детдомах, где я побывала раньше, я частенько была свидетельницей того, что подобные мытарства заканчиваются весьма трагически. Но тогда я была не жертвой, а сторонним наблюдателем. Теперь же все переменилось. Поэтому меня ждут тяжелые времена. Что бы я ни делала, перевес всегда будет на стороне Сероводородной Бомбы и ее банды.
Но вдруг мне в голову пришла простая и в то же время страшная мысль: а ведь все бы изменилось, если бы Куприянова, скажем, серьезно заболела. Или даже умерла.
Только с чего ей умирать? Но ведь она могла исчезнуть – просто взять и исчезнуть, и все тут. А как сделать, чтобы Сероводородная Бомба исчезла? Этого я не знала. Но мысль о таком выходе из ситуации затаилась где-то в лабиринтах моего сознания.
Наконец меня выпустили из карцера, и настал момент, когда я снова столкнулась с Сероводородной Бомбой. Следующей ночью все повторилось – меня снова окунали головой в унитаз. И так продолжалось в течение недели.
А затем случился переполох – у одной из учительниц пропал кошелек, который лежал у нее в сумке, оставленной в классной комнате. Директор запретил информировать милицию, а сказал, что разрешит проблему на свой лад.
Во всем детском доме был устроен обыск, и кошелек нашли – он лежал под матрасом на кровати Сероводородной Бомбы. После чего с Куприяновой состоялся серьезный разговор в кабинете директора, затем ее отправили в карцер, а еще через несколько дней Сероводородная Бомба покинула детский дом.
С того момента все начало налаживаться. И никто не подозревал, что кошелек у учительницы стащила я и подбросила его Сероводородной Бомбе. Потому что мне не хотелось снова и снова оказываться головой в унитазе. Пришлось придумать этот план.
И хотя уже тогда мне приходила идея: чтобы избавиться от Сероводородной Бомбы, надо просто убить ее. Но проще было сделать так, чтобы ее перевели в другой детский дом, чего я и добилась иным, не столь жестоким способом.
После этого толстуха Куприянова какое-то время снилась мне, и я каждый раз разделывалась с ней, отправляя на тот свет. Я была уверена, что все это идиотские фантазии, не подозревая, что мне придется столкнуться с гадкой девицей четырьмя годами позднее. И не только столкнуться, но в самом деле убить.
Банда Куприяновой после исчезновения атаманши быстро распалась, «шестерки» или превратились в обыкновенных девчонок, или стали «неприкасаемыми». Я же, к своему удивлению, достаточно быстро заняла место, которое принадлежало раньше Куприяновой, только не превратилась в грозу детского дома, потому что мне не хотелось никого мучить или заниматься вымогательством.
Подозреваю, здесь не обошлось без вмешательства Тони. Потому что она, похоже, была единственной, кто сразу догадался, почему Сероводородной Бомбе пришлось покинуть наш детский дом. Она даже несколько раз напрямую спрашивала меня, не причастна ли я ко всему произошедшему, но каждый раз я давала отрицательный ответ.
Так или иначе, мое появление в этом детдоме ознаменовало завершение долгой и жестокой эры Куприяновой. Это, видимо, и сыграло свою роль в том, что ко мне потянулись прочие девочки. Кому-то я помогала советом, кому-то в подготовке домашних заданий. А моей правой рукой стала Тоня.
Шло время. Сон, тот самый страшный кошмар, мучивший меня с самого раннего детства, навещал меня с завидной регулярностью. И как-то я спросила Тоню, хранятся ли в детском доме дела каждого из воспитанников. Та, подумав, ответила:
– Ты ведь знаешь, где находится кабинет директора? В секретарской находится архив – комната за железной дверью. Там дела и лежат. Только зачем тебе это?
А мне очень хотелось узнать, кто же был моими родителями, что с ними стало и почему я оказалась одна-одинешенька на всем белом свете.
Много раз на дню я проходила мимо кабинета директора, заглядывая через полураскрытую дверь в предбанник, в котором восседала секретарша. И бросала взгляды на дверь, обитую железом, которая вела в архив. Кажется, это даже возбудило некоторые подозрения, потому что секретарша стала как-то странно посматривать на меня каждый раз, когда я появлялась в коридоре.
