помятые бумажные венки, растоптанные цветы, бутылки и обертки.
Дул легкий ветерок. Эльке прошлась до монастыря. Заглянула в церковь – нет, трупа там, конечно же, не было. Зато отломленное каменное копье архангела свидетельствовало о том, что сестры Агнессы тоже нет в живых. И что такого могла знать бедняжка, за что убили и ее? Или что она могла видеть или слышать...
Шрепп зашла и в капеллу. Она уставилась на хрустальную статую Девы Марии. Подлинный шедевр! И в самом деле, из глаз статуи текли слезы. Или это шарлатанство? Такое же надувательство, как и фальшивый призрак, которого изображала аббатиса Августина?
На секунду она преклонила колени, вознеся короткую молитву. Как же ей хочется, чтобы все было хорошо... Или она не заслуживает счастья?
Ее размышления о несложившейся личной жизни прервали громкие голоса. Эльке выглянула из капеллы и заметила двух монахинь – сестру Амаранту и еще одну монашку, чьего имени она не помнила. Сестра Амаранта причитала и подвывала:
– Но она же мертвая! И совершенно холодная! Мертвая, говорю я тебе!
Эльке, чувствуя, что в монастыре снова произошло что-то неладное, крикнула:
– Кто мертв?
Сестра Амаранта подпрыгнула от страха, обернулась и прошептала:
– Госпожа комиссар! Как хорошо, что вы здесь! Вы нам нужны!
Она вцепилась в руку Эльке и затрещала:
– Я собиралась к заутрене и пошла будить сестер – все знают, что я встаю ни свет ни заря, поэтому мне и поручают поднимать других. И вот когда я вошла в ее келью... На столе горела лампа, а она сама лежала на кровати – умиротворенная и такая бледная! И совершенно мертвая! Я сначала думала, что она спит, а когда взяла руку, то ощутила холод! Еще один мертвец в наших стенах! Что за бесовское наваждение!
– Так кто же умер? – настоятельно произнесла Эльке. – Кого вы обнаружили бездыханным, сестра?
– Софию, – ответила та. – Любимицу матушки и ее личную секретаршу...
Эльке поспешила за Амарантой и ее спутницей в монастырь. И в самом деле, в келье сестры Софии горела настольная лампа, окна были зашторены. Сама монахиня, похожая на восковое изваяние, лежала на простынях. Она сложила руки на груди, и казалось, сестра София спит.
Но Амаранта была права – сестра умерла. Пульс не прощупывался, и судя по всему, смерть наступила уже несколько часов назад, возможно, даже поздним вечером предыдущего дня.
Монашки крестились, глядя на мертвую. Эльке не заметила каких-либо явных повреждений, например ран, которые свидетельствовали бы о том, каким именно образом наступила смерть.
– Зовите аббатису, – сказала она. – Но без лишнего шума. Это понятно?
Амаранта, хныча, побежала за матерью-настоятельницей. Эльке подошла к деревянному столу, на котором стояла горящая лампа. Толстая книга, сборник статей какого-то проповедника. И строка, подчеркнутая карандашом. Эльке прочитала: «Грех, совершенный намеренно, разрушает душу и тело. Тот, кто преступает заповеди Господа, убивает себя сам. И это полноценная кара за преступления против души...»
В глаза Шрепп бросилась красная кружка, которая стояла тут же, на столе. В ней плескались остатки темной жидкости, пахнувшей кофе. Комиссарша попробовала кончиком языка содержимое кружки. Кофе. Но при этом в него что-то добавлено. Язык немеет. За книгой с цитатой из проповеди она обнаружила несколько упаковок таблеток. Сильное снотворное. И похоже, то самое, при помощи которого пытались отравить сестру Урсулу.
Наконец ее внимание привлек стоявший на табуретке ноутбук. Сначала ей показалось, что он выключен, но затем Эльке увидела горящий зеленый огонек. Просто экран погас, скорее всего компьютер простоял включенным всю ночь.
Она тронула клавишу, чернота экрана сменилась буквами письма. Эльке вчиталась. Судя по всему, прощальное послание сестры Софии.
