легко будет остановиться в любой момент.
О том, что она побывала в ГУЛАГе, Варя предпочитала ни с кем не говорить, хотя в ночных кошмарах она снова и снова переживала сцены в кабинете следователя, в камере, в поезде, в бараке, на лесоповале. Но чаще всего она видела Михаила и Поля – иногда они приходили к ней вместе, в одном и том же сне.
Она виновата в гибели их обоих, и изменить прошлое было нельзя. Она не заслужила того, чтобы остаться в живых, но и умирать ей нельзя. Сказочным везением можно назвать то, что она обрела прежнее положение в обществе, ее, как и раньше, снимают известные режиссеры, и самое главное, что Мишутка был с ней.
Ради него она и жила. Если бы с сыном что-то случилось, она бы последовала за Мишей и Полем – на этом свете ее больше ничего не удерживало. Ничего, кроме сына.
Как-то году в шестидесятом или шестьдесят первом (Варвара и сама не помнила) она устроила дебош во время съемок, а неделей позже, во время премьеры «Вишневого сада», где она исполняла роль Раневской, споткнулась на сцене и едва не полетела в зрительный зал. Но ведь пустяки же, такое может случиться с любым актером, подобные случаи относятся к разряду театральных анекдотов. И странно, что реакция у власть имущих была неадекватная.
Варвару неожиданно пригласила к себе министр культуры, поила чаем с черничным вареньем и долго восхищалась талантом. А затем, в своей обычной манере, резко заявила, что надо немедленно прекратить пить.
– Екатерина Алексеевна, если у вас имеется проблема с алкоголем, вы и прекращайте! – вспылила Варвара и удалилась из кабинета гранд-дамы советской культуры.
Брошенной ею фразочки Екатерина Алексеевна простить не могла, поэтому неудивительно, что в первой половине шестидесятых годов звезда Варвары Птицыной начала стремительно закатываться, – виной тому было не только ее увлечение алкоголем и конфликт с руководством Министерства культуры, но и появление плеяды молодых и чрезвычайно талантливых актеров и актрис, шедших на смену прежнему, сталинскому, поколению.
Два последних фильма с участием Варвары так в прокат и не попали: постаралась товарищ министр.
Однажды Варвара в сердцах заявила при свидетелях, что больше не намерена стоять перед камерой, ведь времена гениев кинематографа уровня Генриха Райха давно миновали. Она мечтала о том, что к ней после паузы в пару недель заявится делегация из Министерства культуры и ее будут умолять вернуться. Конечно, она, русская Грета Гарбо, в итоге милостиво согласится, однако потребует извинений со стороны товарища министра.
Но ни делегации, ни звонка из Министерства культуры не последовало ни через пару недель, ни через пару месяцев. Проведя полгода в добровольном заточении в собственной квартире, Варвара с ужасом поняла, что никому не нужна. Ей ведь далеко за сорок, и публика сходит с ума по молодым актрисам, которые в два раза младше ее. А ее старые фильмы, снятые самим Райхом, показывают изредка, да и то в провинциальных кинотеатрах, и то только днем.
Клавочка, самая восторженная поклонница таланта Варвары, уверяла хозяйку, что скоро все изменится к лучшему. И все в самом деле менялось – только к худшему. Варе пришлось по собственному желанию уволиться из МХАТа (иначе бы ей грозило позорное увольнение по статье за пьянство на рабочем месте), а найти новое место оказалось не так-то просто: вокруг нее вдруг возникла как бы каменная стена, и она была пленницей, умиравшей от одиночества.
Единственной отрадой Варвары был Мишутка. Впрочем, никто, кроме матери, не называл уже его смешным детским именем. Сын превратился в долговязого, вихрастого молодого человека. Михаил учился в медицинском и был одним из лучших. Варвара не сомневалась, что ее сыночек самый умный! Он и школу окончил с золотой медалью, затем институт – с красным дипломом. И продолжил обучение в аспирантуре. Варвара чрезвычайно гордилась тем, что ее сын собирался стать кардиохирургом. По вечерам, опустошая одну бутылку за другой в своем будуаре, Варя беседовала с фотографиями покойного мужа, маршала Веселовского, рассказывала любимому об успехах сына и уверяла его, что Мишутка в самом деле, как когда-то и говорил в шутку супруг, станет профессором и даже академиком. Сын для учебы в аспирантуре переехал из Москвы в Ленинград, и Варвара, не в состоянии пережить долгую разлуку, решила тоже сменить место жительства.