Поэтому я сменила тактику. И стала подумывать о том, как попасть в архив. Эта комната, которая манила меня, как Али-Бабу пещера, набитая сокровищами, была средоточием всех моих надежд.
Архив находился в темном помещении. Я специально прогуливалась под окнами директорского кабинета и секретарской, посчитала шаги и уяснила, что проникнуть в него можно было только через обитую железом дверь.
– Ты что, с ума сошла? – спросила Тоня, когда я сообщила подружке, что затеяла. – Да знаешь, что с тобой будет, если поймают?
Ничего хорошего меня действительно не ждало. Но опасность не мешала мне заниматься разработкой плана. И Тоня, видимо, не желая бросать меня на произвол судьбы, сказала:
– Ладно, помирать – так с музыкой. На каторгу, Соловьева, пойдем вместе!
Это у нее был такой юмор.
Именно Тоня помогла мне узнать, где хранятся ключи от архива. Оказалось, они лежат в ящике письменного стола секретарши директора. А Виолетта Андреевна была настоящей грымзой и, кажется, тайно вздыхала по нашему директору.
Один раз мне удалось подстеречь момент, когда Виолетта Андреевна зашла к нему в кабинет, и я быстро прошмыгнула из коридора в секретарскую, приблизилась к столу. И даже потянула заветный ящик. Но тот, конечно же, был заперт.
В этот момент зазвонил телефон, и секретарша вернулась к себе.
Заметив меня, она нахмурилась:
– А ты что здесь делаешь, Соловьева? Что тебе надо?
И Виолетта Андреевна подозрительно уставилась на свою сумочку, висевшую на спинке стула. Я быстренько соврала, мол, мне надо к директору, на что, конечно же, получила стандартный ответ: он сейчас занят.
Но пока мы беседовали, мое внимание привлек ключ, болтавшийся на запястье секретарши. Он был явно от ящика письменного стола! Мне стало ясно: значит, следует прибегнуть к хитрости.
Больше всего на свете Виолетта Андреевна отчего-то боялась ящериц. Об этом мне доложила пронырливая Тоня, которая всегда была в курсе того, что говорят наши преподаватели и воспитатели. Однажды, оказывается, секретарша даже хлопнулась в обморок, увидев ящерицу на кресле-качалке у себя на даче.
Наловить в большом, запущенном саду ящериц было плевым делом. Но заниматься этим пришлось вечером и ночью, так как днем нас с подругой могли засечь. Тайная охота в итоге привела к тому, что меня тяпнул уж – большой палец ужасно распух и долго болел. Но больше всего я боялась, что вот-вот умру. Ведь вдруг это был не уж, а гадюка?
В результате ночных экспедиций мы с Тоней насобирали порядка пятнадцати ящериц – разнообразного размера и расцветки. Все это богатство мы хранили в холщовом мешке, который, в свою очередь, спрятали на чердаке.
Наконец настал момент осуществления операции. На следующий день во время урока Тоня и я с разницей в пару минут попросили разрешения сходить в туалет. Оказавшись вне класса, мы помчались на чердак, переложили ящериц в особую коробку, над которой я долго трудилась, и отправились к директорскому кабинету. Виолетта Андреевна, как обычно, сидела за столом в приемной, что-то строча с пулеметной скоростью на пишущей машинке. Я побежала в учительскую, благо что там никого не было, ведь шли занятия. О том, что произошло дальше, мне потом в подробностях рассказала Тоня.
Через минуту в секретарской раздался телефонный звонок. Перестав стучать по клавиатуре, Виолетта Андреевна сняла трубку и надменно произнесла:
– Я вас слушаю! Кто говорит?
Говорила, конечно, я, изменив голос и копируя директорские интонации. В тот момент директора в здании детского дома не было, он уехал куда-то на совещание, и я от его имени сообщила Виолетте Андреевне, что она должна немедленно спуститься к центральному входу и принести документы.
