важная персона и, как сама понимаешь, продолжает заниматься все тем же – «крышевать» криминальные сообщества.
– Но как такое может быть! Ведь если вы знаете о его роли в преступном мире, то должны знать и другие – его коллеги, его начальство, в конце концов, представители Министерства внутренних дел, Генеральной прокуратуры... Почему ничего не предпринимается?
Княгиня, невзирая на то, что все спали, захохотала:
– Ты о чем, студентка? У твоего дяди Глеба все замазаны – ведь каждый чиновник хочет получить кусок пирога, каждый хочет денег, и Остоженский находит ключик к сердцу любого и каждого. У него же все схвачено! И благодаря своей организации он, генерал-майор, может использовать силовой аппарат государства в собственных целях. А у него имеются друзья и покровители на самом верху. Ты понимаешь, о чем я говорю? На самом-самом верху, студентка, в правительстве и даже в Политбюро...
Анастасия медленно произнесла:
– Но тогда выходит, что дядя Глеб поощряет преступность и намеренно криминализует власть. Это же просто ужасно! Кто-то должен положить этой вакханалии конец!
– Так на то она и мафия, студентка! Ты что, все еще не врубилась? – заявила грубо Елена Павловна. – Остоженский организовал попытку твоего убийства, потому что ты вышла на след того идиота- патологоанатома. Попытка, слава богу, провалилась, но, думаешь, твой дядя Глеб о тебе забудет? Вот придет к нам на зону новая партия заключенных, а среди них какая-нибудь очередная малахольная тетя Женя, которой поручено тебе под ребра «перо» загнать. Она и выполнит заказ, даже если потом придется отсидеть еще лет десять. Ничего, ей же свои помогут! Или охранник какой тебя пристрелит, а потом объявят, что ты пыталась бежать.
Впервые за долгие месяцы Настя ощутила на глазах слезы. Вот каково, оказывается, чувствовать себя приговоренной к смерти. Хуже всего неизвестность – она знает, что ее убьют, но не ведает, когда это произойдет и кто приведет приговор в исполнение. Опасность может исходить от любого, даже... Девушка с опаской взглянула на Княгиню.
А та стукнула Настю по плечу рукой и прошипела:
– Ну, нашла время нюни пускать! Сдаваться раньше времени глупо. Пока я и Зинка здесь, никто тебе ничего не сделает. Но ведь нас могут и в другие колонии перевести. Или, наоборот, тебя запихнуть в какую-нибудь такую дыру, что тамошние зэчки в два счета из тебя фарш сделают и глазом не моргнут.
Дядя Глеб... Настя же ему так верила! А он оказался злым гением ее семьи. Сначала отец, затем мама, наконец она сама... Остоженский разрушил всю ее жизнь, забрал ее родителей...
– Неужели никакого выхода нет? – спросила Настя, вытирая грязным рукавом слезы.
Княгиня, осмотревшись по сторонам, притянула к себе Настю и прошептала ей на ухо:
– Выход-то есть, и ты сама знаешь какой. На свободу тебе надо, студентка, и как можно быстрее!
– Это правда, отец? – спросил Максим Остоженский, внимательно наблюдая за реакцией Глеба Романовича.
Генерал-майор знал: если сын называет его «отцом», а не «папой», значит, очень разозлен.
Они находились на служебной квартире Глеба Романовича, расположенной на проспекте Андропова, в просторном кабинете, три стены которого были заставлены книжными шкафами. Около окна находился огромный старинный глобус. Остоженский-старший, крутанув модель земного шара, взглянул на отпрыска и сказал:
– Я не хотел посвящать тебя во все детали, сынок. Зачем тебе эта грязь...
Максим перебил:
– Когда речь заходит о делах, ты всегда держал меня в курсе самых важных событий. И второстепенных, отец, кстати, тоже. Она жива?
– Девчонке невероятно повезло, – кивнул генерал-майор. – Просто какое-то невозможное стечение неблагоприятных для нас обстоятельств, да и только! А вернее, результат того, что ее устранение было поручено дилетантам, к тому же женщинам. Лагодина непременно умерла бы, но она попала в руки опытных врачей, и те ее откачали.
