решения принимались беспрекословно.
Киммериец окинул взглядом берег, потом — бесконечную гладь моря. Жизнь вновь улыбалась ему: плавать с этой молодой тигрицей, любить ее, участвовать в схватках, грабить…
— Хорошо, я останусь с тобой. — Он усмехнулся и опустил меч.
— О! — радостный вскрик Белит был ему ответом. Затем она обернулась к воинам и твердым голосом приказала:
— Добычу — в трюмы, трупы — на дно! Мы отплываем!
Несчастный «Аргос» уже кренился на левый борт, и палубу лизали соленые волны. Привычно и быстро пираты перетащили груз, отцепили крючья. Освобожденная «Тигрица» спокойно покачивалась, пока ее палубу очищали от тел погибших, а раненых перетаскивали на корму, для осмотра и лечения. Конан бесстрастно наблюдал за этой суетой. Старый колдун, рослый и мускулистый, обработал его раны, присыпал порошком, похожим на пепел, к самым глубоким порезам приложил травы. Поплевал, жуя кору, на ушибы и ссадины. И Конан поразился, заметив, что уже не чувствует боли.
Он осмотрел корабль. Корму и нос длинной узкой пиратской галеры соединяли широкие балки; головы гребцов, сидевших по трое в ряд, были на уровне верхней палубы. Ритм ударам весел задавали барабанщики, стоявшие на корме у больших, обтянутых буйволиной кожей барабанов, и «Тигрица» плавно скользила по волнам.
Народ на корабле подобрался рослый да крепкий. Высокие поджарые пираты носили кто набедренную повязку, кто широкие, не доходящие до колен шаровары. На кожаных поясах висело самое разнообразное оружие, на шеях болтались амулеты. Плечи и торсы большинства чернокожих покрывала замысловатая вязь белесых шрамов. Эти узоры показались Конану необычными.
— Что это? — спросил он у чернокожего целителя. Колдун Н'Тона рассмеялся и пояснил:
— Мы — народ маронг-туа. Дети Крокодила. У нас, когда юноша становится мужем, он уходит на время в Дом Предков. А там колдуны жертвенными ножами кромсают его тело, зато делают неуязвимой душу. Затем раны врачуют, и те, кто выжил, уже не боятся ни огня, ни меча.
Багряный диск солнца медленно опускался к черте, где волны сливались с небом. Величавой походкой Белит взошла на корму, приблизилась к Конану и царственным жестом освободилась от украшений, оружия, шелковой набедренной повязки и сандалий. Все это она сложила у ног киммерийца; потом выпрямилась и подняла руки — взволнованная, нагая, с глазами, блестящими, словно два агата. И крикнула своим людям:
— Волки южных морей! Смотрите на танец, брачный танец Белит, дочери королей Асгалуна!
Маленькие ступни стали отбивать мерный ритм на окровавленных досках, руки змеились над головой, тело же ее оставалось неподвижным. Но вот она изогнула свой гибкий стан и закружилась в бешеной пляске. О, что это был за танец! В нем слились отточенная грация одалисок шемитских сералей и буйная страстность черных женщин Куша. Рокотали барабаны, и в такт двигались ступни Белит. Распаленные зрелищем пираты били в ладоши, гремели рукоятями клинков о щиты.
— Кхей-я-а-а! Кхей-я-а-а! — несся гортанный крик из множества глоток.
Движения прекрасной танцовщицы были то резкими и чувственными, то нежными и плавными. Не в силах отвести зачарованных взглядов, раненые забыли о боли и смерти, здоровые — обо всем на свете, кроме божественной Белит. Ее золотистое тело мелькало, кружилось, подобно видению, и, казалось, взлетало в воздух в сгущающихся над морем сумерках.
Когда небесный купол покрылся звездными россыпями, Белит с торжествующим криком упала на широкую грудь Конана. Охваченный желанием, он подхватил нагую женщину и жарким поцелуем припал к ее губам…
II ЛОТОС ЗАБВЕНИЯ
Драгоценностей блеск у алтаря
Жадно она поглощала глазами…
Ревность впервые пронзила меня.
