— Да я уже закончил. Ты поможешь мне найти того, кто убил Оризию?
— Оризия — так ее звали? Красивое имя. Но скажи мне вот что, варвар, чтобы я поверила тебе до конца: кто рассказал тебе всю эту историю?
— Сама Оризия… Точнее, ее призрак. Хюльдран вздрогнула.
— Ты разговаривал с призраком?
— Выходит так. Когда я встретил девушку, почти не было примет, указывающих на то, что ее уже нет в живых. Разве что она была холодная… Но люди часто мерзнут. А мы с ней говорили ночью, в доме, где не горел очаг. Ничего удивительного я не нашел в том, что девушка замерзла.
— А запахи? Там были какие-то запахи? — допытывалась Хюльдран, одновременно испуганная и заинтригованная.
Конан задумался.
— Ты права, почтенная Хюльдран. Поначалу мне показалось странным, что в том доме вообще нет никаких запахов, а потом несколько раз до меня доносился запах свежей, только что пролитой крови.
— Да, — после недолгого молчания уронила хозяйка заведения, — сомнений нет. Ты разговаривал с призраком. Ответь еще на один вопрос: ты занимался с нею любовью?
— Не помню, — признался Конан. — Кажется, я сразу заснул. А проснулся и увидел, что лежу на могильном холме. Ни дома, ни девушки. Одна только земляная насыпь.
— И ты не проходил ритуалов очищения?
— Нет. Зачем? — фыркнул варвар. — Дождь и ветер — вот и все очищение. Я поклоняюсь богу Крому, почтенная хозяйка, а этот бог не страшится мертвых. И мне незачем бояться покойников. Духи, призраки, нежить — ничто не может осквернить меня, пока я сам не осквернил себя трусостью.
— Приятно это слышать, — вздохнула Хюльдран. — А мы тут очень боимся призраков…
— Скажи мне наконец, знаешь ли ты человека, который сотворил призрак Оризии, или я напрасно потратил время, пытаясь растопить твое уставшее сердце?
— Опиши его, — потребовала Хюльдран.
— Думаю, он туранец…
— Мне неинтересно, что ты думаешь. Опиши его внешность — этого будет довольно. Что рассказывал тебе о нем призрак Оризии?
Произнося имя умершей девушки, Хюльдран незаметно плюнула себе на ладонь, отводя несчастье.
— У него крупный нос, но это его не портит, — так она сказала. Я думаю, он нравится женщинам, этот Берлис.
— Его имя Берлис? — Да.
— Продолжай. Возможно, на свете существует несколько Берлисов. Как бы нам не ошибиться и не сотворить невзначай еще одну не упокоенную душу, которая потом до конца наших дней буде; взывать к отмщению.
— У него странные глаза. Желтоватые, и в них переливается… она говорила о них в непонятных выражениях. Как будто там горит огонь — что-то в этом роде. Я не вполне понял.
— Да, — с тяжелым вздохом проговорила Хюльдран. — Есть такой человек, и он сейчас находится здесь. Желтоглазый Берлис, носатый и неотразимый. Уверяет, будто его матерью было змея. Возможно, кстати, он и не врет. Мои девочки готовы обслуживать его бесплатно, такой он лапушка. Я сразу заподозрила неладное, как только он появился и подарил мне рубин. Не может человек быть таким хорошим. И побрякушки дарит, и девушкам нравится, и в разговоре любезен. Нет, так не бывает.
Конан ощерился.
— Где он, этот «лапушка»?
— Погоди. У меня в доме резни не устраивай. Его нужно выманить наружу. Там делай что хочешь, но пока он в Розовых Покоях госпожи Хюльдран — он в безопасности. Это одно из главных правил моего заведения.
— Не знал, — буркнул Конан.
— Ну так знай. Можешь поселиться в доме напротив. Я дам тебе знак, бросив с балкона розовый лоскут. Не перепутаешь. Здесь никто, кроме меня, такого не носит.
