директоров. Когда в середине девяностых у Буничей возникли финансовые затруднения, они помогали своим герцословацким друзьям: контакт между Штаудхаммерами и Буничами никогда не прерывался. После того как Надежда попала в автокатастрофу и ей потребовалась дорогостоящая терапия, Хольгер сделал так, чтобы его банк взял на себя все расходы, и Надежда на три месяца отправилась в специализированную клинику на юге Германии.
Хольгер представлял интересы своего банка в Восточной Европе, его офис располагался на улице Мира в Экаресте. Микаэла последовала за мужем в герцословацкую столицу. Они с волнением наблюдали неожиданное восхождение к вершинам политической власти своего старого друга Гремислава – сначала директор КГБ, затем председатель правительства, исполняющий обязанности президента и, наконец, законно избранный президент Герцословакии. В последнее время Буничи и Штаудхаммеры виделись нечасто, Гремислав не хотел, чтобы кто-то упрекнул его в том, что он симпатизирует тому или иному немецкому банку по причине дружбы с одним из его шефов.
– Я позвонила Микаэле, она меня ждет, – сказала Надежда Сергиевна. – Мы поболтаем с ней, попьем чая… Я не могу сидеть в четырех стенах и медленно сходить с ума!
Ольга подошла к матери, обняла ее и поцеловала:
– Ну, разумеется, мама. Это очень хорошая идея. Хольгеру и Микаэле можно доверять.
Надежда Сергиевна это знала. У нее было не так уж много друзей, и совсем мало – среди иностранцев. Когда-то она очень тесно дружила с Мариленой, богатой немкой из Гамбурга, они даже долго переписывались, она с детьми гостила у Марилены, та приезжала со своим супругом, президентом крупной страховой компании, в Астафьевское. Как только Гремислава назначили директором КГБ, контакты с Мариленой пришлось немедленно прервать – негоже супруге главы герцословацкой спецслужбы якшаться с западными немцами. Хольгер и Микаэла – совершенно иное дело, они «свои», Штаудхаммеры работали в Штази…
– Я вернусь вечером, Оля. Если станет известно что-то новое о Сереже, немедленно звони Микаэле, ты же знаешь ее номер телефона.
Черный бронированный «Мерседес» доставил Надежду Бунич в экарестскую квартиру четы Штаудхаммер. Хольгера в столице не было – он улетел по делам в Берлин. По дороге с дачи в город Надежда Сергиевна изучила карту Экареста, она нашла ее в кабинете Гремислава. Ага, теперь она знает, как добраться до улицы, которую назвал ей Сережа.
Автомобиль затормозил около пятиэтажного дома – там обитали богатые и влиятельные иностранцы. Микаэла встречала подругу в холле. Надежда Сергиевна дала распоряжение шоферу:
– Можете ехать, я позвоню и скажу, когда вам забрать меня. Я пробуду здесь до вечера.
Микаэла Штаудхаммер, невысокая шатенка, облаченная в дорогой черный брючный костюм, поцеловала в обе щеки герцословацкую подругу. Они общались по-немецки (за восемь лет жизни в Германии Надежда выучила немецкий язык) и по-герцословацки (Микаэла, и сама работавшая в Штази, говорила на нем почти без акцента).
– Надя, добро пожаловать, – увлекая подругу в лифт, сказала Микаэла.
Они поднялись на четвертый этаж, где Штаудхаммеры занимали просторную восьмикомнатную квартиру.
– Ты обрадовала меня своим звонком, – произнесла Микаэла. – Мы не видели тебя и Гремислава с Пасхи, почти полгода! Хольгера сейчас нет, я уже говорила…
– Мой супруг, как ты знаешь, в Пекине, – заметила Надежда Сергиевна, располагаясь в удобном кожаном кресле.
Микаэла хитро улыбнулась:
– Наш банк тоже устанавливает тесные экономические связи с китайцами. Очень перспективный рынок! Американцы это уже давно поняли, так что нам надо опередить янки!
Микаэла подготовилась к приезду подруги: сухое печенье, кекс, несколько видов пирожных, кофе.
– И твой любимый Apfelkuchen[9], – водружая еще одну тарелочку, заметила Микаэла. Она знала: в Германии Надежда пристрастилась к яблочному пирогу, считая его почему- то непременным атрибутом праздничного стола.
