ему требуется Зоя, он никак не может дозвониться до нее. Вы ее не видели?
– Нет, – ответил Черновяц. – Давайте я помогу вам отыскать Зою.
Вот уж мне дамский угодник. Я уже поняла, что пигмей-психолог положил на меня глаз, но он совершенно не в моем вкусе.
Комната секретарши была заперта. Профессор минут пять стучал и звал Зою, но результатов это не дало.
– Похоже, ее там нет, – произнесла актриса, припав к замочной скважине. – Ничего не видно… Ну что же, так и скажу Михасевичу, что его секретарша бесследно исчезла. Скорее всего, отдыхает от всей кутерьмы.
Она позвонила Михасевичу в больницу, тот выразил недовольство тем, что Зоя куда-то запропастилась.
– Он хочет вас видеть, – сказала актриса, закончив разговор с режиссером. – Так что пойдемте, нельзя заставлять его ждать…
Марк ждет меня! Я что, работаю у него на посылках? Профессор сжал мой локоть и шепнул:
– Серафима, мы же ведем расследование, не забывайте!
Марк Михасевич был в великолепном расположении духа. Врачи доложили ему, что Юлиану выпишут из больницы через день-два. Он встретил нас на пороге палаты. Рядом крутилось несколько человек из съемочной группы. Не желая беседовать при них, режиссер указал мне и профессору на пустую палату.
– Я говорил с Порохом, – сказал он. – Полковник настоятельно рекомендует мне отослать тебя в Экарест.
– Марк, – прошипела я, – разве я похожа на нелюбимую жену падишаха, чтобы ее можно было отослать?
– Не очень, – поддакнул профессор. – Скорее на величественную супругу персидского сатрапа. Порох боится, что мы отнимем у него лавры победителя!
– Я никуда не уеду, – заявила я на полном серьезе. – И если ты выбросишь меня из своего особняка, то я перееду в гостиницу!
– Нет, ко мне! – вставил профессор кислых щей. – У меня чудесный домик, я живу один…
Подозрительно и, как мне показалось, с ревностью взглянув на ученого, Марк ответил:
– Фима, я не намерен следовать советам Пороха. Ты нужна мне и Юлиане. Оставайся сколько хочешь. И, разумеется, в моем доме!
Он что, все еще любит меня или это типичная реакция самца-собственника? Впрочем, мне в любом случае не хотелось переезжать к профессору.
– Папа! – вбежала в палату Настя. – Мама зовет тебя!
– Иду, мое солнышко! – ответил режиссер и, подхватив дочь, добавил: – Я не верю словам Пороха о том, что он сам найдет этого человека. Поэтому, Фима, не буду иметь ничего против, если ты продолжишь изыскания.
– Мы продолжим! – провозгласил профессор.
Вечером того же дня в особняке Михасевича забурлила светская жизнь. Понятовская на ночь осталась в больнице, режиссер настоял, чтобы охрану усилили. Подходы к ее палате стерегли трое полицейских, еще трое дежурили в саду, под самыми окнами.
– Где Зоя? – бушевал Марк. – Мне уже шесть раз позвонили из желтых газет, требуют подробностей. И как только слухи обо всем успевают разлететься по Экаресту?
Я, стыдливо отводя глаза, подумала, что не стоило звонить Рае Блаватской и в подробностях рассказывать ей обо всем, что имело место в Варжовцах. Но Рая обещала, что ни гугу!
Поиски секретарши ничего не дали. Она как в воду канула.
– Ее комната закрыта! – удивился Марк. – Обычно она никогда не запирала ее. Если никто не может справиться с этой задачей, то придется действовать самому!
Он поднялся наверх. Настя вертелась около него. Режиссер постучал в комнату секретарши. Ответа не последовало.
– Зоя, открывай! В чем дело, ты требуешься мне и Юлиане! Не время предаваться медитации!
– Может быть, с ней что-то случилось? – предположил вслух профессор кислых щей. Марк ничего не ответил. Он с силой дернул золоченую ручку.
– Заперта изнутри, – сказал он.
– Изнутри? – произнес в задумчивости Черновяц. – Она что, там? И не слышит нас?
Марк посмотрел на дочь, которая, весело смеясь, бегала по коридору.
– Настена, иди вниз, – велел он.
– Но, папа, – закапризничала девочка. – Я хочу остаться…
– Иди вниз! – прикрикнул на нее отец.
Когда девочка, обиженно надув щеки, убежала, он произнес:
– Не нравится мне все это. Почему Зоя заперлась и не открывает?
– Предлагаю выбить дверь. Другого выхода нет, – сказал профессор. – Похоже, с обратной стороны торчит ключ.
Михасевич кивнул. Дверь поддалась на удивление легко, дерево затрещало, скрипнули петли.
В комнате никого не оказалось, только на столе веером были разложены журналы «Секреты Евы» – почти на каждой странице было вырезано несколько букв.
– Боже мой! – вырвалось у Михасевича. – Значит, это все она! Где эта сучка? О, попадись она мне! Зоя!
Юркий профессор вышел из ванной комнаты. Эрик был бледен, как будто… Как будто увидел что-то ужасное.
– Где Зойка? – громыхал Михасевич. – Я раздавлю эту пигалицу, она на коленях будет умолять меня о пощаде, я сделаю так, что ее никто не возьмет и сортиры драить!
Матерясь, Марк показывал свой аристократизм. Как же все это знакомо!
– Она там, – сказал, задыхаясь, профессор. – Там, в ванне!
Издав рык, Михасевич ринулся в ванную комнату.
– Марк, как ты смеешь! – попыталась остановить его я, но режиссеру в ту минуту было наплевать на все приличия. Я поспешила за ним. Не хватало еще, чтобы он испугал до смерти купающуюся Зою.
Я влетела в небольшую ванную комнату, выложенную фальшивым голубым мрамором. Тело Зои колыхалось в желтой воде. Марк оторопел, я же бросилась к секретарше. Голова находилась под водой, рука была холодной, глаза закрыты. На лице застыла посмертная маска удивления.
– Я не знал, что она принимала наркотики, – произнес Михасевич, поднимая с пола шприц с остатками прозрачного раствора. – Она умерла, надежды нет?
– Марк Казимирович, положите шприц на место, – приказал профессор кислых щей. – Это улика. И сейчас самое время вызвать полковника Пороха. Да, она умерла. На первый взгляд несчастный случай. Передозировка…
– Несчастный случай! – пробормотал режиссер.
Мы вышли из ванной.
– Я так не думаю, – изменившимся голосом произнес он. – Мне кажется, что тот, кто пытался убить мою жену и посылал ей анонимки, найден. Теперь все становится ясно! Зоя… Она тайно ненавидела Юлиану и меня, я должен был понять это намного раньше.
– Звоните Пороху, – поддержала я профессора кислых щей. – Здесь ничего трогать нельзя.
– Это не передозировка, – добавил режиссер. – Самоубийство. Она не смогла свыкнуться с мыслью о том, что вместо Юлианы погиб невинный человек.
По выражению лица профессора кислых щей я поняла: он, как и я, не считал, что смерть Зои произошла в результате несчастного случая. Я вернулась в ванную и взглянула на мертвую секретаршу. Лицо начинало приобретать восковую бледность, нос заострился. Нет, даже если она и стоит за всем кошмаром, который преследовал семью Михасевичей-Понятовских, то она не покончила жизнь самоубийством. Зоя совсем не походила на человека, который раскаивается в своих поступках. Скорее наоборот, такие, как она, промахнувшись, предпринимают новую попытку.
