— В самом деле? — воскликнула Лучиола, улыбаясь и грозя ему пальцем.
— Право, синьора, Сальвани не шутит,— прервал Тичеллини,— мы хотели бы просить у вас большой милости!
— А, тем лучше! И я пришла с просьбой,— живо сказала певица.— Говорите вы, а потом я скажу, что привело меня к вам.
— О, синьора,— сказал Тичеллини, складывая руки на груди и опускаясь на колени,— моя судьба в ваших руках!
— Боже, как трагично! Можно подумать, что я маршал Радецкий! Но услышу ли я, наконец, в чем дело?
— Мы… я…— начал Сальвани, запинаясь.
— Милейший импрессарио,— перебила его Лучиола, смеясь,— говорите скорее! Или уж лучше, я вам скажу, что мне нужно, пока вы соберетесь с мыслями. Мне наскучило здесь. Беллини, Доницетти и все ваши знаменитые композиторы, конечно, великие таланты, но знаете, однообразны…
— И что же? — с замирающим сердцем спросил Сальвани, когда певица остановилась.
— Ну, мне нужна новая роль в новой опере, или я убегу отсюда,— небрежно объяснила Лучиола.
Оба приятеля вскрикнули от радости. Лучиола посмотрела сначала на одного, потом на другого и наконец спросила:
— Моё желание кажется вам невыполнимым?
— Сохрани Бог! Мы онемели от восторга. Мы как раз хотели просить вас, синьора, исполнить главную партию в нашей новой опере.
— Возможно ли? — воскликнула она, с восхищением хлопая в ладоши.— Чья это опера? Джиоберто, Пальмарелли или, может быть, ваша, Тичеллини? Но погодите, прежде чем начинать дальнейшие переговоры, я ставлю условием, чтобы сюжет не был трагическим.
— О, трагические оперы давно вышли из моды!
— Слава Богу, что вы разделяете мое мнение, исторические темы также надоели, и мне хотелось бы на этот раз играть какую-нибудь волшебную, аллегорическую роль с веселой музыкой и игривыми словами.
— О, синьора,— восторженно прервал ее Тичеллини,— у меня есть все, что вы желаете! Новая опера называется — «Царица цветов»!
— А! Хорошенькое название!
— Ваша главная роль — это роль маргаритки.
— Прекрасно, прекрасно!
— Позвольте сыграть вам первую каватину.— Тичеллини поспешил к роялю и заиграл. Лучиола слушала внимательно, и одобрительно кивнула, когда Тичеллини закончил.
— Этого довольно,— сказала она, вставая,— назначьте репетиции, я буду петь эту партию.
Со следующего дня начались репетиции новой оперы, премьера которой была назначена на 15-е марта.
3. Его мать
Бенедетто, подробно расспросивший Ансельмо о дороге в Боссюэ, пришпорил лошадь, и испуганное животное полетело, как вихрь. Дом священника находился на краю деревни. Лошадь хрипела, покрытая потом и кровью, но Бенедетто безжалостно гнал ее вперед, и, наконец, достигнув первых деревенских построек, замученный скакун упал и забился в предсмертных судорогах.
Бенедетто даже не взглянул на издыхающее животное. Все мысли его были о собственной безопасности.
Он думал, что Ансельмо попался в руки оллиольских жителей, но был совершенно уверен в том, что товарищ не выдаст его. Предпологая, что кучер бросится в погоню, он остро чувствовал опасность преследования. Но выбора не было: он решил добыть миллион и попытаться затем скрыться.
Бенедетто с первого взгляда узнал пасторский дом, помня описание, данное ему матерью. Над низкой стеной палисадника нависали голые ветви оливкового дерева. Взяв в зубы складной нож, Бенедетто, уцепившись за дерево, влез на стену, а оттуда прыгнул на выступ окна.
С минуту он колебался, прежде чем вышибить раму — что если его мать в комнате, и вскрикнет при его неожиданном появлении.
— Ну, закричит, так ей же хуже,— зло подумал он и с силой налег на окно, выдавив деревянный переплет вместе со стеклами:
Вынув маленький потайной фонарь и спички, взятые из узелка Ансельмо, Бенедетто зажег огонь и осмотрелся — комната была пуста.
— Мистраль задержал ее,— прошептал он.— Нужно спешить.
Быстро просунув нож в щелку, Бенедетто легко отогнул тонкую деревянную дверцу, и через минуту маленькая дубовая шкатулка была уже в его руках. Поставив шкатулку на стол, он попытался ножом приподнять крышку, но замок не поддался, как ни ломал его Бенедетто. В это время он услышал бешеный галоп лошади на деревенской улице. «Погоня!» — мелькнуло в его голове, и на минуту он совершенно растерялся.
Но тут же сразу собрался: он не хотел погибнуть, но не хотел и потерять миллион. Схватив ящичек в правую руку, он открыл окно, собираясь выскочить, но остановился в нерешительности: ему нужны были обе руки, чтобы достигнуть стены — куда же девать шкатулку?
Он услышал голоса, ржанье лошади,— преследователи остановились как раз под оливковым деревом. Этот путь был отрезан. Он бросился к двери — она была заперта, и он вспомнил, что ключ остался в кармане матери.
Что делать? Живым он не дастся им в руки. Но этот бандит, без колебания убивавший людей, был жалким трусом — он боялся смерти.
Он уже наполовину выломал запор, когда на лестнице послышались тяжелые шаги… Сейчас его поймают — и он погиб!
Взяв шкатулку под левую руку, правой он поднял свернувший нож; в замок вложили ключ, двери отворились — и на пороге появилась женщина…
Но не успела она сделать и шагу, как в воздухе просвистел нож Бенедетто, и горячая кровавая струя обагрила лицо убийцы, вонзившего нож в грудь своей жертвы.
В ту же минуту железная рука стиснула горло Бенедетто и повалила его на пол, а знакомый голос с ужасом произнес:
— Жалкий негодяй! Это была твоя мать, и ты знал это!
Человек, произнесший эти слова с неподдельным отвращением, был каторжник Ансельмо, бывший священник, рясой прикрывавший свои нечистые светские страсти и почти невинный в сравнении с Бенедетто.
Как безумный, он тряс Бенедетто, повторяя одно и тоже:
— Негодяй! Убийца! Чудовище! Это же была твоя мать!
Мадам Данглар хрипела, нож торчал в ее груди по самую рукоятку, но, узнав своего убийцу, она нечеловеческим усилием удерживала крик, чтобы не привлечь преследователей Бенедетто.
— Бенедетто…— угасающим голосом прошептала она,— ты убил меня — не правда ли, ты не знал, что это я? О, прошу тебя,— обратилась она к Ансельмо,-отпусти его! Он должен бежать — скорей!
Ансельмо повиновался. Во время бешеной скачки он узнал от бедной женщины, кто был для нее Бенедетто, и зная о решимости последнего на крайние меры, с замиранием сердца думал об этом выродке человеческом. Он отчаянно погонял лошадь, чтобы поскорее доставить мать Бенедетто в дом священника и спасти ее от опасности, защитив от ножа сына! Мало думая о собственном спасении, он хотел поставить на ноги весь дом, ему и в голову не приходило, что Бенедетто мог опередить их.
— Поклянитесь мне,— продолжала баронесса, собирая последние силы,— что вы отпустите
