагнал этих варваров. Теперь мы потеряли целый день, а эта ведьма, эта лгунья, эта… эта… – И он прибавил несколько слов, которые я не собираюсь повторять. Молодой человек был царевич Рабадаш, а ведьма и лгунья – королева Сьюзен.
– Успокойся, о сын мой! – сказал Тисрок. – Расставание с гостем ранит сердце, но разум исцеляет его.
– Она мне
– Прекрасно сказал поэт, – вставил визирь, приподняв несколько запылённое лицо, – «Водой здравомыслия гасится пламень любви».
Принц дико взревел.
– Пёс! – крикнул он. – Ещё стихи читает! – И умело пнул визиря ногой в приподнятый кверху зад.
Боюсь, что Аравита не испытала при этом жалости.
– Сын мой, – спокойно и отрешённо промолвил Тисрок, – удерживай себя, когда тебе хочется пнуть достопочтенного и просвещённого визиря. Изумруд ценен и в мусорной куче, а старость и скромность – в подлейшем из наших подданных. Поведай лучше мне, что ты собираешься делать.
– Я собираюсь, отец мой, – сказал Рабадаш, – позвать твоё непобедимое войско, захватить трижды проклятую Нарнию, присоединить её к твоей великой державе и перебить всех поголовно, кроме королевы Сьюзен. Она будет моей женой, хотя её надо проучить.
– Пойми, о сын мой, – отвечал Тисрок, – никакие твои речи не побудят меня воевать с Нарнией.
– Если бы ты не был мне отцом, о услада моих очей, – сказал царевич, скрипнув зубами, – я бы назвал тебя трусом.
– Если бы ты не был мне сыном, о пылкий Рабадаш, – отвечал Тисрок, – жизнь твоя была бы короткой, а смерть – долгой. (Приятный, спокойный его голос совсем перепугал Аравиту.)
– Почему же, отец мой, – спросил Рабадаш потише, – почему ты не накажешь Нарнию? Мы вешаем нерадивого раба, бросаем псам старую лошадь. Нарния меньше самой малой из наших округ. Тысяча копий справятся с ней за месяц.
– Несомненно, – согласился Тисрок, – эти варварские страны, которые называют себя свободными, а на самом деле просто не знают порядка, гнусны и богам, и достойным людям.
– Чего ж мы их терпим? – вскричал Рабадаш.
– Знай, о достойный царевич, – подхватил визирь, повинуясь знаку царя, – что в тот самый год, когда твой великий отец (да живёт он вечно) начал свое благословенное царствование, гнусной Нарнией правила могущественная Колдунья.
– Я слышал это сотни раз, о многоречивый визирь, – отвечал царевич. – Слышал я и то, что Колдунья повержена. Снега и льды растаяли, и Нарния прекрасна, как сад.
– О многознающий царевич! – воскликнул визирь. – Случилось всё потому, что те, кто правят Нарнией сейчас, – злые колдуны.
– А я думаю, – сказал Рабадаш, – что тут виною звёзды и прочие естественные причины.
– Учёным людям стоит об этом поспорить, – промолвил Тисрок. – Никогда не поверю, что старую чародейку можно было убить без могучих чар. Чего и ждать от страны, где обитают демоны в обличье зверей, говорящих, как люди, и страшные чудища с копытами, но с человеческой головой. Мне доносят, что тамошнему королю (да уничтожат его боги) помогает мерзейший и сильнейший демон, принимающий обличье льва. Поэтому я на эту страну нападать не стану.
– Сколь благословенны жители нашей страны, – вставил визирь, – ибо всемогущие боги одарили её правителя великой мудростью! Премудрый Тисрок (да живёт он вечно) изрек: как нельзя есть из грязного блюда, так нельзя трогать Нарнию. Недаром поэт сказал… – Но царевич приподнял ногу, и он умолк.
– Всё это весьма печально, – сказал Тисрок. – Солнце меня не радует, сон не освежает при одной только мысли, что Нарния свободна.