В Москве ее не ценят, не любят, решила она, а все потому, что боятся и завидуют. И что с того, что ей уже под пятьдесят. Для женщины, умеющей следить за собой, это не возраст. Столица ей надоела, ведь здесь не понимают истинного таланта, нужны сиюминутные успехи и хорошие знакомые во властном аппарате. Варвара громогласно заявляла, что в Ленинграде совершенно иная атмосфера, там сохранился дух Серебряного века и люди понимают толк в подлинном искусстве, да и таланты уважают.
Поэтому она затеяла большой переезд из Москвы в Ленинград, стараясь скрыть от самой себя опустошенность души и чувство страха. Двоюродный племянник Генриха Олеговича Райха занимал высокую должность в Ленинградском обкоме, и он оказал посильную помощь музе своего покойного дяди – Варя получила место в Театре имени Комиссаржевской.
Верная Клавочка постоянно нашептывала Варе, что завистники будут посрамлены, когда узнают о ее успехах в Ленинграде. Да, кино – не для нее, в самом деле, надо вовремя покинуть большой экран, оставшись в памяти миллионов поклонников молодой и соблазнительной. И ей ли, русской Грете Гарбо, не понимать этого!
Но переезд в Ленинград проблем не разрешил, а только все усугубил: мелкотравчатые клевреты, как презрительно именовала Варвара всех тех, кто высказывал хотя бы какую-то критику в ее адрес, объединились и принялись за ее уничтожение. Она жаловалась Клавочке на то, что молодежь не испытывает никакого почтения к умудренным опытом коллегам, и возмущалась тем, что ей достаются роли второго плана. А тут еще, как на грех, во время «Макбета» она забыла текст, хотя знала его наизусть, – просто вылетел из головы, и все тут. И если бы только одно это. Уходя со сцены, Варвара неловко споткнулась, неудачно упала и сломала лодыжку. Но самое ужасное – потом стали шептаться, что она была пьяна, когда вышла на сцену. Вот ведь гнусная ложь! Да, она немного выпила, но всего одну стопку коньяку, да и то утром, когда до начала спектакля оставалось больше десяти часов.
Ее посетил в больнице все тот же двоюродный племянник режиссера Райха и долго восхищался ее талантом, слушал стенания Варвары, а под конец заявил, что, возможно, имеет смысл подумать о лечении от алкоголизма. Варвара швырнула в посетителя вазу с букетом роз, который тот ей и притащил. Племянник Генриха Олеговича оказался юрким, от вазы увернулся (она попала в стену), а на прощание заявил, что если дело пойдет так и дальше, то актриса допьется до белой горячки, и тогда ее вытурят из театра, и никто больше не пожелает взять на работу даже уборщицей.
Глава 43
Вскоре ее навестил и Мишутка. Варя не хотела, чтобы сын приходил к ней в больницу, но тот все равно отправился туда, не слушая уверений Клавочки, что все в полном порядке. Варвара сразу поняла, что сына настроили против нее, – Мишутка был очень добр, внимателен и предупредителен. Варвара игнорировала его намеки и вопросы и все расспрашивала о том, как движется работа над докторской диссертацией (кандидатскую Мишутка защитил годом раньше, причем его предложения по усовершенствованию методов трансплантации митрального клапана вызвали большой резонанс не только в Союзе, но и за рубежом) и какова ситуация с личной жизнью.
– Мишутка, ты ничего не должен скрывать от своей старенькой мамочки! – Варвара шутливо погрозила ему пальцем в ожидании неизменного комплимента. Клавочка предупредила ее о времени визита сына и пригласила даже театральную гримершу, которая наложила Варваре макияж и привела в порядок волосы, так что сейчас она выглядела на тридцать пять, ну, максимум на сорок лет, но никак не на пятьдесят.
Но Мишутка, странное дело, комплимента не сделал (хотя всегда был таким чутким!), а бесцеремонно распахнул прикроватную тумбочку.
– Сынок, что ты ищешь? – забеспокоилась Варя. – У меня все есть, Клавочка навещает меня два раза в день, продукты не требуются...
– Я ищу вот это, – вздохнул сын, вытаскивая полупустую бутылку армянского коньяка, которую Варвара запрятала за коробками конфет в нижнем отделении тумбочки. – Мама, скажи мне честно, ты пьешь?
Варвара разрыдалась, тушь потекла. Размазывая ее по лицу, она трагическим голосом воскликнула:
