Лихачеву постоянно казалось, что ему не хватает времени то для организации опробования станков, то для тренировки рабочих в литейной, то для подвозки и удаления опок и вообще для завершения всей этой невероятной головоломки — установки конвейера, расчета хода человеческой руки и синхронного хода конвейера, и, конечно, темпа и ритма.
Люди, главным образом молодые люди, только что приехавшие из деревни, не знали элементарных вещей, облегчающих человеческий труд. Грузчики таскали кирпичи на плечах, а бетон мешали лопатами вручную. Электричества боялись. Главными орудиями труда считали молоток и зубило.
А что же будет дальше, когда придется работать на конвейере?
3
— Когда же наконец вы пустите завод? — снова приезжал и спрашивал Серго. — Сколько можно терпеть, сколько ждать? Сегодня 15 сентября, у вас срок 18-го.
— А вы знаете, Григорий Константинович, как у нас в Поволжье птиц по лесам распугали? — ответил на вопрос вопросом Лихачев.
Но Серго не слушал:
— Какие еще птицы?! Страна ждет автомобилей. Если вы не дадите автомобилей, то и другие стройки окажутся под угрозой срыва. Все нужно рассматривать во взаимосвязи. Первый закон диалектики.
— Это интересная история, товарищ Серго…
— А, брось, пожалуйста!.. У тебя этих интересных историй миллион. Ты мне скажи, когда пустишь завод? А то снимем тебя с треском.
— Снимайте, — с азартом воскликнул Лихачев, зная, что ничего подобного не произойдет.
Серго носил летом широкую, кавказского покроя чесучовую рубаху, перехваченную в поясе крученым пояском с кистями. Он начинал теребить этот пояс, что свидетельствовало о сильном раздражении. Однако, хотя вид у него был грозный, испугать он никого не мог. Все знали, что он добр и вспышки его гнева коротки.
Минуту спустя он уже спрашивал Лихачева, улыбаясь:
— А что за история?.. Все-таки интересно…
— Какая история?
— Ну про каких-то птиц?
— Да… я и забыл, — тянул Лихачев. — Мне рассказывали, что молодые лесопосадки где-то в приволжских степях начали сохнуть… Вызвали комиссию и стали спрашивать ученых, почему это сохнут деревья. Они отвечают: «Их ест жук». — «А почему этот жук, — спрашивают, — соседний старый лес не трогает?» — «А в лесу птицы съедают жука». Тогда местное начальство отбивает в Сибирь телеграмму: ловите птиц и вагонами шлите сюда. Хорошо… Два вагона наловили в тайге. Привезли и весной распугали по лесопосадкам. Птицы свили гнезда, стали жить. Но осенью, как полагается, улетели в теплые края, а весной не вернулись, полетели в родную тайгу. Можно было это предвидеть? Вот и у нас теперь люди просят отпустить их в деревню… озимые сеять. И многие снялись, уехали. Разве мы могли это предусмотреть?
— Обязаны! — крикнул Серго. — Если ты не умеешь предусмотреть, ты плохой директор. А за это бьют.
— Ну бейте, если заслужил! — воскликнул Лихачев и, вздохнув, добавил: — Я помню, как у Василия Ивановича на Сталинградском тракторном радиаторы шли-шли, да вдруг кончились. И конвейер остановился. В чем дело? Оказывается, машина, которая травит трубки, вышла из строя. Кислота для протравки нужна определенная… Олово нужно одного качества. А у нас латунь то очень мягкая, то очень твердая. Шов то получается, то не получается, кислота не травит. Химики бегают — на язык пробуют. Две недели весь завод возле этой машины высунув язык крутится, а толку никакого. Не умеем предвидеть, товарищ Серго. И не я один. Вот и Василий Иванович, оказывается, тоже предвидеть-то не умеет.
Ссылка на Тракторострой и его начальника Василия Ивановича Иванова была не случайна. Серго понял это.
Сталинградский тракторный был пущен 17 июня 1930 года.
Центральный Комитет партии прислал руководству такое приветствие:
«50 тысяч тракторов, которые вы должны давать стране ежегодно, есть 50 тысяч снарядов, взрывающих старый буржуазный мир и прокладывающих дорогу новому, социалистическому укладу в деревне…»
Однако назавтра после торжественного пуска завода с конвейера сошел всего один трактор.
В самом деле… Можно ли было это предвидеть?! И вот теперь СТЗ переживал тяжелый период, именуемый «ошибками Сталинградского тракторного». Нужно был исправлять ошибки, учиться и доучиваться.
Серго выслушал все это, не сказал больше пи слова, пожал Лихачеву руку и уехал. Казалось, Серго согласился. Однако Лихачев знал, что никакой отсрочки не будет.
И все же отсрочка была. Самый последний, самый крайний, самый решающий срок был объявлен: 1 октября 1931 года.
Глава двадцать седьмая
1
Пуск!.. Это? решающий момент приближался. Завод затих, словно в предвидении бури. Казалось, даже телефоны не трещали, как обычно. Все было уже переговорено.
Друзья и домашние не задавали Лихачеву вопросов. Серго не вызывал к себе.
На партийно-хозяйственном активе завода 11 сентября 1931 года Лихачев решительно говорил об единоначалии, об ответственности и самостоятельности начальников цехов как о наиболее важной стороне текущего момента.
Через два дня после этого собрания, 13 сентября 1931 года, были пущены в эксплуатацию новые цехи: литейная серого чугуна, кузнечный, прессовый, рамный, рессорный, пружинный и литейная цветных металлов.
Андрей Никитич Прокофьев перевел строительные работы на две смены и предложил в каждой бригаде организовать ежедневный учет. Это вызвало соревнование между бригадами. Таким образом, и строители не стояли я стороне от общих задач и общих интересов реконструкции.
Тем временем в слесарно-сборочном все еще старым способом собирали последние плановые АМО- Ф-15. Люди чертыхались и тяжело вздыхали, зная, что рядом, в новом цехе, уже опробуют конвейер. Каждому хотелось быть там, где рождается это новое.
2
Проходят годы… То замечательное, что сделали люди, остается другим поколениям. Пишутся рефераты, защищаются диссертации, но краски и чувства уходят. Это неповторимо.
Теперь уже трудно вызвать у наших внуков представление о тех необыкновенных чувствах любви и ненависти, которые охватили коллектив завода АМО в последние месяцы перед пуском завода.
