подкравшийся сзади монстр сломал ей шею и с отвратительным чмоканьем припал к яремной вене. Выпил всю кровь, поднялся, не выпуская из лап добычу, и полетел к кораблю…
Конана передернуло. Он не понимал, почему до сих пор жив. Возможно, владыка Мертвого Города хотел измучить его тоской, страхом и неведением? Но он ошибался! В сердце варвара лишь сильней и сильней разгоралась жажда мести.
Взошла луна, бросив бледный свет на ступени пирамиды, обращенные к лесу. Кто-то зашевелился там во тьме, и в круг света скользнули два десятка огромных гиен. Конан видел, как блестят их влажные острые клыки, сверкают глаза… Сомнений не было: этих жутких существ сотворила не природа.
Он вскочил, поднял тяжелый лук. Запела спущенная тетива, с воем покатилась одна из гиен, потом другая, третья… Дождем смерти сыпались стрелы; киммериец пускал их сильно и точно. Он ни разу не промахнулся в боевом угаре, и вот уже десяток мохнатых бестий корчились у подножия пирамиды. Но звери, словно завороженные, продолжали атаковать. Тогда, отбросив лук, Конан выхватил меч, а левой рукой сжал факел.
Одна из гиен прыгнула к нему и, перерубленная пополам, рухнула на мраморные плиты; остальные кружили, выжидая. Глядя в их пылающие глаза, Конан все больше и больше убеждался в том, что имеет дело не с обычными хищниками. Что за неведомое чародейство, какая злобная волшба вдохнула жизнь в этих тварей? Черная магия или извращенные знания? Конана сие не интересовало; главное — они были смертны.
Вдруг, будто по команде, оставшиеся в живых гиены разом бросились на киммерийца. Подняв повыше факел, он принялся орудовать мечом.
— Отродья Нергала! Проклятые ублюдки! — шипел он, круша и кромсая тела, перерубая кости, разбивая черепа. Запах паленой шерсти и мяса ударил ему в ноздри, дикий вой и хохот гиен бил в уши… Под натиском множества тварей он не устоял и рухнул на ступени пирамиды. Отбросив бесполезное оружие, он руками разорвал пасть одному зверю, кулаком размозжил череп другого, плечом, закованным в доспехи, раздавил третьего. Едва он успел вскочить на ноги, как последняя тварь прыгнула к нему, метя в живот, и даже прокусила кольчугу. Конан успел схватить ее, поднял обеими руками и с силой швырнул на ступени… Раздался предсмертный вой, и с хищной стаей было покончено.
Широко расставив ноги, киммериец стоял над поверженными врагами, утирая с лица пот и кровь; потом нагнулся, поднял меч. Вдруг он услышал хлопанье огромных крыльев — то приближался новый, куда более страшный противник. Конан задрал голову, ожидая удара сверху, но его не последовало. Пирамида внезапно содрогнулась, ступени под ногами киммерийца затряслись, за спиной заскрежетало; обернувшись, Конан увидел, что гигантская мраморная колонна раскачивается, словно тростинка на ветру. Он не стал долго раздумывать: сильно оттолкнувшись, прыгнул вниз. Второй прыжок перенес его с колеблющихся ступеней на землю, и в тот же миг пирамида рухнула, а колонна разлетелась на множество обломков, сбивших Конана с ног.
Он безуспешно пытался освободиться от кусков мрамора, один из которых придавил ему колени. Ремень шлема лопнул, и тот слетел с головы; волосы слиплись от крови и пота, алые струйки сочились из многочисленных ран. Опираясь на руки, киммериец изо всех сил старался сбросить камень и подняться. Внезапно черная тень зловещим силуэтом мелькнула на звездном небе, и варвар краем глаза увидел крылатого демона. Тот приземлился и начал быстро приближаться. Казалось, что, вытянув вперед мохнатые руки, прямо к Конану мчится огромный кривоногий человек с шишковатой головой и плоским лицом. Красным злобным огнем горели его глаза, топорщилась шерсть, блестели клыки… Но это создание не было ни человеком, ни зверем, ни демоном! Жуткий вампир, последний из племени крылатых вампиров…
Конан никак не мог дотянуться до меча, отлетевшего в сторону во время падения. Обдирая руки, напрягая могучие мускулы, он пытался сдвинуть камень. Ему это почти удалось, но монстр уже был в двух шагах.
И в это мгновение над поверженным воином молнией мелькнул силуэт женщины. Она стояла, раскинув руки, закрывая собой лежащего; ее кожа серебрилась в свете луны, как слоновая кость, глаза горели, черные волосы развевались по ветру. Из груди ее вырвался боевой клич, и, подобно камню, выпущенному из пращи, она кинулась на крылатое чудовище.
— Белит! — захрипел Конан, и камень, давивший его ноги, вдруг рассыпался в прах.
Он вскочил, словно безумный, готовый к схватке.
— Белит!
Женщина оглянулась. Темные ее глаза сияли любовью, чистой, горячей, всепобеждающей любовью. Она протянула руки к Конану, улыбнулась ему — и тут же видение исчезло. Крылатый враг киммерийца в страхе присел на задние лапы, закрывая передними уродливую голову. В ушах Конана прозвучали слова: «Если я умру, а тебе придется сражаться в смертельной битве, я вернусь с Серых Равнин, приду к тебе на помощь!»
Киммериец завыл, точно волк, потерявший свою подругу, схватил меч и прыгнул к чудовищу. Он размахнулся во всю силу своих стальных мышц… Удар! Огромное тело монстра развалилось надвое; страшная рана рассекла его от плеча до паха. Затем последний из древнего рода рухнул навзничь, ломая крылья. Огромные лапы судорожно дрогнули, глаза подернула мутная пелена; спустя мгновение они закрылись.
Варвар стоял, глядя на поверженного врага, а когда поднял голову, то увидел, что трупы гиен, рабов крылатого демона, исчезли. Вместо них на мраморных плитах лежали нагие смуглые воины с орлиными лицами. Прямо на глазах Конана они рассыпались в прах.
Он устало побрел к берегу, поднялся на палубу «Тигрицы», прошел на корму и выкатил из-под настила бочонок с вином. Выбив пробку, Конан пил и пил, пил, не хмелея и не чувствуя вкуса отборного вина. Наконец, отшвырнул пустой бочонок, он ударом меча перерубил причальный канат, оттолкнул галеру веслом от берега и встал у руля. «Тигрица» плавно закачалась в водах Зархебы и медленно выплыл к середине реки. Там ее подхватило течение и несло из самого устья.
Выйдя на морской простор, Конан поставил парус. Боги были милостивы к нему: ветер гнал галеру к обжитым берегам. На закате второго дня варвар увидел дымки какого-то селения. Направив судно поближе к скалистому берегу, он спустился в трюм, достал бочонок со смолой и начал обливать ею палубу. Закончив дело, прикрепил за спиной меч, проверил кинжал и, направив нос корабля в открытое море, заклинил руль. Зажег факелы, разбросал по палубе, один засунул в смоляной бочонок и бросил его в трюм. Потом прыгнул за борт и поплыл к берегу.
Там, поднявшись на высокую скалу, он долго глядел, как полыхает уходящая вдаль «Тигрица». Погребальный костер Белит, Королевы Черного побережья, был яростен и ярок, и дым его достигал берега. Быть может, потому из глаз Конана катились слезы.