Словно третий встал между нами.
По всему южному побережью, от богатой и обильной Зингары до далекой жаркой Атлаи, ни купец, ни моряк, ни просто житель прибрежного поселения не знали покоя. Всех взбудоражила весть: Белит, эта жестокосердная ведьма, кровожадная тигрица, обзавелась любовником, свирепым варваром с севера. Их погромы, грабежи и разбои на море и на суше заставляли трепетать всех. Неуловимые и, казалось, неуязвимые пираты появлялись тут и там, исчезали вместе с награбленным добром, вырезали команды, топили корабли, поджигали города. Черные бестии Белит не миловали никого, сея ужас и ненависть. Проклятия неслись вслед «Тигрице», и каждый молил своих богов избавить его от встречи с шемитской ведьмой и ее грозным спутником.
А те беспечно наслаждались жизнью и друг другом. Так шло время, пока в один прекрасный день «Тигрица» не пришвартовалась в устье большой мрачной реки. По ее берегам сплошной зеленой стеной тянулись непроходимые джунгли.
— Это Зархеба, река смерти, — молвила Белит. — Как-то мы преследовали стигийскую галеру, и она, удирая, поплыла вверх по течению… Прошло несколько дней, и река вынесла к нашей стоянке стигийский корабль. Он не был поврежден, и груз никто не тронул, но на борту из всей команды остался единственный человек, лишившийся рассудка. Он умер в бреду, так и не сказав, что случилось с экипажем. Черные избегают этих мест, Конан! Они говорят, что вверх по реке есть город, полный невиданных сокровищ… Стены его высоки, улицы вымощены камнем, здания прекрасны… Он безлюден — но то ли древний бог, то ли демоны хранят его… Впрочем, то россказни трусливых людишек! Вдвоем нам ничего не страшно, любимый, ведь так? Давай поднимемся по реке и посмотрим на этот Мертвый Город!
Конан долго не размышлял; поход сулил новые приключения, и он одобрительно кивнул своей прекрасной возлюбленной. Варвар привык соглашаться с Белит, зная, что она всегда с трезвым расчетом продумывает свои планы, кои его меч и отвага воплощали в жизнь. И хотя команда «Тигрицы» совсем поредела в бесчисленных стычках, на борту оставалось еще достаточно отчаянных головорезов. И никого из них не интересовало, куда плыть, с кем сражаться, — главное, они были рядом с Белит, дрались за нее и во имя ее.
«Тигрица» медленно вошла в устье. Течение было слабым, и гребцы вполсилы налегали на весла. За первым же поворотом корабль очутился в тени огромных деревьев. Ни пения птиц, ни плеска обитателей вод, ни привычного звериного крика; берега были пустынны, и за все время путникам не попалось ни единой живой твари. Странную тишину нарушали только леденящие душу стоны, загадочные скрипы и шорохи в джунглях, глухой далекий вой. Неожиданно раздался и тут же смолк дикий нечеловеческий крик.
— Это обезьяна, — задумчиво молвила Белит и после паузы добавила: — Души грешников в наказание за неправедную жизнь попадают в их безобразные тела.
Конан обнял ее за плечи и усмехнулся: он не верил в подобные байки. Застыв в молчании, варвар прислушивался к загадочным звукам.
Поднялась луна; ее восход джунгли встретили шумом, доносившимся издалека. Над речными водами показался низко стелющийся, странно мерцающий туман. Казалось, звери, как и люди, избегают приближаться к темному потоку Зархебы.
Луна поднялась еще выше, осветив своим слабым сиянием людей, корабль и гладь реки. Весла в руках гребцов словно опускались в жидкое серебро; мертвенным блеском отсвечивали драгоценные камни на рукоятях мечей, в волосах Белит, на доспехах Конана.
Пестрая шкура леопарда, брошенная на доски палубы, служила в этот час ложем шемитке. Она облокотилась на руку, ее глаза внимательно и неотрывно следили за киммерийцем.