– Какая вкуснотища, у меня слюнки бегут, – сказала с восторгом Надежда Сергиевна. – Но прошу тебя, мне тонюсенький кусочек. Увы, от сладкого я быстро полнею…
Микаэла рассмеялась – эта проблема была ей незнакома.
– Тут нет ничего смешного, – с набитым ртом заметила Надежда Бунич. – Я с Нового года поправилась на восемь килограммов. Ужас, да и только! Но отказаться от яблочного пирога выше моих сил! Лучше куплю новые платья, чем стану голодать!
Они поболтали ни о чем около часа, затем Микаэла внезапно спросила:
– Надя, тебе требуется моя помощь?
Бунич вздрогнула, Штаудхаммер пояснила:
– Я ужасно рада тебя видеть, но это не в твоем стиле так неожиданно… как это по-герцословацки? Да, сваливаться на голову… Ты ведь супруга президента!
Надежда Сергиевна с мукой взглянула на последний кусочек яблочного пирога: тот так и просился на ее тарелку. Но нет, на сегодня достаточно! И вообще, она приехала сюда не кофе распивать и пироги уминать.
– Ты права, – сказала она тихо. – От тебя ничего не утаишь, дорогая моя…
– В Штази никогда не бывает «бывших», – заметила с озорным блеском в глазах Микаэла. – Как, впрочем, и в КГБ.
Поколебавшись, Надежда Сергиевна сказала:
– Мне в самом деле требуется твоя помощь. Это очень деликатное дело, но я знаю, что могу на тебя рассчитывать. Вы с Хольгером и так очень нам помогли…
– Вы нам с Гремиславом тоже, – улыбнулась Микаэла.
Она имела в виду постановление правительства Герцословакии, которое было принято сразу после того, как Бунича избрали президентом: все свои зарубежные активы страна переводила в банк, где работал Хольгер Штаудхаммер.
Надежда Сергиевна запнулась. Она посмотрела на Микаэлу и прошептала:
– Но об этом никто не должен знать, ни Хольгер, ни Гремислав. Ты мне обещаешь, Микаэла?
Та потрепала подругу по руке и сказала:
– Мы знакомы двадцать лет, Надя. И ты знаешь, что я умею хранить секреты. Иначе бы Хольгер на мне не женился!
– У Сережи… кое-какие неприятности, – выдавила из себя Бунич. Штаудхаммер воскликнула:
– О, ты имеешь в виду нелепые слухи о его причастности к… к смерти той красотки в картинной галерее?
– Уже и слухи поползли, – желчно заметила Надежда. – Раз это тебе известно, значит, в курсе и весь экарестский бомонд. Все смакуют пикантную новость – сын президента имеет какое-то отношение к смерти той особы! А Огнедар уверял меня, что приложит все усилия, дабы остановить слухи!
– Шила в мешке не утаишь, – проявляя знание герцословацкой идиоматики, заметила Микаэла. – Всегда находится кто-то болтливый. Если что-то знают два человека, то рано или поздно узнает и третий…
– Представляю, с каким рвением подчиненные Гремислава обсуждают эту сплетню, – Надежда Сергиевна вышла из себя. – А как на нее накинутся враги! А пресса!
– Если пресса и накинется, то не герцословацкая, а зарубежная, – произнесла Микаэла. – Гремислав приструнил особо говорливых и навел порядок в том информационном хаосе, который достался ему по наследству от Благояра Никлотовича. Гремислав молодец! Журналистам никогда нельзя давать много власти, они сразу же забываются, теряют голову и начинают клеветническую кампанию.
– Ты абсолютно права, – вздохнула Бунич. – Иностранцы в этом отношении не знают удержу. Это сумасшествие какое-то: если о Гремиславе и его политике что-то и пишут, то обязательно негативное, если показывают репортаж о Герцословакии, так сразу понятно – или теракт, или банковский кризис, или арест очередного проворовавшегося олигарха. И как они перевирают и подтасовывают факты! Видят только то, что хотят видеть! И после этого кто-то еще говорит о «независимых средствах массовой информации». Все они работают на политических недоброжелателей Гремислава! Они не хотят, чтобы он возродил былое