«Мои дорогие сестры! Дорогая матушка! Все, кто прочитает это покаянное признание! Я, сестра София, в миру Селеста Кортес, хочу облегчить свою грешную душу признанием. После того очистительного воздействия на мою совесть, которое произвело посещение нашего монастыря его святейшеством, и после его полных мудрости и богочинной кротости слов, обращенных ко всем грешникам, и в первую очередь ко мне, я приняла решение. Решение добровольно уйти из жизни: это станет моим последним грехом. Я боюсь себя и знаю, что если сама не положу конец тому кошмару, который по моей вине происходит в монастыре и городе, то никто не сможет сделать это.
Я убила сестру Фернанду, сестру Пилар, дона Хорхе Фабидо, сестру Лукрецию и сестру Агнессу. Фернанда была мне с самого начала ненавистна, она подвергала меня насмешкам. Пилар... Бедная Пилар стала моей жертвой, я совратила ее, и, когда несчастная, раскаявшись, захотела рассказать обо всем матери-настоятельнице, я решила убить ее. Дон Хорхе знал, что именно я похитила дароносицу: я и в самом деле сделала это, чтобы получить деньги, необходимые для моих родственников. Я пришла к Фабидо, чтобы предложить ему купить дароносицу, однако он захотел известить обо всем полицию. Мне тоже пришлось лишить его жизни. Сестра Лукреция вычислила меня, она намекала о моей виновности комиссару Кордеро, а потом пыталась меня шантажировать, требуя за свое молчание денег. И наконец сестра Агнесса. Старуха сказала, что видела, как я убивала Лукрецию, и мне пришлось избавиться от нее как от опасной свидетельницы.
Я пыталась отравить сестру Урсулу, которая всегда бесила меня тем, что знает все лучше всех, однако эта попытка провалилась. Как я теперь понимаю, к счастью, хотя я была этим ужасно недовольна и намеревалась в скором будущем снова попытаться лишить ее жизни.
Зачем я делала все это? До визита папы меня глодала одна только мысль – быть лучше, чем другие. Я знала, что через некоторое время могу стать аббатисой, и эта мысль будила во мне дьявольскую гордыню. Даже если для этого потребовалось бы устранить со своего пути и матушку Августину... Да, я была готова и к этому! Я знала, что грешна, и наслаждалась этим, стремясь к высшей власти.
Но слова папы тронули мою душу, все еще не до конца порочную. Поэтому я поняла, что, пока не поздно, я должна понести наказание за все, что сделала. И лучший для этого способ – осудить себя саму. Что я и делаю. Я предстану перед Господом, и Всевышний сам примет решение, что произойдет с моей бессмертной душой, которую я окончательно загубила.
Мне очень жаль. София (Селеста Кортес)».
– В чем дело? – произнесла, входя в келью сестры Софии, настоятельница монастыря. Она была облачена в темный халат, седые волосы струились по плечам. Увидев тело своей секретарши, она тихо вскрикнула.
– Еще одно убийство? – недоверчиво спросила она.
Эльке ответила:
– Похоже, что самоубийство, аббатиса. Она приняла снотворное. И оставила признание в убийствах...
Августина прочитала письмо Софии и скорбно сказала:
– Бедная, бедная сестра София. Нам остается одно – молиться за ее грешную душу. Но отрадно, что теперь убийства в монастыре прекратятся!
Через некоторое время к Шрепп присоединились Николетта и Фелиппе Гарсиа. Заключение было единодушным – суицид.
– Значит, все завершилось так просто и быстро? – спросил Кай Анадино, тоже заявившийся в монастырь. – Раскаяние под влиянием визита папы римского, что может быть зануднее! Жаль, что в «Эльпараисском болтуне» подобная тематика не эксплуатируется. У нас в газете любят кровь, секс и скандалы!
Жизнь в Санта-Кларите пошла своим чередом. После отбытия понтифика обратно в Европу заместитель министра, взявший на себя функции следователя, громогласно заявил, что дело завершено.
– Чего вам еще требуется? Убийца сама призналась в совершенных преступлениях, а затем выпила яд. И слава богу, теперь дело можно замять, а если бы пришлось арестовывать монахиню, да еще из монастыря, который накануне посетил сам папа, шуму было бы! Значит, я могу спокойно уехать в столицу!
Николетте же не давал покоя еще один вопрос – куда София спрятала дароносицу. Если она испытала
