Неожиданно по дворцу пронесся крик. Кричала девушка. Еще раз, снова и снова. Конан вскочил на ноги, схватившись за меч. Он заметил, как напряглись телохранители принцессы, и понял, что только его резкое движение стало причиной этого. Крики, казалось, не заставили бы их даже моргнуть глазом.
— Это моя племянница, — торопливо сказала Тарамис. — Дженну мучают кошмары. Сядь, Конан. Садись. Я вернусь, когда успокою ее.
И, к удивлению киммерийца, принцесса Заморы выбежала из комнаты.
Тарамис не нужно было бежать далеко. Просто злость замедлила ее бег. Она уже думала, что с кошмарами покончено насовсем.
Ее племянница свернулась клубочком в середине кровати, нервно всхлипывая в неясном свете луны, проникавшем через высокие узкие окна. Тарамис не удивилась, не обнаружив рядом с девушкой никого из прислуги. Все во дворце знали, что только она может справиться с ужасными видениями, мучившими Дженну. Принцесса наклонилась над постелью и положила руку на плечи девушки.
Дженна, вздрогнув, проснулась, увидела Тарамис и обхватила ее руками.
— Так это был сон, — всхлипнула она, — такой ужасный сон!
Дженне еще не исполнилось и восемнадцати, она была стройна и красива, но сейчас большие темные глаза были наполнены слезами, а полные губы все никак не переставали вздрагивать.
— Да, всего лишь сон, — Тарамис ласково гладила девушку по длинным черным волосам, — не больше, чем сон.
— Но я видела… видела, что…
— Тс-с. Тихо, Дженна. Успокойся. Завтра тебе отправляться в путь. Нельзя, чтобы какой-то сон мог испугать тебя.
— Но мне действительно было так страшно.
— Тихо, малышка, спи.
Тарамис кончиками пальцев чуть сжала голову Дженны и запела что-то чуть слышно, почти про себя. Потихоньку всхлипывания затихли, прекратилась дрожь. Когда дыхание вновь стало ровным дыханием спящего человека, Тарамис встала. Уже сто раз она думала, что кошмары и воспоминания о них ушли навсегда. Но проклятый сон каждый раз напоминал о себе. Тарамис сжала голову руками. Дженна была той, о ком говорили Свитки, и это сейчас — самое важное. Ничего, на этот раз наверняка удалось отогнать кошмарный сон надолго. Наверняка. Всю жизнь Тарамис шла этим путем. С самого детства. Как только она стала осознавать себя, ее тетя, принцесса Элфаин, начала учить ее тем двум вещам, с помощью которых женщина может стать сильной: искусству обольщения и колдовству. Когда Элфаин умерла, Тарамис, которой не было еще и десяти лет, не появилась на церемонии погребения. Старшие думали, что ребенку просто стало невыносимо тяжело от потери. На самом же деле она в это самое время обшаривала личные покои тети в поисках волшебных фолиантов и всяких магических штучек, собиранию которых Элфаин посвятила свою жизнь. Там-то она и нашла Свитки Скелоса. В ближайшее же полнолуние она начала работу, которая длилась двадцать лет, а сейчас была близка к завершению.
Неожиданно она почувствовала, что в дверях комнаты стоит Бомбатта и смотрит в одну точку — на девушку в постели. Она быстро подошла к нему и взяла его за руки. Секунду он еще сопротивлялся, а затем позволил вывести себя в темный коридор.
— Так ты даже не считаешь нужным больше скрывать это? — сказала она с презрительным спокойствием. — Ты возжелал мою племянницу. Я все вижу. Так что не пытайся отрицать это.
Он, словно башня, возвышался над нею, но при этом переминался с ноги на ногу, как мальчишка, ждущий наказания от учителя. Наконец он промычал:
— Я ничего не могу с собой поделать. Ты — огонь и страсть. Она — невинность и чистота. Я ничего не могу поделать.
