поклонами и жертвоприношениями. Ферндин резко сел, спустил ноги на мягкий ковер и одним махом осушил заранее приготовленный кубок вина с растворенным в нем крошечным кусочком кеубы — плотной красноватой массы, изготовляемой в подземных кельях нелюдимыми жрецами Сета.
Сет — вот кто истинный владыка этого мира, могучий загадочный змей, хозяин жизни и смерти! Лишь он достоин поклонения и почитания, а не этот безликий идол, которого слабые людишки ублажают невинными жертвами! Митра, Податель Жизни, Изобильный Бог, и Солнце — око Его… Чего только не выдумает человек, лишь бы урожай на его поле мог прокормить семью и коровы хорошо плодились!
Ферндин усмехнулся, чувствуя, как жар кеубы разливается по всему телу, наполняя члены молодой силой и легкостью. Сколько же ему лет? Трудно сказать… Пожалуй, не меньше восьмидесяти. А зеркало отражает черноволосого мужчину с жестким хищным лицом, которому больше сорока никак не дашь. Славный уголок это захолустное герцогство, славный и очень богатый! Скоро он, Ферндин, станет его полновластным хозяином, тогда можно будет подумать о других праздниках для народа и других богах! Вернее — Боге! И уж, конечно, не ягнят и фрукты будут приносить ему в жертву, а таких вот тепленьких смуглых овечек, как та, что досматривает последние сны на его ложе. Какие же славненькие служанки у этого простофили Оргельда!
Он подошел к спящей девушке, резко отбросил покрывало и, заглушив жадным поцелуем испуганный вскрик, бешено овладел бьющимся телом — это кеуба, клокочущая в крови, требовала выхода.
Удовлетворив неистовый порыв утренней страсти, он оставил разметавшуюся на ложе, совершенно обессилевшую девушку и, быстро одевшись, вышел за дверь.
Не глядя на слуг и испуганных служанок, почтительно уступавших ему дорогу, он прошел прямо в покои герцога. Оргельд стоял у большого зеркала и поправлял вышитый воротник парадного наряда, надевавшегося лишь раз в году, в праздник Изобилия Митры.
Старинный головной убор из голубого бархата, расшитый золотом, оттенял красоту светлых волнистых волос, падавших на плечи. Широкая куртка с пышными рукавами, перехваченными голубыми лентами чуть выше локтя, и короткие штаны сверкали в свете восходящего солнца богатой золотой вышивкой и драгоценными камнями.
Герцогу Оргельду этой весной исполнилось тридцать лет, и выглядел бы он совсем неплохо, если бы не припухшие от разгульных ночей веки и не сероватый цвет лица, сменивший с недавних пор здоровую белизну кожи. Глаза, раньше такие живые и веселые, потухли и смотрели на мир со скукой и отвращением.
Похоже, жизнь потеряла для него всякий интерес, и ему приходилось взбадривать себя самыми нелепыми развлечениями, которые с таким искусством придумывал неутомимый Ферндин. И сейчас, увидев его, Оргельд сразу оживился:
— Наконец-то ты пришел! Ты будешь сегодня все время со мной — этот праздник, который раньше так меня радовал, теперь ничего, кроме скуки, не вызывает. И глаза… Так ломит глаза от этого яркого солнечного света! Я бы лучше проспал весь день, а вечером в нижних залах можно было бы что-нибудь устроить… Но нет, только не сегодня… И герцогиня… Она в последнее время совсем мне разонравилась! Что бы это значило, друг Ферндин? Ответь, а то я сам себя не понимаю…
— Мой герцог, я на своем веку повидал немало людей и к тому же сам прошел через это. Как мальчик становится юношей, так и молодой человек становится зрелым мужем, и это подобно тяжелой болезни. Все пройдет, все встанет на свои места, просто мир будет казаться совсем другим, и то, что раньше было дорого, развеется как дым, а полюбится что-то совсем другое…
— Как точно описал ты то, что со мной происходит! Я каждый день благословляю судьбу, пославшую мне тебя, мой разумный Ферндин! Твои слова успокаивают, и жизнь не кажется такой пресной! А как хороша вчера была та, черноволосая, что отплясывала на столе, а?! — И он, засмеявшись, вышел на галерею.
