О том, что случилось перед домом
– Сколько мне ждать колесницу, раб? – прогрохотала колдунья. Дядя Эндрью сжался. Теперь, при ней, он немедленно забыл, что думал перед зеркалом. Но тётя Летти поднялась (она чинила матрас, стоя на коленях) и вышла на середину комнаты.
– Разреши осведомиться, Эндрью, – холодно спросила она, – кто эта особа?
– Знат-т-т-тная ин-н-ностранка, – как мог, отвечал он. – Исключ-ч-чительно…
– Какой вздор! – сказала тётя и обернулась к колдунье. – Вон из моего дома, бесстыжая тварь! – произнесла она погромче. – Не то я вызову полицию.
Колдунью она приняла за циркачку, голых рук – не любила.
– Кто это тварь? – спросила королева. – На колени, несчастная, не то я сотру тебя в порошок!
– Прошу обходиться в моем доме без таких выражений, – сказала тётя.
Королева стала ещё выше (или дяде Эндрью показалось). Глаза её горели. Она подняла руку, как тогда, в своём королевстве, и произнесла
– Так… Она ещё и пьяна… Язык не слушается.
Наверное, колдунье стало очень страшно, когда она поняла, что в нашем мире заклятье не действует. Но она этого не показала. Нет, она кинулась вперёд, схватила тётю буквально за шкирку (должно быть, за какую-нибудь отделку на платье), подняла как можно выше и швырнула, словно куклу. Пока тётя летела, служанка (которой выпало на редкость интересное утро) заглянула в дверь и сказала: «Простите, сэр, карета приехала».
– Веди меня, раб, – сказала колдунья. Дядя залепетал было: «Вынужден протестовать… да… весьма прискорбно…», но, взглянув на королеву, мгновенно онемел и затрусил вслед за нею. Дигори сбежал сверху как раз тогда, когда хлопнула входная дверь.
– Ну вот, – сказал он. – Теперь она бегает по Лондону. Да ещё с дядей. Что они натворят?
– Ой! – сказала служанка (которой выпало такое дивное утро). – Ой, мистер Дигори, мисс Кеттерли ушиблась!
И они побежали к тёте.
Если бы тётя упала на пол или даже на ковер, она бы, мне кажется, переломала все кости; но, к счастью, она приземлилась на матрас. Женщина она была стойкая (такими тогда были почти все чьи-то тёти) и, понюхав нашатыря, сказала: «Ах, не волнуйтесь вы по пустякам». После чего начала действовать.
– Сарра, – велела она служанке (которой ещё не доводилось так радоваться), – бегите в полицию и сообщите, что в городе беснуется умалишённая особа. Обед моей сестре я отнесу сама.
Дигори помог ей отнести обед; потом они сами пообедали; потом он стал думать.
Итак, надо было как можно скорее вытащить колдунью из нашего мира. Мама её видеть не должна ни за что на свете. По городу ей ходить нельзя, чего-нибудь натворит. Дигори не знал, что ей не удалось испепелить тётю, но зато прекрасно помнил, как она испепелила дверь. Не знал он и того, что здесь, у нас, сила её не действует; зато знал, что она хочет завоевать весь мир. «Сейчас, – думал он, – она, наверное, стирает с лица земли Букингемский дворец или парламент, а уж полисмены едва ли не все стали маленькими кучками пепла. И поделать ничего нельзя… Но ведь кольца вроде магнитов, – вспомнил он. – Надо её только тронуть, и кольцо вытянет нас хотя бы в лес. Интересно, станет ей там опять плохо? Место на неё подействовало или она просто испугалась? Да, но где же её найти? Тётя меня на улицу не пустит, во всяком случае – спросит, куда я иду. И денег у меня нет, так, мелочь, на омнибус не хватит, ведь объехать надо весь город. И куда, собственно, ехать? Интересно, дядя ещё при ней?»
Оставалось сидеть дома и ждать и её, и дядю. Если они вернутся, надо побыстрее надеть кольцо и сразу же тронуть колдунью. Пускать её в дом нельзя; значит, надо стеречь у двери, как кот у мышиной норки. Дигори пошёл в переднюю и прижался носом к окошку, откуда были видны и крыльцо, и улица, так что пропустить он никого не мог. «А где же теперь Полли?» – подумал он.
