— Держите! — крикнул Риттер и почти сполз в воду.
Я крепко держал его за ноги. Лейтенант, дотянувшись до тюленя, поймал его за задний ласт, подтянул к себе. Лахтак был слишком тяжёл, мокрый ласт выскальзывал из рук. Риттер ещё больше подался вперёд. Он повис над водой. Тюлень никак не давался в руки. Изловчившись, Риттер вцепился в ласт зубами. Я потянул лейтенанта к себе. Постепенно туша тюленя показалась над водой. Риттер обхватил её руками. Ещё усилие, и тюлень оказался на крепком льду.
4
Мы с жадностью едим куски горячего полусырого мяса. Мясо тёмное и мягкое, сильно пахнет рыбой. Но мне оно кажется восхитительным. Риттер разделал тушу лахтака, как заправский мясник. Рядом сохнет распластанная шкура. Бесцветный жир отлично горит в алюминиевой миске. Теперь мы на несколько дней обеспечены топливом. Это как нельзя более кстати, так как керосин на исходе. Внутренности мы щедро отдали кружащим вокруг чайкам.
Аппетит у нас необыкновенный. Мы уже съели по полному котелку похлёбки и сейчас варим ещё. Риттер старательно высасывает из кости мозг. Я не могу дождаться, пока сварится мясо, и принимаюсь за печень. Тёмную нежную печень лахтака Риттер точно разделил пополам между нами. Мелькнуло полузабытое воспоминание детства. Какой-то чудак врач находил у меня малокровие, и по утрам мне давали сырую провёрнутую печёнку с солью и перцем. Это была страшная гадость, но я на всю жизнь запомнил, что в печени «все витамины». С наслаждением ем ломтики сырой, едва подсоленной печени морского зайца. Впервые после ухода с зимовья ем досыта.
Риттер не без сожаления отбрасывает кость. Мозг в самом деле очень нежный и вкусный.
— Лучший деликатес, — говорит Риттер, принимаясь за следующую кость.
— Печень тоже не дурна…
Риттер кивает.
— В тридцать шестом году на зимовке наш повар делал потрясающее жаркое из маринованных ластов.
Риттер мечтательно причмокивает. Вид у него диковатый. Закопчённое, выпачканное жиром лицо. Жёсткая грязно-рыжая борода. «Рыжий красного спросил…»
— Риттер, как вас дразнили в детстве?
Риттер изумлённо вскидывает глаза.
— Что?
— Ну, как вас называли приятели в детстве? Меня, например, за малый рост — «Гвоздиком». А вас как? «Рыжиком»?
Риттер невольно улыбается.
— «Fuchsschwanz» — «Лисий хвост…» Это в Дюссельдорфе. А в шестой Петербургской гимназии, где я учился, — «Патрикеевичем».
— Вы учились в Петербурге?!
— Да. Мой отец был профессором Петербургского университета.
— Вот как!
Я даже на секунду забываю о печёнке.
— А вы думали, я выучил русский язык в школе разведки? — говорит Риттер.
— Нет. Какой вы разведчик! Вы просто так… любитель птичек.
— Это наследственная страсть, — говорит Риттер серьёзно. — Мой отец был крупнейшим орнитологом. Наш дом всегда был полон птиц. Чёрные канарейки, голуби, редчайшие попугаи.
— И вы пошли по стопам отца?
— Нет. Я метеоролог.
Риттер вдруг осекается, как человек, сказавший лишнее.
— Значит, в германской армии существуют лейтенанты метеорологической службы?
Риттер, не отвечая, обрабатывает крепкими зубами кость. Потом подымает глаза.
— Торопитесь, Колчин. Я ещё не в плену. А вы не следователь. Вы даже не кончали школы контрразведки.
— Это вы угадали. Не кончал. К сожалению, не кончал.
Я понимаю, что больше мне от Риттера сегодня ничего не добиться. Ну что ж, для первого раза хватит. У нас ещё будет время поговорить подробней. Доедаю последний кусочек печени.
— Вкусно. Никогда не думал, что когда-нибудь придётся есть печень морского зайца.
— Берите ещё, — предлагает Риттер. — Лучшее средство против цинги.
Что за неожиданная любезность? Пристально смотрю на лейтенанта. Не получив ответа, он берёт сам свою половину печени.
Кипящая вода заливает огонь. Пробую ножом мясо в котёлке. Пожалуй, оно готово. Разливаю по мискам дымящуюся похлебку.
После сытного обеда очень хочется спать, но я пересиливаю себя и начинаю собираться в дорогу. Риттер аккуратно упаковывает в шкуру уже подмёрзшие куски мяса. Мы можем взять с собой только килограммов двадцать, иначе будет слишком тяжело тащить сани. Риттер заботливо отобрал самые лучшие куски. Остальное, к сожалению, приходится оставить чайкам. Они с криком кружатся над нами, растаскивая добычу. Я поскользнулся на куске требухи. Странно, но мне показалось, что это печень. Та самая половина, что взял себе Риттер. Я наклонился рассмотреть, но нахальная чайка утащила кусок. Я же видел, как Риттер ел печень… Хотел спросить лейтенанта, но, занятый сборами, забыл об этом.
Мы встали рядом в упряжку. Вероятно, сытый я добрее, потому что на спину Риттера я сейчас смотрю с меньшей неприязнью, чем обычно. Мы вместе шагнули вперёд.
5
Внезапная острая боль в желудке заставила меня остановиться. Риттер тоже встал. Не оборачиваясь, он протирал очки. Новая спазма. Я невольно охнул. Риттер резко обернулся. Взгляд его неприкрытых глаз будто ожёг меня. Но в следующую секунду он уже надел очки.
— Что случилось?
Я не ответил. Мне было не до разговоров. Я скинул лямку и заплетающимися ногами пошёл в сторону. Риттер двинулся за мной.
— Ни с места! — крикнул я.
Я сделал ещё несколько шагов. Спазма подступила к горлу. Меня вырвало. Когда я поднял голову, Риттер шёл ко мне. Я вынул пистолет. Риттер остановился.
— Возвращайтесь к саням! — приказал я. — Ну?!
Риттер вернулся. Меня снова вырвало. На лбу выступил липкий пот. Ноги подгибались. Пришлось сесть на снег. Может быть, я просто слишком много съел? Риттер сидел в отдалении на санях. Новая схватка скрутила меня. Очень хотелось пить. Я положил в рот щепотку снега. Я слышал как-то, что при отравлении врачи предлагают больному перечислить всё, что он ел накануне. Причина отравления неизбежно вызовет приступ тошноты. Организм сам даст правильный ответ.
Я мысленно повторил весь наш немудрёный завтрак и обед. При воспоминании о печени морского зайца меня сразу вырвало. «Берите ещё, лучшее средство против цинги…». Значит, это всё-таки была печень. Риттер знал, что она ядовита.
Кружилась голова. «Чёрные канарейки… Наследственная страсть… Берите ещё…».
Риттер поднялся с саней.
— Ни с места!
Я заставил себя встать. Пошатываясь, направился к саням.
