традиционную после каждого банкета.
Несущийся навстречу старший оперуполномоченный Сергеев едва не сбил меня с ног:
— Уже получил?
— Есть такое дело, — я пошелестел купюрами. — Скоро начальство уйдет, и можно начинать. Кого зашлем в магазин?
— Да хоть и я сбегаю. Молодые опять либо ликер, либо подобную сладко-вонючую гадость притащат. Если как в прошлый раз, то по два червонца с носа, — он забрал у меня деньги. — Все, побегу, а то напитки охладить не успеем.
Он убежал, а я продолжил свой путь. Радостно насвистывая, открыл дверь своего кабинета и…
— Нет, горько сказал я, увидев знакомую широкоплечую фигуру в черном, до пят, балахоне. — Ну пожалуйста, нет! Не сегодня, не сейчас и не ты!
— И тебе долгих лет, сказал Разумовский, протягивая для приветствия обе руки разом. Вижу, рад. А у меня как раз к тебе дело…
— Не мог, — быстро перебил его я. — Сегодня я ничего не могу. Занят! У меня это… Раскрытие… В смысле допрос… То есть засада. Да, точно: засада. На весь вечер и всю ночь. Очень важная.
Разумовский укоризненно посмотрел на меня и перевел взгляд на деньги, которые я по-прежнему держал в руках. Я поспешно спрятал их за спину.
— Зарплата, — многозначительно протянул он.
— Нет. Взятка. Наркоманы всучили, не смог отказаться… Слушай, отче, неужели другого дня нет? Завтра… Скажем, вечерком. А еще лучше послезавтра. Посидим, поговорим, а?
Отец Владимир молчал.
— Ведь не горит же? — продолжал увещевать я. — Днем раньше, днем позже? И не надо на меня так смотреть, я прекрасно знаю, что ты мне сейчас скажешь. У тебя появилась информация о чем-то криминальном, и ты пришел мне об этом поведать, да?
Разумовский по-прежнему молчал.
— А-а… Догадываюсь! Поведать мало. Ты решил оказать страждущим помощь, а я опять нужен вместо пробивного тарана. Батюшка, ты ведь не в воинствующем ордене состоишь, а охота на ведьм вышла из моды. У тебя цель утешать и наставлять, вселять веру и подставлять плечо. А ты?
Иерей молчал, заинтересованно рассматривая меня.
— Хорошо, доводов ты не понимаешь, ты привык к образному мышлению. Давай я тебе притчу расскажу. Жил-был опер. Занимался потихонечку расследованиями, и была у него норма — два раскрытия в месяц. И ему хорошо, и начальству терпимо. Ловил он наркоманов и домушников, в политику не лез и на мафию не заглядывался, в общем, жил тихо-мирно. И появляется тут злой дядька, и начинает он тихий омут баламутить: тут не так работаем, здесь не так живем… А звали злого дядьку отцом Владимиром, и был он иереем православной церкви. Не желал он понимать чужие трудности, а почитал лишь свои принципы, вбив в голову, что обязательно нужно ему кого-то спасать, кому-то помогать. Но так как по сказке был не Иваном-царевичем, а всего лишь серым волком, то втягивал нашего героя во все существующие неприятности. А хорошему и положительному Иванушке-оперу оставалось всего два месяца до очередного воинского звания, которое он очень хотел получить. И не хотелось ему влипать в какую-нибудь авантюру до того, как засверкают у него на погонах звездочки капитана… Вижу, и народный фольклор ты тоже не ценишь. Перейдем к философии. Каждый должен заниматься своим делом. Пироги печь — пирожник, сапоги тачать сапожник И если у какой-то бабушки или дедушки случилась беда, то на это есть соответствующие инстанции. А если я, к примеру, приду в церковь и начну читать проповеди, представляешь, что будет? Ну что ты молчишь?
— Бабушка.
— Что «бабушка»?
— Ты гадал у кого беда: у дедушки или у бабушки. Я отвечаю: у бабушки. Старой, больной и очень одинокой.
— Я знаю еще одного старого, больного, несчастного и одинокого — это я.
— Сегодня она пришла ко мне за помощью, — не обращая внимания на мои реплики, продолжал иерей.
