варвара столь поспешно? Вряд ли оружейник смог выбраться из толпы и вытащить отсюда дорогого друга. Да и кому нужен покойник? Надо будет все же велеть Акрусу разузнать, куда делся проклятый киммериец… И, улыбаясь привычной улыбкой, он, гарцуя, подъехал к герцогской ложе.
Но его улыбка натолкнулась на хмурый взгляд герцога и каменное лицо герцогини. Герцог Оргельд, повинуясь традиции, налил в золотой кубок искрящегося вина Митры и, протягивая его Ферндину, глухо произнес торжественные слова:
— Да возвеселит Священное вино благородную кровь Избранника Митры!
Ферндин, нимало не обескураженный неприветливым тоном, каким были произнесены эти слова, с поклоном принял кубок и медленно стал пить вино, пытаясь поймать взгляд герцогини, но Лавиния смотрела неподвижным взором сквозь него, словно видя что-то далеко за его спиной. От этого взгляда ему вдруг стало зябко, вино, не горяча, вливалось в горло ледяной струей, и рука, державшая кубок, невольно задрожала. Через силу допив последний глоток, он, почтительно склонив голову, поставил кубок и тронул поводья.
И тут на поле обрушился дождь, копивший силы с самого утра. Потоки воды скрыли с глаз и победителя, и толпы народа, и Храм, загасили Священный огонь в серебряных чашах. Герцог и герцогиня поспешно сошли с возвышения, торопясь покинуть Ристалище, пока толпы народа не запрудили дорогу.
Дождь то на некоторое время утихал, то вновь обрушивал на землю водопады ледяных струй, не прекращаясь до самой ночи, нагоняя на людей холод и тоску.
И герцогский пир в честь Избранника Митры был таким же тоскливым и унылым, как этот дождь. Хоть и осушили гости немало кубков, чествуя новоиспеченного барона Редборнского — герцог пожаловал-таки этому проходимцу доброе поместье старого Дисса, — хоть и пили за верность, с какой новый вассал обязан будет служить своему господину, но никто из сидевших за пиршественными столами не верил в преданность проклятого Ферндина. Лишь сам герцог Оргельд, вновь повеселевший и, похоже, забывший, что лишился троих проверенных вассалов, приобретя взамен лишь одного, превозносил ратную доблесть и искусство победителя.
Кравчие разливали вино, слуги вносили очередные перемены блюд, музыканты старались вовсю, пением флейт и переливами золоченых арф заглушая тихие голоса гостей.
Герцог, все же чувствуя напряжение и не видя вокруг обычного хмельного веселья, предпочел пораньше покинуть трапезную залу, пригласив за собой и Ферндина. Герцогиня оставила пир еще в самом начале, сославшись на нездоровье. Бледное, почти серое лицо, лихорадочно горящие глаза и бескровные губы молодой женщины, не вызывали сомнений в плохом самочувствии владетельной госпожи.
Гости, почувствовав себя вольготнее, пошумели еще некоторое время и тоже стали поспешно расходиться. Рано закончился герцогский пир, как никогда рано; множество кушаний так и остались на кухне, и музыканты, не в пример прошлым торжествам, на этот раз не валились на пол от усталости.
Герцог увел Ферндина — теперь уже барона Ферндина — в просторную комнату, украшенную огромными, от пола до потолка, ткаными картинами, изображавшими великие деяния герцогских предков, а также чудеса, явленные Митрой. Раньше ему, простолюдину, не имевшему титула, был заказан вход в этот маленький зал, где решались судьбы Бергхейма. Он мог давать советы герцогу где угодно — за кубком вина, в опочивальне, куда ему разрешалось заходить без доклада, на охоте, на прогулке в роскошном саду, — но только не здесь.
И вот первое, что сделал герцог Оргельд, провозгласив его бароном Редборнским, — привел его в Зал Совета. Славная малышка, скользкая дочь Черного Сета, правильные мысли нашептывала простодушному герцогу долгими ночами! Еще немного — и он, Ферндин, станет тем, кем был когда-то здесь, в этом Зале, старый Дисс, — Главным Советником по государственным делам! Цель почти достигнута!
Но герцог не торопился произносить долгожданные слова; он стоял у окна, вслушиваясь в тревожный шум дождя, и молчал.
