— Ты губишь нас, Жакопо,— в ужасе закричал Парло.
Бледное лицо Жакопо вспыхнуло, он бросился на Парло и опрокинул его на дно лодки.
— Мануэлита! — крикнул он голосом, заглушившим рев бури.— Будь счастлива со своим любовником, проклятая изменница!
Мануэлита услышала эти слова, увидела, как волны заливают лодку, увидела мужа, который душил Парло, и поняла все.
Вода заполнила лодку почти до бортов, когда Жакопо со злорадным смехом оттолкнул соперника… Парло был мертв!
Мануэлита с мольбой подняла руки к небу — последний крик… хриплый смех, и лодка скрылась под водой.
На следующее утро один из рыбаков-соседей заметил на взморье выброшенное водой тело. Он подбежал к нему и узнал Жакопо.
Тот был еще жив. Его отнесли домой, привели в чувство, и через несколько дней Жакопо поправился, но не совсем… несчастный сошел с ума!
Два дня спустя нашли трупы Мануэлиты и Парло. Теперь всем стало понятно, отчего помешался Жакопо: в один день он лишился жены и друга!
Помешательство его было тихим. Часами сидел он на взморье и смотрел на волны, как бы ища чего- то.
Однажды он так же сидел на берегу во время сильной бури. На море показалась шлюпка; сидевшие в ней двое мужчин и женщина отчаянно боролись с волнами. Жакопо вдруг вскочил и, как ужаленный, бросился в воду, доплыл до шлюпки и спас утопавшую женщину. Мужчины же погибли.
Собравшийся на берегу народ восторженно приветствовал смельчака. Жакопо наклонился над спасенной им женщиной и, когда она открыла глаза, с грустью прошептал:
— Это не она!
С этого дня рассудок его несколько прояснился. Он по-прежнему бродил по взморью и во время бурь спасал утопающих. Не проходило недели без того, чтобы Жакопо не спас кого-нибудь. Прибрежные жители обожали его, и малейшее его слово было для них законом. Мало-помалу Жакопо припомнил все, и чтобы заглушить свою тоску, стал искать утешения в вине.
В этом-то состоянии и нашел его «англичанин», в котором читатель, без сомнения, узнал графа Монте-Кристо. Жакопо тоже узнал своего обожаемого господина и ожил…
— Жакопо, ты много выстрадал,— с сокрушением сказал граф.
Корсиканец горько рыдал.
— Давно ли я видел тебя счастливым, теперь же ты уничтожен, разбит душой и… одинок!
Жакопо молчал — слезы душили его.
— Ты убил Мануэлиту? — шепотом спросил граф.
— Да,— ответил Жакопо.— Я убил ее!
— И ты раскаиваешься?
— Как сказать? Право, не знаю. Я долгое время был сумасшедшим… мне тогда было легче… теперь же сознание моей вины убивает меня! Я хотел было наложить на себя руки, но на это у меня не хватает духа. О, проклятая трусость! Кто спасет меня от самого себя?
— Я,— серьезно сказал Монте-Кристо,— и с этой целью я явился сюда. Ты совершил преступление… Не тебе было дано карать виновных. Но тем не менее ты можешь искупить вину свою — делая добро! Я нарочно рассыпал здесь свое золото, полагая, что и ты соблазнишься им. К счастью для нас обоих, ты остался честным человеком. Теперь слушай: ты хочешь поехать со мной?
Жакопо вздрогнул.
— Вы хотите, чтобы я покинул Марсель и расстался с морем, поглотившим ее? Хотите отнять у меня последнее утешение?
— Я явился сюда, Жакопо, потому, что ты мне необходим. Я иду на серьезное дело, отправляюсь в далекие страны, где на каждом шагу опасность, и я рассчитываю на тебя. Неужели я ошибся?
Вместо ответа Жакопо поцеловал руку графа.
— Благодарю вас, господин,— прошептал он,— я ваш душой и телом!
— Я в этом никогда не сомневался.
— Когда мы отправляемся?
— Завтра на рассвете. Приходи на яхту.
— Я буду там.
— Полагаюсь на твое слово — и верь, что Бог простит тебя, когда ты спасешь жизнь ближнего. До свидания!
Монте-Кристо вышел из кабачка. Жакопо долго смотрел вслед графу, в его глазах блеснула надежда.
27. Прихоть богатой девушки
Между тем мисс Клари и гувернантка бешеным галопом неслись по направлению к Марселю. Г-жа Караман была не особенно довольна этой поздней верховой прогулкой, о цели которой она ничего не знала.
— Послушайте, Клари, куда это мы с вами скачем в ночную пору? И что бы на это мог сказать ваш отец?
— Не беспокойтесь — я отвечаю за все.
— Даже если мы свернем себе шеи?
— Даже и тогда.
Они доехали до города, и Клари повернула на улицу Ноаль, где остановила лошадь перед большим и роскошным домом.
Гувернантка, наконец, поняла, в чем дело.
— Вы, кажется, собираетесь сделать визит банкирам «Мортимер и К»? — сказала она с удивлением.— Немного поздновато, и вряд ли теперь касса будет открыта.
Вместо ответа Клари приказала груму сойти с лошади и постучать в ворота. Джон исполнил приказание своей госпожи.
— Послушайте, Клари! — вскричала гувернантка.— Там в доме… танцуют!
Действительно, из дома слышались звуки музыки и в освещенных окнах мелькали тени гостей.
Швейцар отворил ворота.
— Что прикажете, сударыня? — спросил он.
— Доложите вашему господину,— повелительно сказала Клари, — что мне необходимо сейчас же с ним переговорить.
— Это невозможно — контора закрыта и откроется лишь завтра в восемь утра.
При этих словах швейцар хотел захлопнуть ворота, но этому помешал Джон, по знаку госпожи продвинувший свою лошадь вперед.
— Попросите своего господина немедленно пожаловать сюда, — сказала мисс Эллис.
— Извините, сударыня, сегодня у нас в доме большой бал: господин Мортимер справляет свадьбу своей дочери, и если вы приехали по приглашению…
— Нисколько… я приехала по делу.
— Извините, но в таком случае я никак не могу вас допустить.
— Так я сама проеду. Посторонитесь! Дайте мне дорогу!
В одну минуту Клари и гувернантка въехали в сени, где прислуга хотела их задержать, но Клари махнула хлыстом — и обе дамы верхом поднялись по лестнице.
В зале оркестр играл ритурнель кадрили. Пары заняли свои места. Вдруг портьера на двери поднялась, и из-за нее показалась голова лошади.