Жить в засаде показалось Конану занятием нудным и неприятным. Домик, выстроенный напротив Розовых Покоев, судя по всему, как раз для того и предназначался, чтобы выслеживать некоторых клиентов госпожи Хюльдран. Владелец этой лачуги, беззубый старик по имени Сирет, хорошо был осведомлен о делах хозяйки увеселительного заведения, а также о делах ее посетителей. Наверняка он получал долю от сделок, заключавшихся в пахучем полумраке Розовых Покоев.
Сирет оглядел внушительного киммерийца и прошамкал:
— От кого?
— От госпожи Хюльдран, — ответил Конан.
— Проходи. — Старикашка посторонился и впустил гостя в дом. — Можешь не платить. Я свое получаю, — добавил он, подтверждая первоначальную догадку Конана. — Кого ждешь?
— Одного франта, — буркнул Конан.
— Вот твое окно, — старик показал на маленькое отверстие в стене. Снаружи нельзя было даже заподозрить существование этой смотровой щели, так ловко она была замаскирована рухлядью, наваленной, на первый взгляд, кое-как. — Наблюдай. А потом делай свое дело. Останешься доволен. Впрочем, — добавил он, — ты можешь подарить мне что-нибудь от себя… Просто из симпатии к старику. Я ведь был когда-то молод, как и ты, и красив.
— Не сомневаюсь, — пробормотал Конан. На самом деле он был уверен в том, что все старики так и появились на свет дряхлыми и немощными. Человек, который в молодости был могучим воином, с годами превращается в крепкого ветерана, но не дряхлеет. Дряхлость — удел безделья и пороков. Кром в такого даже не плюнет — погнушается. Но этого мнения он вслух не высказывал.
Он прожил у Сирета несколько дней, питаясь жуткой похлебкой из капусты и крупы и почти неотрывно поглядывая в смотровую щель. Спать приходилось урывками, ведь Берлис мог покинуть дом госпожи Хюльдран в любую минуту. У того, за кем следят, всегда есть небольшое преимущество.
Впрочем, Конан позаботился о том, чтобы свести эту фору к минимуму. На его стороне — сама госпожа Хюльдран и ее розовые лоскутки. Если Конан и пропустит тот миг, когда негодяй выберется из безопасного убежища и пустится в дальнейший путь, то розовый лоскут сообщит о случившемся.
А — пока ему оставалось сидеть на продавленном тюфяке и слушать россказни старого плута. Тот, по его словам, повидал немало красавиц былого и у всех пользовался искренним расположением.
— Однажды я встретил женщину с поразительными глазами, — шамкал старикашка беззубым ртом. — Ты бы видел ее, киммериец!
— Я повидал немало женщин, — сказал Конан скучающим тоном. Старик успел надоесть ему хуже горькой редьки.
Сирет, казалось, понял это. Сухонькая ручка, похожая на птичью лапку, сморщенная и дряблая, на миг коснулась руки варвара.
— Нет, нет, ты не понял! — зашептал Сирет горячо. — Она была гибкой и полной. Когда она извивалась в моих объятиях, ее тело было одновременно сильным и как бы бескостным, словно у змеи. Мышцы, однако, не бугрились на ее спине и руках — не так, как у тебя. Они были скрыты слоем жира. Но клянусь тебе всеми богами, я не видел ничего подобного! А глаза у нее были желтыми, и в них то и дело вспыхивал огонь…
Конан вдруг ощутил прилив интереса.
— Расскажи-ка мне подробнее об этой женщине, Сирет, — попросил киммериец. — Сдается мне, ты знаешь нечто такое, что полезно было бы узнать и мне.
— Как хочешь. — Старик незаметно вытер слюну, скопившуюся в углу его рта. — Ее звали Рьенадрэ. Так она сказала. Она много смеялась. Не надо мной, нет, — ведь я был тогда очень красив и полон сил. Нет, она была веселой и хранила какую-то тайну. Эта тайна, казалось, наполняла ее жизненной силой и дарила непревзойденную радость. Я пользовался лишь брызгами этой радости, лишь тем, что вырывалось наружу, не в силах таиться в душе Рьенадрэ.
Однажды я отправился на рынок и встретил там старуху, которую звали так же, как и меня, — Сирет.