Ферндин, не начиная разговора первым, ходил от полотнища к полотнищу и с усмешкой разглядывал отважных всадников, сражавшихся с драконами и коварными врагами. Если даже предки властелина и не совершали великих подвигов, их нужно было просто-напросто выдумать, чтобы сложить легенды и выткать красивые ковры на стену!
Герцог, все так же глядя в черное окно, негромко заговорил, и сказал он совсем не то, что так жаждал услышать Ферндин:
— Твоя победа в Священном Турнире, барон, взбудоражила всю Мэнору, а через несколько дней загудит и весь Бергхейм. Я ведь предупреждал тебя накануне… В последние годы рыцари старались не проливать лишней крови перед Оком Митры…
— Но, мой господин, на то он и бой, чтобы сражаться! Танцевать можно на пиру или на свадьбе, а воин с мечом в руке всегда должен оставаться воином! И даже если бы меня самого пронзил клинок на этом Турнире-я умер бы счастливым, зная, что моя жизнь отдана во имя Пресветлого!
— Наверное, ты прав… Я слушал твои горячие слова и во всем с тобой согласен. Но город встревожен, и весь двор ощетинился, как вражеский лагерь. Я хотел еще на пиру объявить свою волю, но не рискнул — это могло вызвать бунт…
— Волю? Какую волю? — прикидываясь непонимающим, переспросил Ферндин, удивленно приподняв брови.
— Ты знаешь, как я ценю твой ум… По-моему, ты один из всех, меня окружающих, способен видеть дальше собственного носа. Ты не такой, как старый Дисс, тот вечно во всем сомневался. Твои советы напоминают удары твоего клинка — взмах, и тяжелый вопрос разрешен. Именно на такого Советника я и хотел бы опираться в трудные мгновения — смелого и неунывающего. Но вчера и сегодня твоя горячность сослужила тебе плохую службу…
— Мой герцог видит меня в качестве Советника по Государственным делам?! Я правильно понял?!
— Понял-то правильно, но с этим придется подождать. — Голос герцога окреп, в нем послышались непреклонные металлические нотки. — Завтра же ты покинешь Мэнору и отправишься вступать во владение своим новым поместьем Редборн. Ты ведь, кажется, был там однажды?
— Да, барон Дисс буквально затащил меня туда, и я еле вырвался из его радушных объятий! Какой славный был старик! Немного велеречивый, но зато какое гостеприимство! Его в округе тогда все звали — Счастливый Дисс!
— Я помню… Конечно, счастлив отец, имеющий семерых сыновей… И ведь до сих пор никто не знает, отчего он умер и куда исчезла его семья… Так что об этом поместье ходят теперь дурные слухи. Но ты ведь хотел именно этой награды, мой верный Ферндин?
— Да, мой герцог, именно потому, что мне очень нравились старый Дисс и его славные сыновья. Когда мне позволено будет вернуться ко двору?
— Я думаю, к концу осени все разговоры затихнут, страсти улягутся. Люди забывчивы, найдется что- то другое, о чем можно будет судачить… Тогда я и провозглашу тебя Главным Советником!
— Благодарю за великую честь и не смею отказываться! Отныне я, волею Митры, являюсь верным вассалом герцога Бергхеймского и обязан служить ему всем — и мечом, и советом!
— Прощай! Без тебя здесь станет пусто, но, когда ты вернешься, мы найдем повод повеселиться!
— Я покидаю Мэнору, мой герцог, но мысли мои — лишь о благе Бергхейма! — И, склонившись в учтивом поклоне, Ферндин украдкой скользнул прищуренными желтыми газами по зябко кутавшейся в плащ фигуре герцога.
Выскользнув из Зала Совета, он быстрыми шагами пошел к себе, не обращая внимания ни на слуг, тушивших лишние светильники, ни на бряцающих оружием гвардейцев, отправляющихся по гулким коридорам на смену караула.
Резким движением распахнув дверь, он осмотрелся и, не увидев слуги перед входом в спальню, нетерпеливо позвал:
— Эй, Акрус, бездельник, где ты там? О, Сет, похоже, что он еще не явился!
— Я здесь, господин! — Темная тень отделилась от медвежьей шкуры, лежавшей, разметав широкие лапы, перед погасшим очагом.
— Ну, твое счастье, что здесь! Иначе бы тебе не поздоровилось! Разожги очаг, знаешь же, что я не
