репетитор. Кэтрин осторожно спросила разрешения у отчима, но тот, взревев, швырнул в стену тарелку с яичницей и заявил:
– Чтобы ты работала у чужих людей? Ни за что! Я тебе запрещаю, ты слышишь?
Ночью Кэтрин придумала, как добиться своего. Она сообщила матери, что будет принимать участие в факультативных занятиях, проводимых преподобным Роузом и посвященных детальному изучению Библии, поэтому два раза в неделю ей придется после школы задерживаться еще на полтора часа. И Дебора, и Хью одобрили сие времяпрепровождение, а отчим даже заявил:
– Ну вот видишь, ты же умеешь быть разумной, Кэтти!
Но вместо занятий в церкви Кэтрин отправлялась к племяннику учителя, где занималась с ним алгеброй и геометрией. Впервые она заработала собственные деньги и, скопив нужную сумму, первым делом отправилась в оптику, где приобрела очки в модной оправе. Отныне у нее имелось две пары очков – страшные, купленные отчимом, в которых она ходила дома, и новые, красивые, которые носила в школе. Выходя из особняка и возвращаясь в него, Кэтрин меняла очки и была чрезвычайно довольна своей изобретательностью.
Родители ее первого ученика остались довольны Кэтрин и даже порекомендовали ее своим соседям, дочка которых тоже не успевала в школе. Девушка сообщила родителям, что преподобный Роуз желает, чтобы она помогала ему в церкви, и снова получила разрешение отчима приходить домой позже.
Кэтрин строила планы – осталось еще два года до окончания школы, затем она непременно поступит в колледж. И плевать на то, что отчим не даст денег, – во-первых, она как лучшая ученица может рассчитывать на стипендию, во-вторых, на первое время у нее есть достаточная сумма (которую она заработала, занимаясь с учениками).
Однажды, незадолго до Рождества, Кэтрин вернулась домой, предварительно напялив уродские очки. В коридоре наткнулась на Вика, который успел сестре шепнуть:
– Он все знает!
Кэтрин, похолодев, зашла в гостиную – и увидела преподобного Роуза, который со скорбным видом восседал на диване. На столике стоял серебряный кофейник и три чашки – пустые. Видимо, до угощения дело так и не дошло. Мать, заплаканная, с красными глазами, сидела в кресле, а отчим ходил взад и вперед по комнате, заложив косматые руки за спину.
– Ага, вот и наша лгунья, – произнес он сдавленным тоном, и Кэтрин поняла, что Хью с большим трудом сдерживает клокочущую в нем ярость, и то только потому, что у них в гостях находится преподобный. – И откуда, позволь спросить, ты пришла, Кэтрин? С занятий у преподобного Роуза? Или из церкви, где помогала ему?
Священник, понимая, что предстоит тягостная семейная сцена, поспешил удалиться. Едва за ним закрылась дверь, как Хью, развернувшись, с неимоверной силой ударил Кэтрин по лицу. Вскрикнув, девушка упала на пол. Хью схватил ее за волосы и швырнул в стену. Дебора закричала, бросилась между мужем и дочерью, но куда ей было справиться с медведем-супругом!
– Ты врала все это время, мерзкая девчонка! Говори, где ты была? С кем проводила время? Наверняка с этими похотливыми подростками! Чем ты с ними занималась? Они тебя щупали, ведь так? И не только щупали, но вы и раздевались?
Хью словно сошел с ума – он наносил удар за ударом, в его руке появился ремень с тяжелой стальной пряжкой, которая опускалась Кэтрин на голову, на лицо, на тело. Девушка сжалась в комок, думая лишь об одном – только бы остаться в живых...
Внезапно побои прекратились, Хью исчез. Кэтрин, чувствуя, что ее тело неимоверно болит, а по лицу и разбитой голове струится кровь, осторожно шевельнулась и вскрикнула – любое движение давалось ей с трудом. В комнате снова появился отчим, который держал в руках ее портфель. Он вытряхнул на пол его содержимое, расшвырял ногами учебники и тетради и наткнулся на красивый футляр с купленными Кэтрин очками. Хью раскрыл футляр, несколько мгновений смотрел на очки, а также на две двадцатидолларовые купюры, которые Кэтрин только что получила от родителей своего ученика (двадцать долларов за два последних занятия и двадцать долларов – подарок к Рождеству).