Думал он не меньше получаса, но вы себе голову не ломайте, я вам скажу. Полли опоздала к обеду и промочила к тому же ноги. На все расспросы она говорила, что гуляла с Дигори Кёрком, а ноги промочила в пруду. Когда её спросили, где этот пруд, она отвечала: «В лесу»; когда её спросили, где лес, она отвечала: «Не знаю». И мама решила, что она забрела в какой-нибудь дальний парк, где шлёпала по лужам. Естественно (для тех, конечно, времён), ей запретили гулять – особенно с «этим Кёрком», не дали сладкого и велели два часа не выходить из своей комнаты.
Значит, пока Дигори глядел на крыльцо, Полли сидела – точнее, лежала – у себя, и оба они думали о том, как медленно течёт время. Мне кажется, ей всё-таки было легче, чем ему: одно дело – ждать, пока пройдут два часа, другое – шептать: «Вот, вот!» – и узнавать снова и снова, что это не та, кого ты ждёшь, а чужой кеб или фургон булочника. Время от времени часы отбивали четверть, и большая муха жужжала в верхнем углу окошка. Дом был из тех, где после полудня очень тихо и почему-то пахнет бараниной.
Пока Дигори ждал, случилось одно происшествие, о котором я расскажу, потому что потом это будет важно. Знакомая дама принесла винограду для больной, и в приоткрытую дверь Дигори поневоле слышал её беседу с тётей.
– Какая прелесть! – говорила тетя. – Если бы что-нибудь могло ей помочь, этот виноград помог бы. Ах, бедная, бедная Мейбл! Боюсь, ей помогли бы теперь только плоды из Края Вечной Молодости… В нашем мире уже ничто… – И обе заговорили тише.
Раньше Дигори подумал бы, что тётя просто говорит чепуху, как все взрослые; он и сейчас чуть не подумал так, но вдруг понял, что он-то знает другие миры, кроме нашего. Быть может, где-то есть и Край Вечной Молодости. Все может быть… И… и… – ну, вы сами знаете, как возникает почти безумная надежда и как вы боретесь с ней, чтобы не разочароваться снова. Именно это чувствовал Дигори, но боролся не так уж сильно – он ведь и впрямь знал другие миры. Уже случилось столько странного… Волшебное кольцо у него есть. Через лесные пруды можно попасть куда угодно. Перепробовать их все, а потом…
«Что это? – подумал он. – Пожарные? Где же пожар? Ой, они скачут к нам! Да это она сама!» (Не буду говорить вам, кого он имел в виду.)
Действительно, к дому нёсся кеб. На нём – не там, где сидит кучер, а прямо на крыше – стояла Джадис, царица цариц и ужас Чарна. Глаза её горели, зубы сверкали, волосы хвостом кометы стлались за нею. Лошадь она хлестала без милости, и та, раздувая ноздри, неслась во весь опор. Пролетев в дюйме от фонарного столба, лошадь эта остановилась, встала на дыбы, а кеб стукнулся о столб и развалился на куски. Колдунья ловко перескочила лошади на спину, шепнула ей что-то, та снова встала на дыбы и заржала, как от боли. Дигори видел лишь оскал, да горящий взгляд, да гриву. Королева и тут удержалась, как самый заправский наездник.
Дигори охнуть не успел, как из-за поворота вылетел ещё один кеб, а из него выскочили толстый джентльмен во фраке и полицейский. Сзади ехал третий кеб с двумя полицейскими и штук двадцать велосипедов; сидевшие на них мальчишки (главным образом – разносчики) орали и звонили вовсю. За ними бежала толпа. В домах захлопали окна, на каждом крыльце появилось по слуге или служанке. Кто пропустит такое зрелище!
Тем временем из развалин первого кеба вылез старичок, в котором Дигори признал своего дядю, хотя лица не увидел, ибо цилиндр его закрыл. Многие кинулись на помощь, в том числе и Дигори.
– Вот она, – кричал толстяк, указывая на королеву, – держите её, констебль! Камней взяла на тысячи фунтов… прямо с прилавка… Жемчуг у неё на шее… всё моё… Мало того, она меня прибила!
– И точно! – обрадовался кто-то в толпе. – Ух, синячище! Ну и дамочка! Силы-то, силы!
– Приложите сырое мясо, хозяин, – посоветовал мальчик из мясной лавки.
– Ничего не пойму, – сказал самый главный полисмен.
– Да говорю же я… – снова начал толстяк, но кто-то крикнул:
