прошептал Иаг-Алта. – Но и ты будешь мучиться… потому что Красный Хрусталь даст тебе вечную жизнь. Так знай, что этот камень находится у меня в груди. Если сможешь, достань его, но я уверен, что если ты сделаешь это, то жестоко пожалеешь об этом… лучше бы тебе утонуть вместе со всеми валузийцами, вместе с женой и близнецами…
Несколько мгновений Цеенор-Зера стоял неподвижно. Он не слышал ни воплей несчастных узников, ни журчания воды. Иаг-Алта на этот раз не опускал голову, а пристально смотрел на властителя Валузии.
Неожиданно тот выбросил вперед левую руку, и его сильные пальцы заставили человека-слона откинуть голову назад, привалившись к спинке кресла. В другой руке Цеенор-Зера стремительно возник тот острый кинжал, что недавно в одно мгновение отсек несколько пальцев с руки стражника.
– Красный Хрусталь захочет лакать кровь сердец, – прохрипел Иаг-Алта, и в этот миг лезвие кинжала с размаха врезалось в его грудь. Человек-слон дернулся всем телом, и потоки изумрудной крови хлынули по его обнаженному телу.
Цеенор-Зера приблизил дрожащую руку к открытой ране, а потом резко погрузил в нее пальцы. Что-то, нащупав, он напрягся, упершись другой рукой в горло Иаг-Алта, и в следующий миг рубиновый свет озарил все углы и своды почти затопленной комнаты…
Глава вторая
К морским воротам Херриды на рассвете подошла галера «Орел», на палубе которой стоял могучий киммериец. Конан занял свою каюту на этом небольшом маневренном судне в Аргосе накануне утром – с ветрами повезло, и не успел он осушить пузатый бочонок темного мессантийского, как на горизонте показалась Зингара.
Справа темнели отроги Рабирийских гор, поднимающееся за кормой солнце золотило их вершины. Утренний воздух был пропитан запахом свежести, и варвар с наслаждением вбирал в свою необъятную грудь густые пряные ароматы Западного моря.
Впереди уже можно было различить мощные укрепления, преграждавшие вход в гавань Херриды. Острые глаза киммерийца замечали даже суда, подошедшие к бухте и ожидавшие открытия морских ворот. Пара крупных кораблей с квадратными парусами, скорее всего зингарские галеоны, да с десяток всякой мелочи вроде купеческих барков, спустившихся по Громовой реке или доставивших грузы из Кордавы, да неопределенного вида галеры, вроде той, на которой сам он приплыл из столицы Зингары. Властям капитан «Орла» наверняка клянется всеми благами Митры, что перевозит одни лишь тюки и мехи с вином. Да только вряд, ли кого-нибудь обманет эта команда, прожженные физиономии и плотоядные ухмылки моряков.
Сегодня они и впрямь могут перебросить какой-нибудь безобидный груз вдоль приморской полосы, представив себя перед портовой стражей честными ребятами. А завтра… Кто их знает, сколько оружия у них там припрятано в трюмах? По крайней мере, нос юркой галеры, выполненный из бронзы в виде злобного орла, раздиравшего крючковатый клюв, не навевал мысли о мирном нраве тех, кто служил, в команде судна.
Но, честно говоря, разбойничьи эти рожи были симпатичны Конану, хотя он и не заметил, среди них ни одной знакомой. Было бы времени побольше, можно было бы потолковать с ними – наверняка кто-то да слышал имя Амра, еще недавно гремевшее по всему побережью.
Амра… море… туго надутые ветром паруса… Все это в одно мгновение рождало целый шквал пережитого, и шквал этот обрушивался на сознание варвара.
Суровый, киммериец не любил попусту вспоминать то, что происходило с ним раньше. Он ненавидел воспоминания ради самих, воспоминаний, ради непонятного самоуслаждения. Нужно жить только настоящим, только сегодняшним днем, всегда, считал он, но бывали странные моменты, когда его память сама словно открывалась и становилась огромной, как весь Гирканский Материк с Западным морем в придачу! Кром, а как же иначе? Как тогда, в голову, пусть даже и киммерийца, вмещается Башня Слона, что пронзает небо над Аренджуном? Как в лабиринтах памяти умещается огромное подземелье, раскинувшееся под зингарской столицей Кордавой?
