Кузовной цех этот много лет подряд все достраивался и перестраивался. В такой медлительности не было ничего удивительного. Кирпичи все еще таскали на плечах. Раствор мешали вручную. Именно здесь, в этом цехе, были видны все недостатки строительной техники того времени.
— Надо полнокровней работать, — вздыхал директор. — С огоньком. А вы плохо деретесь, плохо спрашиваете со строителей. Кузовной упирается лично в вашу работу, товарищ Евсеев. Так дело обстоит!
Евсеев огорчался, хмурился.
У самого директора сердце кровью обливалось, но что поделаешь… И на Путиловском было принято прямо в глаза говорить, если плохо о человеке думаешь. Ну а если хорошо, то только за глаза — такова была традиция.
— А цех ваш исторический, Владимир Ильич здесь выступал… Все-таки совестно, — продолжал Лихачев.
В самом деле, весь завод знал, что в пятницу 28 июня 1918 года на завод приезжал Ленин. В кузовном цехе состоялся тогда митинг всего Симоновского подрайона. На митинге Ленин призвал московских рабочих к дружной организации в деле борьбы с контрреволюцией, голодом и государственной разрухой.
Митинг прошел с большим подъемом. Владимир Ильич сказал тогда: «Без труда, без затраты огромной энергии, мы не сможем выйти на дорогу социализма. Для успешной борьбы за идеалы рабочего класса необходимо организоваться. Необходима также организация и для того, чтобы суметь закрепить за собой все завоевания, добытые ценой тяжелых потерь и усилий».[6]
3
В те годы не было еще так называемой АСУ — автоматизированной системы управления, которая в наше время позволяет оперативно управлять заводом в целом и каждым цехом в отдельности. Не было даже малой оргтехники: селекторов, диктофонов, электрографических машин, фонотек и магнитофонных записей на катушках. Да никто об этом и не слыхивал.
Лихачев и предполагать не мог, что придет время, когда электронно-вычислительные машины будут производить расчет месячного, квартального и годового планов, определять потребность в материалах, планировать ремонт оборудования. Пока ему приходилось самому ходить по цехам и обо всем договариваться с людьми.
О старых заводских инженерах директор не упускал случая заметить:
— Слабодушествуют… Устраняются от ответственности. Спрятаться хотят.
Инженеры пожимали плечами.
— Да ведь мы опережаем Америку! По отдельным деталям, конечно! И в пробеге участвовали… Мы ведь первыми пришли… Правда, вы тогда еще здесь не работали, не знаете…
Лихачев вздыхал.
— Далеко ли я отсюда работал? В МГСПС. Слыхал я об этих ваших достижениях. Десять машин собрали. Знаю, что вы и награду получили за пробег — какой-то сундук расписной и две кружки.
Это было тоже нарочитое принижение амовской победы. В действительности завод получил дорогой подарок: окованный серебром древнерусский ларец и два хрустальных кубка.
— Да что вы, Иван Алексеевич. Какие кружки? Это приз. У вас же в кабинете стоит. Кубки хрустальные. И не сундук, а ларец, серебром окованный.
— За что купил, за то продаю!.. Мне сказали, что сундук! — прикидывался Лихачев. — Ежели кубки, то, конечно, другое дело. Разорился парень бедный, купил девке перстень медный… — говорил он.
И смеялся.
Но Серго Орджоникидзе — он возглавлял в те годы ЦКК — ВКП(б) и состоял на партийном учете в партячейке завода АМО — сказал ему однажды:
— Ты, Ваня, поосторожней со своими шуточками. Не все их понимают. Зачем людей отталкивать, зачем обижать?
Серго всегда находил нужным напомнить, что партия много раз требовала идейного вовлечения инженеров и техников, специалистов в сферу не только широких производственных, но и общественных интересов. Каждый член партии должен был стремиться к установлению атмосферы товарищеского сотрудничества со специалистами, «унаследованными от буржуазного строя». Больше того, все члены партии обязаны были вести непримиримую борьбу с невежественным самомнением, ячеством, комчванством и утверждениями, будто рабочий класс может разрешить свои задачи без использования специалистов буржуазной школы на самых ответственных постах. «Тем демагогическим элементам, которые играют на такого рода предрассудках отсталой части рабочих, — говорил Серго, — не может быть места в рядах партии научного социализма».
Лихачев любил Серго, прислушивался к нему, делал практические выводы.
В конце концов и старые инженеры убедились, что этот молодой «красный директор» был прост, но не простоват, умел терпеливо слушать и на все находил ответ.
Победа была настолько убедительна, что вскоре заводская интеллигенция уже не сомневалась, что перед нами неизвестный до сих пор талант из народа и что за его улыбочкой и мальчишеской внешностью скрывается основательный жизненный опыт, быстрая реакция и способность самостоятельно и оригинально мыслить. При нем был неуместен любой праздный разговор, а тем более пошлое слово.
4
В 1927 году на заводе не было еще ни большой столовой, ни клуба, верней, Дворца культуры, который построили в 1933 году. Только сосны, ивняк и кустарник Тюфелевой рощи были прибежищем для рабочих в обеденный перерыв. Там, где позднее был построен цех «Коробки скоростей», женщины собирали грибы, землянику и малину.
Лихачев часто приходил сюда встретиться с людьми, «потолковать по душам». О нем говорили: «Смотри-ка… Свой человек. Не заносится, не чванится, не боится с печи слезть». Он всерьез выслушивал жалобы стариков, мастеров-универсалов, из числа тех умельцев, что могли и «блоху подковать». Но так же внимательно слушал он и молодых, которые еще ничего но умели, — завод был и для тех и для других родным домом, принимавшим под свою крышу отцов, сыновей, дедов и внуков. Между ними складывались здесь особые отношения, понять которые никому не удавалось сразу. Нужно было внимательно слушать, запоминать я знать, кто и что умеет делать, кто на ком женат, кто и как жил при Рябушинских, кто четыре года ходил в школу, а кто и двух лет не ходил и не умел даже расписываться.
Однажды Лихачев выступил на собрании и сказал:
— Какое наследство мы получили от царской России после Октябрьской революции? В 1918–1919 годах на заводе АМО не было почти ни одного станка, за исключением некоторого количества тисков, при помощи которых могли быть собраны импортные автомобили из готовых импортных агрегатов. В 1919 году, когда мы взяли Архангельский порт, то обнаружили, что некоторые агрегаты и части были завезены, но комплекта не получалось. Стайки так и остались на складах, между прочим, а завод перешел на мелкий ремонт автомобилей. Таким ремонтом АМО занимался до 1924 года. Это прямо надо сказать.
Уже назавтра в обеденный перерыв старики подвергли решительной критике его выступление.
— Что это вы, товарищ директор, вес говорите, будто до вас мы плохо работали и вся работа производилась вручную. Нам обидно слушать. Что это значит — «вручную»? На тисках машин не собирают. Да и никогда не собирали… Станки у нас были. Например, токарные «Лодис-Шиплей», может быть, слышали, фрезерные «Цинципати», зуборезные «Феллоу и Глиссои». И квалифицированные слесари у нас были из автомобильной роты. И все мы так работали, что даже хлебный паек нам увеличили.
Собственно, возражать не имело смысла. Были и станки, правда, большинство некомплектных. Были