— И она должна оставаться невинной. Так сказано в Свитках Скелоса.
На самом же деле Свитки вовсе не требовали от Дженны девственности. Речь шла о другой чистоте. Чистоте души. Она не должна была никому желать зла или предполагать, что кто-то может причинить ей боль. Ее жизнь в затворничестве помогала поддерживать ее в таком душевном покое. Но Тарамис поняла, что происходит с Бомбаттой, задолго до того, как он сам осознал, что с ним.
— Да, даже если бы и не эти Свитки, — сказала она ему, — ты — мой, и я не собираюсь делить то, что принадлежит мне. Ни с кем.
— Мне не нравится, что ты там наедине с — этим вором.
— Наедине? — Тарамис рассмеялась. — Четыре твоих лучших стражника стоят наготове, чтобы охладить его или изрубить на куски, если он задумает причинить мне вред.
Мужчина что-то пробормотал про себя, и она нахмурилась:
— Говори так, чтобы я слышала, Бомбатта. Не люблю, когда от меня что-то скрывают.
Он долго молча смотрел на нее, сжигая взглядом, прежде чем заговорить:
— Я не могу избавиться от мысли о том, что этот вор смотрит на тебя, хочет тебя, быть может, даже прикасается к тебе…
— Ты, кажется, стал забываться. — Каждое слово вылетало словно острое лезвие.
Бомбатта отступил на шаг, а затем рухнул на колени, склонив голову:
— Прости меня. Но ведь этому Конану нельзя доверять. Он чужеземец, вор.
— Идиот! В Свитках ясно сказано, что Дженну должен сопровождать вор с глазами цвета неба. Другого такого в Шадизаре не найдешь, да и, пожалуй, во всей Заморе. А ты будешь делать то, что я тебе прикажу. Будешь точно следовать предписаниям Свитков. Точно!
— Как прикажешь, — пробормотал он. — Я повинуюсь.
Тарамис погладила его по голове, В этом движении было не больше нежности, чем в поглаживании одной из борзых ее своры.
— Ну разумеется, Бомбатта.
Она чувствовала, что победа уже близка. Рог Дагота будет принадлежать ей. С ним она обретет истинную силу и бессмертие. Это чувство словно пронизывало ее. Ее руки вздрагивали на волосах Бомбатты. Она глубоко вздохнула и сказала:
— Будь уверен, все будет так, как я говорю. А сейчас — отправляйся к себе и ложись спать, и пусть тебе снится твоя победа.
Неподвижно стоя на коленях, Бомбатта смотрел, как она уходит по коридору. Его обсидиановые глаза поблескивали в темноте.
Конан вскочил, когда Тарамис вошла в спальню.
— Как твоя племянница? — спросил он.
— Ей лучше. Она спит.
Чувственная женщина лишь слегка приподняла руку и махнула ею в воздухе. Все четверо телохранителей вышли, не произнеся ни слова.
— А как ты, вор? Ты спишь или бодрствуешь? Уже поздно, а ты почему-то решил поговорить о моей племяннице.
От резких шагов разрезы ее одеяния распахивались, открывая взгляду ничем не прикрытую кожу.
Киммериец, смотрел на нее с сомнением. С трактирной девушкой или даже с дочкой богатого купца вопросов бы не возникло, веди она так себя. Но что касается принцесс — тут у него опыта не было.
— Да ты мужчина или нет? — рассмеялась она. — Или видение твоей несравненной Валерии вконец истощило твою мужскую силу?
Конан вспыхнул. Он звал, что бесполезно объяснять Тарамис, что стояло и стоит между ним и Валерией. Он не был уверен, что и сам окончательно разобрался в этом. Но в одном он был твердо уверен.
— Я мужчина.
Руки Тарамис взлетели к шее. Секунда — и черный шелк водопадом сбежал к ее ногам. Своим взглядом и полной наготой она бросала ему вызов.
— Докажи!