«Глупый щенок, пока ты еще уверен, что если вырядишься в платье, сверкающее, как солнце, то милость богов тебе обеспечена! Но погоди, очень скоро сомнение совсем отравит твою душу, солнечный свет станет невыносим, и ты будешь принадлежать только Сету, могучему Змею Вечной Ночи, а всякое упоминание о Митре будет изгнано отсюда навсегда!» Ферндин, не сводя глаз с двери, ведущей на галерею, неслышными шагами подошел к изголовью герцогского ложа и резко взмахнул рукой, очертив в воздухе причудливую фигуру. Тотчас же стала смутно видна огромная прозрачная змея, свернувшаяся клубком на подушке. Она приподняла треугольную голову, несколько раз молниеносно высунула и убрала раздвоенный язык и снова свернулась клубком.
— Очень хорошо! Лежи здесь, усыпляй его разум, высасывай его мозг, пусть останется лишь послушная мне оболочка! Герцог пока мне нужен, а потом… — он засмеялся зловещим каркающим смехом, — потом я отдам его тебе, малышка!
Змея сверкнула желтым глазом и еще туже свернулась в клубок. Ферндин снова махнул рукой, и видение пропало.
— Ах, как жаль, что она у меня всего одна, эта колдовская змея, порождение огненных глубин! Без нее я не могу покорить герцогиню так же легко, как ее доверчивого супруга! Я мог бы, конечно, приказать ей прийти, как любой из служанок, но я хочу не этого… Мне нужно не только тело, мне нужна и живая душа, а ее душа полна ненависти… Она ускользает, ускользает от меня! О, каких неимоверных усилий мне стоит заставить человека бездумно повиноваться! И как это было трудно тогда, год назад… — он нахмурился и прикусил губу. — Ну, ничего, время — мой союзник, скоро герцог перестанет быть помехой на моем пути, ненависть сменится страхом, и тогда, прекрасная герцогиня, придет твой черед! Ха-ха-ха! А хороша, клянусь кольцами Сета, до чего хороша! И какую страсть сулят ее глаза, ее гибкое тело! Нет, прекрасная герцогиня, ты все равно от меня не уйдешь, я выпью тебя до дна!
Он отошел от ложа и снова остановился около зеркала. Герцог, вернувшись в спальню со свежей, обрызганной каплями легкого ночного дождя розой, задумчиво сказал:
— Какой прекрасный запах у цветка! Он будит во мне тоску по былому, и сердце сжимается от предчувствия чего-то ужасного… Однако все это — мальчишество, не так ли, Ферндин? Пойдем, уже пора, скоро выход жрецов. Ах как он пахнет, этот цветок! Пойдем скорее, я подарю его герцогине!
Ферндин изобразил на лице понимающую улыбку, хотя в груди у него бушевали яростные вихри. Столько сил потрачено, а какой-то там цветок, который ничего не стоит смять в руке, способен своим запахом воскресить воспоминания и почти угасший разум!
Проклятие! Этот мальчишка не так слаб, как казалось сначала. Нет, победа в турнире и титул нужно добыть любой ценой, тогда, бывая при герцоге неотлучно, он сможет сделать с ним все, что угодно. Да, все!
Герцог Оргельд ждал герцогиню на нижней галерее дворца. Она немного задержалась в Угловой Башне, откуда наследник желал смотреть на праздничную процессию и жертвоприношение. Оставив мальчика на попечение многочисленных нянек и служанок, Лавиния поспешно спустилась вниз.
На ней был такой же старинный наряд, как и на герцоге. Широкое от самой груди платье из голубого бархата столь густо усыпали драгоценные камни и покрывало золотое шитье, что оно почти не гнулось при ходьбе. Мягкая шапочка из золотой парчи двумя валиками обрамляла бледное лицо и чистый высокий лоб, на спину спускалась легкая белая накидка.
Герцогиня вышла на галерею, зажмурившись от яркого солнца. Она была изумительно хороша в этом сияющем одеянии и прекрасно это знала. Как и в прошлые годы, со всех сторон раздался восхищенный шепот придворных и слуг, приятно волнуя кровь. Герцог с внезапно вспыхнувшими щеками подошел к ней и порывисто взял за руку:
— Как ты прекрасна сегодня, Лавиния! Ты — как цветок, сияющий каплями росы!
И он протянул ей розу. Лавиния, давно уже не слышавшая от герцога подобных слов, улыбнулась благодарной улыбкой и прикрепила розу к груди.
Взявшись за руки, они медленно стали спускаться во двор по широкой мраморной лестнице. Внизу их ждала позолоченная колесница с впряженной в нее парой ослепительно белых коней, украшенных султанами голубых перьев.
Герцог и герцогиня рука об руку обошли вокруг двора, величественно отвечая на поклоны слуг. Наконец они взошли на колесницу и выехали за убранные венками и цветочными гирляндами ворота дворца.
Ферндин оказался зажат где-то в углу двора, между воротами конюшни и проходом, ведущим на
