компенсацию, оттолкнул выступавшую и заявил:
– Господа…
В ответ послышался свист. Директор ухмыльнулся. Ранее крайне непопулярный в коллективе, теперь он набирал очки и использовал ксенофобию в качестве средства удержаться в своем кресле еще некоторое время.
– Э… Товарищи, – исправился Валерий. – Братья и сестры…
– Ишь ты, Сталин выискался! – завопил кто-то из передних рядов. – Сразу видно, рожа жидовская!
Оживились новоявленные фашисты, вверх поползи плакаты с текстом, что жиды – истинные виновники всего творящегося в России, что Ельцин – это Эльцин, что «Центурион» – на идиш – «раб денег», что за всем стоит Березовский. Словом, началась дешевая популистская пропаганда, которая в моменты всеобщего экстаза и волнений сильно действует на умы.
– Иди отсюда, поганый жид! – раздались вопли. – Продал Россию и теперь нас в рабство хочешь закабалить!
– Товарищи! – начал терять терпение Валерий, который понял, что ситуация явно выходит из-под контроля. – Я, как представитель концерна «Центурион»…
– Русский жиду не товарищ! – подогревалась толпа выкриками молодчиков в черном. – Посмотрите, у него же нос, как у типичного еврея-ростовщика. Таких топить еще в детстве надо!
– Вас нагло обманывают, – продолжал гнуть свое Валерий. – Вы же не знаете всех условий, на которых наш концерн становится владельцем этого предприятия…
– Увольнение пяти тысяч человек, завоз своих евреев из США, полная распродажа активов! – быстро крикнул в другой микрофон директор, и его реплика потонула в буре аплодисментов и одобряющих криков.
– Да нет же! – заговорил Валерий. – Ни один человек не будет уволен, вам каждому построят коттедж, зарплата будет в долларах, кроме того, вы станете получать большие премиальные за перевыполнение плана, вы не понимаете, это…
– Брехня! – смачно плюнул кто-то. – Все брехня. Смотрите на жида, врет и не краснеет. Что мы, не знаем, как ваша фирмочка в Ленинграде обкорнала два завода? Все там автоматизировали, а семь тысяч человек в итоге остались безработными. Какие коттеджи, что ты плетешь, ирод!
Ольга подумала, что Валерий в своем рвении сулить золотые горы и успокоить митинг хватил лишку. Он готов обещать хоть виллу на Канарах и лечение в швейцарских клиниках, лишь бы рабочие разошлись. Но те и не думали верить ему, обстановка только накалялась. Надо было срочно что-то предпринимать.
– Эй, дядя, сколько твое пальтишко стоит? – спросил кто-то Валерия. – Да нам на него год вкалывать, а эта тварь такие вещи носит. Что он может нам сказать, ему же дали указание брехать и обещать все, что угодно, лишь бы мы позволили им монтировать линии.
– Не позволим! – завопили рабочие. – Вон из России, чертовы ублюдки!
Директор, довольно потирая руки и улыбаясь, уже предвкушал, как американцев вышвырнут с завода, а он через год-другой, дограбив все активы агонизирующего предприятия, сменит профиль работы. Все шло к тому.
Оля, стоявшая у дверей, поняла, что надо идти на выручку к Валерию. Ее ведь тоже послали сюда утихомирить толпу. Сделав пару звонков, она нашла в пустующем кабинете какую-то фуфайку, на которую сменила свое тоже не самое дешевое пальто, растрепала волосы, стерла косметику и стала протискиваться на трибуну.
– Дайте слово простой женщине! – закричала она.
Директор, думая, что это одна из рабочих, желающая поддержать его и заклеймить американцев, сам подал ей руку и помог забраться на импровизированную трибуну.
Валерий, красный и злой, готовый вступить в открытую конфронтацию с людьми, не сразу узнал ее, а узнав, усмехнулся и предоставил ей слово.
– Этих мерзавцев ничем не прошибешь, дорогая, – сказал он. – Придется или брандспойтами разгонять, или отказаться от затеи с обустройством тут конвейеров.
– Товарищи, – начала Оля. – Мы только что слышали, как нагло врал представитель фирмы «Центурион», обещая нам чуть ли не рай, если мы разойдемся…
Слушатели поддержали ее скандированием неприличных лозунгов, направленных как против жидов, так и против капиталистов, что для присутствующих было одно и то же.