— Заметь, к тебе. Не ко мне, а к тебе.
— … Страшно было ее слушать, Коля. У нее отобрали комнату, и теперь ей негде жить.
Я тихо застонал и сел за стол. Посчитав это за приглашение к беседе, Разумовский опустился на шаткий диван, жалобно застонавший под его стокилограммовой тяжестью.
— Посоветуй ей обратиться в милицию.
— Она обращалась. Все было, как обычно. Ты знаешь, как это бывает. Документы на куплю-продажу составлены грамотно, ей обманом всучили какие-то бумаги, которые она подписала, а в довершение украли паспорт.
— Вот, — обрадовался я, — вот видишь! Ты сам говоришь: она подписала бумаги сама. С точки зрения дотошного крючкотвора, полное отсутствие состава криминала… Знаешь, сколько у нас по району таких обманутых? А по городу? И только десять процентов раскрытий по квартирным аферам. А возвратить удается и того меньше. Это одно из самых трудно-доказуемых преступлений. Потому как связано с четкими законами купли-продажи, а работают там опытные и ушлые специалисты. И эти прожженные мошенники не подделывают документы, а создают ситуации, при которых владелец сам отдает квартиру. И обратно хода уже нет. Впрочем, что я тебе это объясняю, ты сам работал в угро, да и газеты читаешь.
— Коля, — спросил Разумовский, тебе сколько лет?
— Двадцать восемь, а что?
— Ты собираешься вечно быть молодым?
Я побарабанил пальцами по столу и отвернулся.
— Ведь в мире все так устроено, — продолжал священник, — что, сколько добра ты сделаешь, столько его к тебе и вернется. То же и о зле… Она старая и больная. У нее нет родственников. У нее нет денег, и ей нечего кушать. Сейчас осень, скоро зима, которую она не перенесет без крыши над головой. Она уже не может драться за жизнь. Ей совсем немного осталось, и то в мире дожить не дают. В войну она медсестрой была, солдат спасала. Наших с тобой отцов… Что ей делать? К кому за помощью идти?
— Да, мне ее жалко. По-человечески мне ее очень жалко. Я бы с удовольствием ей помог… Если б мог. Рассуждать о том, что хорошо и что плохо, я тоже могу. Просчитай ситуацию сам. Поезд ушел, по закону нам ничего не светит.
Разумовский быстро поднял на меня глаза. Я осекся на полуслове и насторожился, вспоминая, что же я сказал такого, что так его заинтересовало. И вспомнил.
— Нет-нет-нет, — замахал я руками. — Даже не думай об этом! Забудь! Нет! Ни уговоры, пи посулы, ни царство Божье… нет! Ни за что! Два месяца до звания капитана… Спокойная жизнь… Полное личное дело выговоров и предупреждений… Яне авантюрист, не фанатик справедливости, не горю желанием переделать этот мир и уж совсем не желаю никого выгонять из этой квартиры. Я не хочу связываться с хорошо организованными аферистами, брать их в разработку, отвоевывать для старухи угол. Не хочу копать грязную информацию и остаться крайним. У меня уже бывали такие ситуации. Тем паче, что ее квартира или что там? комната? продана совершенно постороннему и наверняка честному человеку. Для себя они «паленое» не покупают. Ты узнавал, кому ее продали?
— Копылову. Михаилу Семеновичу Копылову.
— Вот видишь… Что?! Это случайно не…
— Он самый.
— О-о!.. У-у!.. Нет, я не начальник РУОПа, не работаю в ФСБ и не тяну на Клинта Иствуда. Я маленький офицер маленького территориального отдела. Я нахожусь в самом низу иерархической пирамиды правоохранительных органов, занимаюсь мелкими уголовниками и гопниками и хочу жить. С авторитетами преступного мира я дел не имею. Я столько слышал об этом парне, столько читал, что наотрез отказываюсь даже говорить о нем. Одних «бригадиров» у него столько, что роту сформировать можно, не говоря уже о бандитах. А деньги. А связи на самых высших и… и самых низших уровнях?! Нет-нет…
— Что ты заладил «я» да «я», а она?
— Она?. Ты хоть представляешь, что ЭТО такое прийти к крупнейшему мафиози города И
