надо только падать духом, и тогда все пойдет как по маслу!
Незнакомец сел, вынул сигару и спокойно закурил ее.
— Выслушайте меня,— сказал Маслэн.— Зачем вы явились сюда? Между нами все кончено, и мы идем разными дорогами… Вы всегда были олицетворением порока, а я стараюсь как могу исправить содеянное когда-то мною зло. Я не буду вам мешать, не мешайте и вы мне… я забыл о вашем прошлом, забудьте и вы о моем… Ваше имя Фаджиано, мое имя Маслэн… вот и все, а теперь уходите, я не задерживаю вас.
Гость расхохотался.
— Мой милый Ансельмо,— сказал он,— вам, как бывшему каторжнику, такая гордость совсем не к лицу.
Ансельмо, это был он, бешено вскрикнул и произнес:
— Вы, Бенедетто, остались таким же негодяем!
— Очень может быть,— спокойно возразил Бенедетто,— но теперь дело не в том. Садитесь и потолкуем.
— К чему? Я уже сказал вам, что забыл о вас, и…
— А если я хочу, чтобы вы, наоборот, припомнили все? — медленно и с расстановкой сказал Бенедетто.
Он встал и в упор взглянул на Ансельмо.
— Я хочу,— продолжал бывший каторжник,— чтобы ты припомнил то, что произошло в Боссюэ… И с этой целью, рискуя тем, что сверну себе шею, пришел к тебе. Мне нужен свидетель, и этот свидетель — ты!
— Но если я заговорю,— вскричал Ансельмо,— то мне угрожает эшафот…
— Не беспокойся, тебя никто не тронет… Ты, кажется, стал вполне честным человеком, и поэтому отвечай на мои вопросы: да или нет. Помнишь ли ты, что произошло в ночь на 24-е февраля 1839 года?
— И он об этом спрашивает! — прошептал Ансельмо, опустив голову на руки.
— Там, в Боссюэ,— сказал Бенедетто,— за церковью стоял домик…
— Знаю… что же дальше?
— В этом домике временно проживал человек, имевший при себе до миллиона франков. Эти деньги я прикарманил и спокойно уже уходил, но мне попался кто-то навстречу…
— О, замолчите! Если в вас осталась хотя бы искра человеческого чувства, замолчите!
Бенедетто пожал плечами и продолжал тем же тоном:
— По лестнице поднимались двое… Я притаился за дверью, держа наготове нож… И дверь отворилась… Появилась какая-то фигура, и я нанес удар! Мой нож по рукоять вонзился в чью-то грудь…
— Негодяй, ты вонзил его в грудь родной матери!
— Наконец-то припомнил,— циничным тоном сказал Бенедетто. — Да, это была моя мать, но каким образом узнал ты…
— Я встретил эту женщину на дороге… в Оллиольском ущелье.
— И она рассказала тебе свою историю… Она назвала тебе свое имя?
— Да, и взяла с меня клятву никогда и никому не называть его.
— За исключением меня.
— Ни за что! — энергично произнес Ансельмо.
— И не нужно, мой милый,— со смехом сказал Бенедетто,— я только хотел проверить твою память… Эта женщина была госпожа Данглар.
Ансельмо с грустью опустил голову: он был побежден.
— Что же тебе еще от меня нужно? — спросил он. — На все твои вопросы я, кажется, ответил… Теперь ты уйдешь?
— Погоди, голубчик, дай мне побыть с тобой, когда-то нас связывала тесная дружба — в виде железной цепи!
Ансельмо задумался.
— Я вижу,— сказал он,— что ты пришел ко мне не без цели… Может быть, я могу тебе оказать какую-нибудь услугу?
— Ты, кажется, образумился, голубчик, и это меня радует. Но с чего это ты стал честным человеком? А, погоди! Ты всегда был не прочь приволокнуться за красотками, и, верно, втюрился в какую-нибудь красотку… так, что ли? Надо будет раскрыть ей глаза.
Ансельмо вскочил и схватил своего бывшего товарища за плечо.
— Послушай,— произнес он глухим голосом,— много лет тому назад я был мерзавцем и негодяем, не скрываю этого! Но теперь я отрекся от своего позорного прошлого и действительно стал честным человеком, потому что всей душой и сердцем привязался к бедному, всеми покинутому созданию. Если ты выдашь меня ей, она не переживет этого — а я тебя убью!
Бенедетто слушал все это с той же иронической улыбкой на лице.
— Все это прекрасно,— сказал он затем, меняя тон,— а теперь возьми перо и бумагу и пиши под мою диктовку.
Ансельмо машинально повиновался.
— Пиши: «24-го февраля 1839 года каторжник Бенедетто, бежавший из Тулона, убил с заранее обдуманными намерениями свою мать — госпожу Данглар».
— Это ужасно! — вскричал Ансельмо.— Я не буду этого писать.
— Я заплачу тебе, голубчик, и деньги тебя теперь выручат, так как ты сидишь без гроша.
И с этими словами Бенедетто бросил на стол десять банковских билетов по десять тысяч франков каждый.
— Я не буду писать,— повторил Ансельмо.
— В таком случае я сообщу в газеты всю правду о той, которая зовется Дженни Зильд.
Как пораженный громом, Ансельмо упал на свою убогую кровать. Затем он схватил перо и быстро написал то, что ему продиктовал Бенедетто.
— Возьми,— сказал Ансельмо, подавая ему бумагу,— возьми и молчи!
— Будь спокоен, голубчик, я человек не болтливый.
Бенедетто просмотрел написанное и прошептал:
— Даже расписался настоящим именем! Тем лучше!
И с этими словами он выскочил в окно и исчез.
— Надо бежать,— вскричал Ансельмо,— ему верить нельзя. Там, в Америке, она начнет новую жизнь, там никто не станет справляться о ее прошлом!
Он схватил банковские билеты, оставленные бывшим каторжником, и спустился в комнату Дженни: она была пуста.
Ансельмо остолбенел… а затем, как безумный, бросился на улицу.
7. Роковой выстрел
Гонтран и Сперо вышли из дома: была чудная лунная ночь. Парк опустел, и город мало-помалу погружался в сон.
Друзья медленно прогуливались, беседуя между собой. Вдруг до их слуха долетел звук выстрела.
— Вы слышали? — вскричал Гонтран.
— Это выстрел!
— Быть может, здесь совершено преступление.
Они бросились в чащу деревьев.
Сперо опередил товарища, и на полянке, озаренной бледным светом луны, увидел лежащую на земле женщину. Он наклонился над ней и вскрикнул: это была Дженни Зильд.