– Ясно, что ничего такого не будет. Точнее, не будет всей той ерунды, которую обещал этот тип в пальто. Но не надо забывать, что даже в речи, полной вранья, содержится крупица истины. Скажем честно – наш директор Георгий Иванович наиболее подходящая кандидатура на должность того, кто будет управлять нами…
– Точно, точно, мы Иваныча много лет знаем, – поддержали ее. – Давай Иваныча, а не всяких молодых и шустрых тараканов. Да он ведь и не жид, а русский!
– Нам прекрасно известно, – продолжала Оля, – как он заботится о нас, простых рабочих. Например, открыл новую столовую. Правда, там крыша течет, стульев пока нет и меню как в тюряге, но ведь это временные трудности, не так ли, Георгий Иванович?
Тот, уже не улыбаясь, попытался что-то возразить, промямлил, что это происки американцев, но его слова потонули в буре негодования.
– Американцы тут ему! – закричали первые ряды. – Иваныч, а что же ты сам жрешь в кабинете, и тебе секретарша твоя толстозадая из ресторана обеды таскает, а мы должны помои есть?
– Но не это главное, – гнула свое Оля. – Георгий Иванович заботится о том, чтобы каждый получал дотации, ему причитающиеся. Например, на детей. Все это он держит под своим неусыпным контролем…
– Да, да, – вставил директор, начавший, казалось, обретать почву под ногами. – Все так, я сам слежу за графиком выплат…
– Вот брехло! – завопила какая-то женщина. – Я ж у тебя семь раз была на приеме, ты говорил, что через месяц все выплатишь, и до сих пор ни шиша! А у меня трое детей, где деньги, Иваныч?
– Дело в том, товарищи, что у Георгия Ивановича тоже есть дети, – сказала сладким голосом Оля. – Дочь Таня и сын Борис. Таня учится в Англии, в элитном колледже для девочек, вместе с внучатой племянницей королевы Елизаветы. Думаю, нам надо радоваться за нашего директора… А сын Боря уже имеет собственную фирму, которая специализируется на продаже нашему же заводу металла и угля, причем по ценам, раз в пять-шесть выше тех, которые предлагают другие посредники. У Бори хорошая квартира, семикомнатная, на Кутузовском, на двух уровнях. Там раньше жил то ли Косыгин, то ли Суслов…
– Это вранье, товарищи, провокация, – запричитал Георгий Иванович. – Вы что, не знаете меня? Да я же человек кристальной честности, это наветы капиталистов, они хотят меня очернить…
– Иваныч, а что на тебе за пиджачок-то? – раздался выкрик. – Кажется, баксов на пятьсот потянет…
– Да я всегда с вами, товарищи, – заметался директор. – Я тоже начинал с фрезеровщика…
– А потом вон какую ряшку отъел… Знаем мы таких фрезеровщиков, теперь каждый проходимец управляет государством. А где твоя дача, Иваныч?
– У меня ее нет, товарищи, клянусь! – отзывался тот, принимая вид святого мученика. Обстановка медленно, но верно менялась не в его пользу.
– Трехэтажная, общей площадью семьсот квадратных метров, в Барвихе, – ответила Оля. – Зарегистрирована на имя супруги, равно как и джип «Чероки» и три модели «Жигулей».
– Провокация, жидовка хочет опорочить русского директора! – закричал какой-то прыщавый подросток в черных кожаных одеждах, бритый наголо, с горящим взором и оттопыренными ушами. – Жидовка все брешет, это у них в крови!
– Товарищ Коц, не суетитесь, – парировала Оля. – И вам дадут слово, не кричите так…
Раздался смех, парня, который брызгал слюной и обещал набить морду «этой сволочи», просто вытолкнула из толпы пара рабочих.
По цеху молнией разлетелась весть о том, что на улице по дешевке продают колбасу, сгущеное молоко и импортные колготки. Это были машины, которые Оля заказала по телефону. Толпа начала колебаться, всем хотелось побыстрее ринуться туда, где торгуют дефицитом, но никто не хотел быть первым и упасть в грязь
