— Товарищи командиры! — продолжал он. — Всем нам предстоит теперь, если так можно сказать, держать экзамен на новый завод. Каждый получит участок неизмеримо более ответственный. Вы должны приготовиться к этому. Нужно будет драться за сроки, за график, за более высокий класс точности.
Он еще несколько раз повторил излюбленное свое слово «драться». И от этого слова невольно пахнуло на всех горячим воздухом минувшей стройки, когда по строительной площадке завода ходил еще долговязый американский консультант Джемонпре в высоких крагах и клетчатых штанах, а за ним повсюду поспевал Лихачев — «красный директор», как его называли в советской и иностранной печати, — молодой, красивый, худощавый человек в военной гимнастерке и сапогах. Он и тогда повторял неустанно свое излюбленное «драться».
— Драться надо за наши нормы, за наши сроки, за наши расчеты, за наше золото, — говорил он.
И все это хорошо помнили.
Андрей Никитич Прокофьев, управляющий трестом «Строитель», трестом, который, ворочая миллионами, строил уже не первое предприятие в Москве, сухощавый смуглый подтянутый человек, сказал громко:
— Теперь без американцев будем строить. Драться тебе будет не с кем, Иван Алексеевич.
— Найдется с кем подраться, — быстро возразил Лихачев. — Вот, например, мы ничего не знаем, что думает Андрей Никитич о сроках. Пустим мы наш завод через восемнадцать месяцев!
Стенографистки ахнули. Восемнадцать месяцев!..
— За строителей можешь не беспокоиться, Иван Алексеевич! — крикнул Прокофьев. — Ты раньше времени не лезь в драку, Забыл, как нас парторганизация разнимала?!
— Если б с тобой, Андрюша, не дрались, ты везде настроил бы уродов, вроде трансформаторной будки! — воскликнул Лихачев с жаром. — Ведь она горбатая, как Кавказ. Выговор, по-моему, ты получил.
— Ну еще бы, — сказал Прокофьев, обращаясь к залу — он сидел в президиуме. — Ну еще бы. Но, по-моему, и ты получил выговор. И не один…
— И на XVII съезде тебе попало! — воскликнул Прокофьев.
В самом деле, на XVII съезде партии Лихачеву основательно досталось от Серго не столько за «безобразную шикарную» смету, сколько за неправильное использование рабочего времени и за «хвастовство».
Из семичасового рабочего дня, что было величайшим завоеванием революции, в действительности на заводе по хронометражу работали не свыше пяти часов. И в этом был какой-то обидный для революции смысл.
Мало этого, накануне съезда в ((Дискуссионном листке» газеты «Правда» трое директоров, в том числе и Лихачев, «хвастали», как это сказал на съезде Серго, что по некоторым деталям они перекрыли нормы обработки, существующие в «Дженерал Моторс», и производят машины якобы дешевле, чем эта знаменитая американская фирма.
«Наверное, лучше было бы для товарищей Дьяконова и Лихачева эту статью не подписывать», — сказал тогда Серго.
Все уже знали это, и теперь Лихачев продолжал обиженно:
— Товарищ Серго нас пожурил, покритиковал за то, что мы используем рабочую силу неверно. Но все знают, что я на XVII съезде дал обязательство, что мы должны построить теперь завод архитектурно красиво и технически грамотно, а также нашу технологическую часть продумаем хорошенько. Такие обязательства на партийном съезде не даются зря, Андрей Никитич! Прокофьев попросил слова.
Можно ли было вспоминать об этой ничтожной трансформаторной будке рядом с той гигантской работой, которая теперь им предстояла. Кубатура только двух механосборочных цехов составляла 600 тысяч кубических метров против 170 тысяч, которые были построены к 1931 году. Девять новых цехов да расширение старых… Кроме того, можно было твердо сказать, что расширение завода вызовет массу дополнительных требований.
Нужно будет расширить строительство жилых кварталов, организовывать автобусные и трамвайные линии, чтобы возить людей на работу и с работы, вложить дополнительные средства в новую ТЭЦ и в учебный комбинат. Потребуется расширение железнодорожной станции, увеличение мощности электростанции и водопровода. Л столовая нужна такой величины, чтоб пропускать людей без всякой очереди через этот цех питания. А школы, а больницы?..
Речь Прокофьева, отметившего новые направления стройки, содержала и огорчительные интонации.
И все это в полтора года?! А где люди? Где те тысячи строителей, бетонщиков, такелажников, арматурщиков, которых Прокофьев растил и пестовал? Всех их поглотил завод. Они уже чувствуют себя почетными и потомственными металлистами, работают в цехах, а Прокофьеву снова надо набирать и обучать кадры. Что бы там ни говорили, а главные трудности всегда ложатся именно на плечи строителей.
В самом деле… И теперь тоже, едва состоялось постановление ЦК и СНК о второй реконструкции завода, еще основные показатели не были спущены, он, Прокофьев, желая опередить время, уже заключал договоры, набирал рабочих, расчищал площадку. Этого почему-то не замечают. Замечают только горбатую трансформаторную будку.
— Ничего… Построим и без драк, — проворчал в заключение Прокофьев.
Судя по воспоминаниям Лихачева, Прокофьева, Тарасова, начальников цехов и участков, ведущих инженеров и мастеров, знатных ударников, когда они выходили из Дворца культуры, сыпал мелкий, ленивый, должно быть, последний снежок в этом году. В воздухе заметно тянуло весной. Симоновская слобода сияла огнями. Темная и молчаливая, похожая на гигантскую мухоловку, пряталась в сторонке башня старого монастыря.
Патриархальная Симоновка, ее заснеженные нелюдимые переулки, печально плывущий в синих сумерках звон к вечерне, тусклый свет керосиновых ламп в маленьких окнах низких домиков, телеги и розвальни — все это было уже невозвратимо для России.
Глава тридцать третья
1
Вскоре после утверждения правительством плана второй реконструкции Лихачев издал приказ о формировании «цеховых бюро по расширению завода». Этим приказом начальник механосборочного Фома Семенович Демьянюк назначался начальником бюро расширения двух механосборочных цехов грузовой и легковой машин…
Лихачев вызвал Демьянюка и сказал:
— Наш новый завод должен быть хорошо выполнен, идеально и грамотно продуман. И вот мы посоветовались, и решили поручить тебе составление проекта реконструкции двух механосборочных цехов — грузовых и легковых машин. Чтоб тебя не перегружать, решили освободить от текущего производства. А ты обиделся?
— Нисколько я не обиделся, — слукавил Демьянюк. — С чего бы это мне обижаться?
— Очень хорошо, — обрадовался Лихачев. — Значит, берешься за проект?
— Двух механосборочных? — удивился Демьянюк. — Вот это называется не перегружать!
— Да… И но останавливая конвейера, конечно. Это я имею в виду прежде всего. Тебе и книги в руки.
— Ну то была первая репетиция, Иван Алексеевич… А теперь хотя марка машины не меняется, зато