Стоит только вот так выйти утром на палубу галеры и набрать в грудь густого морского воздуха, как перед глазами возникает белоснежная улыбка Белит, а в ушах начинает звенеть ее гортанный голос, через мгновение уже вдоль спины пробегает какая-то странная дрожь и колени вроде как слабеют…
А, Нергал только знает, что это за шутки… что это за непонятная вещь – человеческая память…
Варвар раньше не поверил бы, что можно вот так, с быстротой удара меча, представить себе давно прошедшие события. Одно дело – шрамы, бесчисленные отметины на его крепком теле. Шрамы, если постараться, могут многое рассказать о прошлом. Только о таком не всегда хочется вспоминать, потому что тогда в жилах сразу закипает кровь.
Конан невольно бросил взгляд на свои огромные ладони. Никакие мозоли от рукоятки меча и поводьев скакуна никогда не смогут скрыть округлых рубцов, белеющих в центре каждой ладони. Кажется, только вчера ухмыляющийся Констанциус приказал прибить эти руки к кресту, вкопанному в землю неподалеку от Хаурана. Киммериец тогда провисел на гвоздях несколько часов, впервые в жизни ощущая себя совершенно беспомощным.
Даже в бушующем море он никогда не чувствовал такого бессилия, как в те страшные мгновения, когда, стервятники уже хлопали крыльями над его головой. Но Констанциус все-таки проиграл, и именно его глазами полакомились смердящие хищники. А Конан уцелел и по-прежнему дышал благословенным воздухом. С той поры прошло уже несколько лет, судьба снова занесла варвара и к морю Вилайет, и в Замбулу, и в Афгулистан – до сих пор его грудь стягивал короткий жилет, а на ногах доживали свой век видавшие виды калиги, походные сапоги на ремнях, скроенные специально для него еще в Пешкаури.
«Хороша была обувь, – с сожалением подумал, киммериец, – только недолго ей осталось странствовать со мной». Подошвы почти отвалились, и из прорех высовывались огромные пальцы.
…Херрида приближалась с каждым мгновением. В рассветном небе уже реяли голодные чайки, утренний бриз разносил их желчные резкие крики.
Рядом с Конаном на палубе остановился капитан галеры, коренастый зингарец с острой черной бородкой. Его карие глаза лукаво поблескивали в свете утреннего солнца.
– Что, путешественник, вот мы и в Зингаре, – сказал капитан, хитро улыбаясь.
Накануне киммериец уклончиво назвал себя странником, обыкновенным странником, пересекающим вдоль и поперек пределы королевств. В ответ зингарец только гоготнул, смерив взглядом мощные плечи Конана, покрытое шрамами лицо и длинный забарский кинжал, к которому варвар так привык в Афгулистане. Да, что ни говори, не очень-то киммериец напоминал безобидного странника, передвигающегося от одного храма Митры к другому.
– Прекрасная страна Зингара, – улыбнулся Конан. – Все в ней нравится мне: и дома, и дворцы, и площади… Красиво…
– Клянусь Светом Митры, что именно это интересует тебя больше всего в жизни, – ухмыльнулся моряк, поглаживая ладонью острую бородку. – Добавь еще, что ты едешь послушать ученые диспуты митрианских риторов. Этих философов-болтунов в Херриде можно встретить на каждом шагу.
Варвар с удовольствием потянулся и расправил необъятные плечи, в очередной раз, наполняя грудь свежим бризом, после чего признался:
– Нет, по правде говоря, я сел на твою галеру, потому что спешу на праздник троверов. Очень, знаешь ли, нравятся мне их сладчайшие песни о любви, когда они голосят, тренькая на лютне и притопывая ножкой, обутой в башмачок с бантиком. Вот это мне по душе!
Морской воздух, легкий шум: бриза, равномерные удары весел о воду, гортанные крики: впередсмотрящего – все это кружило голову не хуже выдержанного вина. Настроение у Конана со вчерашнего дня оставалось приподнятым, и он не смог отказать себе в удовольствии немного пошутить.
Начиналась новая жизнь. Он возвращался к морю. Или море возвращалось к нему, как женщина? Несколько лет назад киммериец пытался уйти от этих волн, вспенивающихся под острым; носом корабля, от