Максим (за прошедшие годы он возмужал и превратился в высокого молодого мужчину с широкими плечами и пронзительным взглядом) покачал головой.
– Эта история едва не вышла нам боком, отец! Ею заинтересовалась прокуратура – еще бы, попытка убийства, и не где-нибудь, а в колонии!
– Все находится под контролем, – ответил Остоженский-старший. – Медсестра умерла, заключенная, которая пырнула Лагодину ножом, переведена в другую колонию. Начальство само не заинтересовано в том, чтобы было проведено расследование, ведь тогда руководителю колонии придется нести ответственность. Поэтому все квалифицировали как преступную халатность – медсестра ввела не тот медикамент, а потом, терзаемая совестью, покончила с собой.
В дверь кабинета постучали, и Глеб Романович смолк.
– Да, дорогая! – произнес Максим.
Дверь распахнулась, и на пороге возникла ослепительная блондинка – супруга Остоженского-младшего Вероника.
– Я не хочу вам мешать, однако Ирочка уже накрывает на стол – обед готов, – произнесла Вероника и подошла к мужу. Максим поцеловал супругу.
– Да, да, мы сейчас придем, она уже может разливать суп, – сказал Глеб Романович.
– Ирочка приготовила сегодня харчо, – пояснила Вероника. – Просто пальчики оближешь! Даю вам еще три минуты. А тот, кто опоздает, не получит десерта!
И, чмокнув мужа в щеку, она упорхнула. Максим посмотрел вслед жене.
С момента их свадьбы прошло чуть больше четырех месяцев. Веронику он не любил, однако та была выгодной партией. Отец – заместитель руководителя Внешторгбанка СССР, дядя – известный архитектор, другой дядя – гениальный режиссер, дед – легендарный писатель и поэт, одна тетка – министр здравоохранения, другая – художница, признанная не только в Союзе, но и на Западе. Семейство Софроницких было самым могущественным кланом Советского Союза, а двадцатитрехлетняя Вероника – самой красивой женщиной этого клана. Породниться с Софроницкими было идеей отца, и Максим не имел ничего против. Вероника ему нравилась, и он знал, что жена без памяти влюблена в него. Но это, конечно, не помешает ему время от времени развлекаться на стороне. Но пока с Максима хватало постельных утех с молодой супругой – Вероника была ненасытна.
Брак сына с одной из Софроницких укрепил и без того прочные позиции генерал-майора Остоженского, теперь он мог не опасаться того, что его делами заинтересуются власти – Глеб Романович стал одним из «своих». А Максим, закончивший МГИМО, еще до свадьбы получил место во Внешторгбанке, под началом своего тестя. И это, знал Глеб Романович, только начало. Наступала пора выходить из тени.
– Ты слышал, сынок, мы рискуем остаться без десерта, – сказал шутливо Глеб Романович. – А Ирочка приготовила сегодня лимонное безе!
Но Максим нахмурился:
– Отец, что ты теперь намерен делать? И вообще, Настя и правда представляет реальную угрозу? Не поспешил ли ты, не стал ли стрелять по воробьям из пушки?
Генерал-майор Остоженский понял, что кривить душой нельзя и надо рассказать сыну всю правду.
– Девчонка вышла на след патологоанатома Хрипунова... – пояснил он. – Но с ним я уже разобрался, так что повода для волнения нет. Что же касается девчонки... Я немного обожду, пару месяцев, а затем отдам приказ...
– Протокол вскрытия уничтожен? – перебил Максим, и генерал-майор ответил утвердительно:
– Конечно. Разве он мог не отдать? С ним провели воспитательную беседу, а потом ликвидировали. На всякий случай убрали и его жену. Вряд ли та что-либо знала, но береженого бог бережет.
– Значит, причин для беспокойства в самом деле нет, – отрезал сын. – Папа, я уже говорил тебе, что нельзя убивать всех и вся. Иногда следует действовать тоньше...
Отметив, что Максим снова назвал его «папой» (значит, буря улеглась), Остоженский-старший возразил:
– Мертвые молчат, а живые могут болтать. К чему риск, сынок?
– По-моему, Настя не представляет совершенно никакой опасности, – продолжил Максим. – Так зачем ее
