— Да! — с вызовом ответил он.
— Если ты нуждаешься в средствах, в одежде или пище, ты мог бы просто попросить. Я никому не отказываю, — молвил Созо.
— Если ты колдун, то твоя цена окажется куда выше… одежды или пищи… — с трудом переводя дух, откликнулся грабитель. — Нет уж! Лучше я сам возьму все, что мне нужно.
— Посмотрим, что ты нашел, — хмыкнул другой Созо, в то время как третий принялся рыться в мешке, который бросил вор. — О, это то, что нужно такому человеку, как ты! — воскликнул он, вытаскивая золотые статуэтки.
Четвертый Созо сделал несколько движений руками, а пятый — он только что спустился по лестнице и с любопытством наблюдал за происходящим — пропел несколько стихов на неизвестном языке. Статуэтки внезапно ожили. Золото стекло с них, как вода с просаленного бурдюка. Крошечные лошадки, миниатюрные пастушки и совсем маленькие овечки и собаки разбежались во все стороны.
— Хорош бы ты был, если б унес их отсюда! — укоризненно произнес первый Созо. — Ведь они живые! И у тебя поднялась бы рука разлучить девочку с ее овечками! а собаку с ее приятелем-пастухом? Какой ты злой, жестокий человек, Чорсен!
— Откуда ты знаешь мое имя? — прохрипел вор.
Все Созо разом рассмеялись. Чорсен отчетливо слышал, как еще несколько голосов переговариваются у него над головой, на верхнем этаже, и ничуть не сомневался в том, что там находятся еще Созо,
Мир закружился вокруг грабителя. Ему вдруг показалось, что во всей вселенной не осталось никого, кроме него самого и бесконечных Созо. Нет ни мужчин, ни женщин, ни детей — только одно это бесконечно ненавистное лицо с такими добрыми глазами, такой мягкой улыбкой и гладкой кожей,
— Нет! — вскрикнул Чорсен. Внезапно он заметил, что один Созо все-таки отличается от остальных. То ли шире улыбается, то ли глаза чуть больше прищурены. И с воплем неистовой ярости грабитель метнулся к нему, целя прямо в грудь правителя. Он не ошибся. Тотчас все прочие Созо исчезли, бесследно растаяв в воздухе. Остался этот один. Теперь его улыбка больше не была доброй. Это был застывший зверский оскал.
— Давай, бей! — тихо, властно выговорили резко очерченные губы, не переставая улыбаться.
И грабитель, не в силах удержать разящего меча, вонзил клинок в грудь правителя. Пальцы Чорсена судорожно сжимали рукоять. Он попытался выпустить меч, но неведомая сила не позволяла ему это сделать. Какая-то магия приковала человека к его мечу.
И началось ужасное.
Жизненные силы начали стремительно покидать Чорсена. Он слабел. Меч в его руке становился все жарче и, наконец раскалился докрасна. Созо глядел прямо в глаза своему незадачливому убийце, и в глубине глаз мага начинал загораться огонек, в то время как взор Чорсена заволакивало туманом.
Теперь он почти ничего не различал перед собой. Только в голове еще гудели невнятные голоса, как будто переговаривались. Один раз он услышал звонкий женский голос, произносящий имя, кажется, то было имя женщины, которую он когда-то любил… Она жила в Нумалии… Она давно умерла… умерла…
Тело Чорсена обвисло на клинке. Маг медленно поднял обе руки и обхватил меч. Острое лезвие впилось ему в ладони, но крови не выступило. Резким движением маг выдернул меч из своей груди и оттолкнул прочь Чорсена. Грабитель упал бездыханным. Он так и не выпустил рукояти. Губы его еще раз шевельнулись, и сердце остановилось.
— Ступай на Серые Равнины! — с отвращением прошипел Созо. Теперь, когда он, чтобы не погибнуть, вынужден был завладеть жизненными силами чужого ему существа, голос его переменился. Больше не стало звучного, приветливого голоса, так хорошо известного всему Кою. Маг шипел м хрипел. Голосовые связки отказывались повиноваться чужому дыханию. Сердце отстучало, как бешеное/то почти замирало. Теперь он видел мир глазами Чорсена. То, что прежде имело ценность как произведение искусства или как нечто магическое, теперь — с изумлением отметил Созо — рассматривалось им также с точки зрения рыночной стоимости.