– Что это? – произнес Хью, вытряхивая очки и деньги на пол. Он поднял очки за дужку, как будто дохлую крысу за хвост. – Откуда у тебя это?
– Я... купила... – прошептала Кэтрин.
Хью с силой швырнул очки на пол, и его огромный ботинок опустился на них – раздался слабый хруст.
– Дрянь, шлюха, продажная девка! – завопил отчим так громко, что у Кэтрин зазвенело в ушах. – Деньги... Теперь я понимаю, чем ты занимаешься, блудливая тварь! Ты... Ты...
Хью снова исчез из поля ее зрения, Кэтрин подползла к раздавленным очкам и заплакала. Ну зачем он так? И неужели и правда думает о ней так плохо, считает, что она зарабатывает деньги, предаваясь плотскому греху с мужчинами, готовыми хорошо заплатить? Кэтрин слышала о таких женщинах, они работают в барах и гостиницах сомнительного толка в квартале развлечений Питтсбурга.
Рядом появился отчим с серебряным кофейником, тем самым, что стоял на столе. Еще до того, как Кэтрин успела объяснить Хью, что она заработала деньги, давая уроки, отчим, утробно захохотав, да так страшно, что Кэтрин оцепенела, приблизился к ней, наклонил кофейник – и на тело девушки полилась горячая жидкость. Запахло кофе, кипяток, попав в раны, вызвал кошмарную боль, Кэтрин отчаянно закричала, а отчим, ужасно смеясь, продолжал пытку.
– Ты грешница, Кэтти! – заявил он. – И должна покаяться!
Кофе лился по ногам, по животу, по шее... Что было потом, Кэтрин не помнила, так как потеряла сознание. А когда пришла в себя, увидела, что находится в своей комнате. Рядом с ней сидела Дебора. Увидев, что дочь открыла глаза, женщина воскликнула:
– Кэтти, как ты себя чувствуешь?
Девушка попыталась ответить, но у нее не получилось. Язык ей словно не подчинялся, как не подчинялось и все тело – оно зудело, горело и чесалось, и она не могла пошевелить ни руками, ни ногами.
Кэтрин провела дома месяц – доктора отчим не приглашал, самолично позвонив в школу и сказав, что его падчерица упала с лестницы вместе с кофейником и заработала многочисленные ушибы и ожоги. Дебора лечила дочку, смазывая ее раны и ожоги душистой мазью. Девушке чудилось, что весь дом пропах кофе, и стоило ей закрыть глаза, как она видела безумного смеющегося Хью, поливающего ее из серебряного кофейника кипятком. Кстати, отчим появился в спальне падчерицы, и на его лице Кэтрин увидела странную мину.
– Я был не прав, – сказал он, присаживаясь рядом на кровать. – Я узнал, что ты занималась с учениками. Но, Кэтти, почему ты мне сразу не сказала? Я бы ни за что не поднял на тебя руку!
Кэтрин ничего не ответила. Все равно Хью не переспоришь – он бы тогда избил ее за то, что она ходит к незнакомым людям и зарабатывает деньги, не получив его разрешения. Но если она ему это скажет, то он, чего доброго, снова выйдет из себя.
– Я же понимаю, что ты молодая девица и тебе хочется красиво выглядеть, – примирительно говорил Хью. – Я нашел твои деньги и забрал их себе. Ты получишь их в любой момент, как только пожелаешь, но пусть до поры до времени они хранятся у меня...
Кэтрин поняла, что денег, которые она заработала и которые откладывала на черный день, ей уже не видать. А ведь там было больше четырехсот долларов!
Рука отчима легла ей на ногу, и Кэтрин почувствовала ни с чем не сравнимое отвращение. Она не знала, что хуже – когда Хью в бешенстве избивает ее и поливает кипятком или когда он со странным блеском в глазах сидит у нее на кровати и гладит по зудящей ноге.
– Посмотри, какой у меня для тебя подарок, – сказал он и протянул девушке медальон.
Украшение было выполнено в форме сердечка и сделано из чистого золота. В крышку был вставлен крошечный сверкающий красный камень. Неужели настоящий рубин? Медальон был на длинной цепочке, тоже золотой.
– Для тебя старался, специально выбирал, – заявил с гордостью Хью. – Я же знаю, что поступил с тобой несправедливо, Кэтти. Однако чего только в семье не бывает... Ты же сама отчасти виновата, ведь так?