Он громко застонал, удивляясь тому звуку, что исторгают его уста, В свое время Созо, подобно другим своим собратьям по магическим искусствам, интересовался некоторыми теоретическими вопросами. В частности, он пытался исследовать проблему взаимоотношений тела и души, Большинство магов считали тело и душу двумя практически самостоятельными субстанциями человеческой личности. Они смело изымали душу и использовали тело, вселяя в него демонов, вызванных из иного мира. Иные ставили опыты над душой,
Но Созо, умирающий от клинка грабителя, поневоле сделал еще одно открытие. Если вселить в собственное тело чужую жизненную энергию, то часть физических и нравственных характеристик будут присвоены оживленным таким образом телом.
Он подумал: 'Неплохо бы это сформулировать и изложить в трактате', но затем его захлестнули мысли Чорсена. Он вспомнил все. Вспомнил, как юная девушка из Нумалии любила его. Любила таким, каков есть. Она происходила из хорошей семьи. Естественно, ее родичи были против подобного брака. Какой-то бродяга, грубиян, с отвратительными манерами, с запахом изо рта! И тогда она решилась бежать с возлюбленным — с Чорсеном, Он должен был ждать ее в условленном месте, а он… Стыдно сказать, он пил в таверне и забыл. Просто забыл. Когда он вспомнил и прибежал туда, где у него была встреча с красавицей, то никого там не увидел. 'Передумала, — подумал он. — Обыкновенная ветреная шлюшка. Не больно-то я был ей нужен. Если бы любила — дождалась бы!'. А она была в это время уже мертва… Веревка, на которой девушка спускалась из окна своей спальни, оборвалась. Эту веревку принес ей Чорсен. Принес первую попавшуюся, не проверенную.
Узнав обо всем, он тотчас покинул Нумалию. Он скитался по свету, пытаясь убежать от собственных воспоминаний, от чувства вины, которое непрерывно глодало его. Он совершал различные преступления, в основном мелкие, но иногда и убивал. Он жил кражами, грабежами, изредка присоединялся к шайкам разбойников и нападал с ними на караваны. Но непрерывно болела в его душе страшная рана — вина перед любящей женщиной. И теперь, погибая от магии Созо, Чорсен передал эту боль своему убийце. Часть низкой души Чорсена оказалась достаточно большой, чтобы исказить внутреннюю сущность Созо.
Правитель Коя вовсе не был злым. Он обладал своеобразным чувством юмора, старался помогать людям — ему нравилось жить в комфортном, чистеньком городке и пользоваться уважением его добропорядочных обитателей. Теперь все переменилось. Но перемены затронули нечто большее, нежели одну только личность Соэо. Как заразная болезнь, они расползлись из его дворца по всему городу. Стала портиться погода' Мелочь? О, нет! Климат сделался гнилым, Возможно, в здешних краях он всегда был таковым. Возможно. Недаром прежде здесь никто не селился… Да и сам город не зря стоит вдали от торговых дорог. Пока не появился в этом уголке Бритунии маг Созо, нога человека не ступала по землям, что чуть позже замостили брусчаткой и застроили домами,
Теперь магию, улучшающую климат, Созо больше не поддерживал' Он только тем и занимался, что разбирал в своем особняке 'старый хлам' и подсчитывал богатства, Он размышлял также о том, нельзя ли вызвать из Серых Равнин душу погибшей девушки, оживить ее магическим образом и наконец заключить с нею брачный союз, которого она так жаждала и ради которого отдала свою юную жизнь.
Туманы затягивали город, дожди непрерывно мочили его, а когда не было дождей, начинался; снег. Лед сковывал мостовые: и дома, а; потом разламывал их. От сырости гнили древесина и ткани. Люди начали хворать. Дети рождались больными, многие кашляли и погибали на второй, третий день жизни.
Участились несчастные случаи. Скоро костоправ не знал отбоя от пациентов. Но почему-то кости срастались неправильно, и увечные оставались калеками на всю жизнь. У некоторых раны на теле не затягивались и гнили. Началось повальное выпадение зубов. Кое-кто неудержимо толстел, другие худели и превращались в ходячие скелеты…
— Но почему же жители не оставили Кой? — поразился Конан, — Если здесь творится неладное, стоит все бросить и бежать куда глаза глядят! Разве мало в Бритунии мест, где нужны мастера? Если вы все действительно такие хорошие мастеровые, то любой из вас найдет и место где жить и работу себе по душе!
— Так-то оно, конечно, так, — покачал головой горбун. — Но сам посуди. Бежать! А как бросишь дом, имущество? А если жена больная или не хочет уходить? Родители старые — их как оставить?
— А повозки на что? — настаивал Конан, — Странные вы люди! Барахло, нажитое, за несколько
