аркой — черные мужчины, как большие уродливые обезьяны!
— Что ты делала на улице в такое позднее время? — спросил он, очарованный ее гладкой, как атлас, кожей, которую он ощущал под своими беспокойными пальцами.
Она провела рукой по волосам, отводя их назад, и безучастно посмотрела ему в лицо. Похоже, она еще не совсем пришла в себя и не замечала его нежных поползновений.
— Мой возлюбленный, — сказала она с трудом. — Мой возлюбленный выгнал меня на улицу. Он сошел с ума и пытался убить меня. Как только я вырвалась от него, на меня накинулись эти животные.
— Такая красавица, как ты, может свести любого мужчину с ума, — вымолвил Конан, проводя рукой по ее длинным шелковым прядям в порядке опыта.
Она замотала головой, пытаясь избавиться от оцепенения. Теперь она уже не дрожала, и ее голос стал твердым.
— Это происки жреца Тотрасмека — верховного жреца Ханумана, который возжелал меня, — собака!
— Не стоит его ругать за это. У старой гиены хороший вкус.
Она не обратила внимания на грубовато-простодушный комплимент. Самообладание быстро возвращалось к ней.
— Мой возлюбленный… он молодой туранский солдат. Чтобы навредить мне, Тотрасмек дал ему снадобье, которое лишило его разума. Сегодня в припадке безумия он примчался ко мне с обнаженным мечом и пытался убить меня, но я выскочила от него на улицу. Негры поймали меня и притащили туда — я не знаю, как это назвать, — что это было?
Конан уже не слушал. Бесшумно, как тень, он увлек ее за ближайшую хижину под беспорядочно стоящие пальмы. Они остановились там в напряженном молчании; пока неясный гул, который теперь слышали оба, не усилился так, что можно было различить отдельные голоса. По дороге от города приближалась группа негров — человек девять или десять. Девушка схватила Конана за руку, и он почувствовал, как ее податливое тело, прижатое к нему, содрогается от ужаса.
До их ушей доносилась гортанная речь чернокожих.
— Наши братья уже собрались у ямы, — произнес один. — Я надеюсь, они были более удачливы, чем мы, и хватит на всех.
— Арам сказал, что даст нам одного мужчину, — пробормотал другой, и Конан мысленно пообещал Араму рассчитаться с ним.
— Арам держит свое слово, — проворчал еще один. — Из его таверны мы получили уже немало людей. Но мы и платим ему хорошо. Я сам дал ему десять тюков шелка, который я украл у своего хозяина. Это был хороший шелк, клянусь Сетом!
Черные протащились по дороге мимо, вздымая пыль босыми шаркающими ногами, и их голоса затихли.
— Хорошо, что эти трупы лежат за хижинами, а не на дороге — не то нам было бы туго, — проговорил Конан. — Если они заглянут в комнату Арама, то найдут там еще один. Давай убираться отсюда!
— Да, да, поторопимся! — взмолилась девушка, снова впавшая в почти истеричное состояние. — Мой возлюбленный бродит где-то один по улицам. И негры могут схватить его.
— Черт бы побрал этот обычай! — взорвался Конан, когда они пробирались к городу вдоль дороги, но держась подальше от нее за хижинами и в спасительной тени деревьев. — Почему горожане не избавятся от этих черных собак?
— Они ценные рабы, — тихо отвечала девушка. — Их слишком много, и они могут взбунтоваться, если их лишить мяса, которого они так жаждут. Живущие в Замбуле знают об их ночной охоте на улицах, и поэтому стараются оставаться за запертыми дверями, если не случится что-нибудь непредвиденное, как со мной сегодня. Черные ловят всех, кого придется, но в основном им попадаются чужеземцы, до которых местным нет дела.
— Ну, положим, не все безразличны. Такие люди, как Арам Бакш, например, продают приезжающих черным. Он не осмелился бы на подобные проделки с горожанами.
Конан сплюнул в отвращении и минутой позже вывел свою спутницу на дорогу, которая здесь превратилась в улицу с тихими затемненными домами. Не в его характере было красться и прятаться в тени.
— Куда ты хотела пойти? — спросил он. Девушка, казалось, не возражала против того, чтобы его рука оставалась на ее талии.
— Ко мне домой, чтобы разбудить моих слуг, — ответила она. — Я прикажу им разыскать моего возлюбленного. Я бы не хотела, чтобы город, жрецы — вообще кто-нибудь знал о его безумии. Он — он молодой офицер с большим будущим. Возможно, нам удастся привести его в нормальное состояние, если мы найдем его.
— Если мы найдем его? — недовольно загремел Конан. — С чего ты взяла, что я хочу проводить ночь, прочесывая улицы в поисках лунатика?
Она бросила быстрый взгляд на его лицо и оценила по достоинству блеск голубых глаз. Как любая женщина на ее месте, она смогла понять, что он последует за ней куда угодно и останется — по крайней мере, на некоторое время. Но будучи истинной женщиной, она не выдавала этого своего знания.
— Пожалуйста, — начала она опять со слезами в голосе, — мне некого просить о помощи — ты был так добр…
— Ну хорошо! — согласился он. — Хорошо. Как зовут молодого негодяя?
— Как тебе сказать — ну, Алафдал. А я Забиби, танцовщица. Я часто танцую перед сатрапом Джангир Ханом и его возлюбленной Нефертари, а также перед высокородными господами Замбулы и даже господами королевской крови. Тотрасмек возжелал меня, а так как я отвергла его ухаживания, он сделал меня невольным орудием его мести Алафдала. Я выпросила у Тотрасмека любовный напиток, не подозревая о его коварстве и глубине его ненависти. Он дал мне зелье, которое я должна была подмешать в вино моего возлюбленного, и поклялся, что когда Алафдал выпьет напиток, он полюбит меня еще больше, чем до сих пор, — просто как безумный — и будет выполнять любое мое желание. Я подмешала снадобье тайком и поднесла его Алафдалу. Но когда он выпил его, то начал неистовствовать, как сумасшедший, и потом произошло то, о чем я тебе уже рассказывала. Проклятый Тотрасмек, змеиный ублюдок — о-о-о!
Она судорожно ухватилась за его руку, и оба внезапно остановились. К этому времени они добрались уже до района магазинов и лавок — пустынных и темных в такой поздний час. В начале узкого переулка, по которому они пробирались, стоял человек. Он стоял безмолвно, не шевелясь, голова его была опущена, но Конан уловил странный блеск мрачных немигающих глаз, уставившихся на них исподлобья. По его коже побежали мурашки, и не из страха при виде меча в руке незнакомца, а из-за того, что его поза и молчаливость говорили сами за себя. Это было безумие в чистейшем виде. Конан оттолкнул девушку в сторону и вытащил свой меч.
— Не убивай его! — молила она. — Во имя Сета, не губи его! Ты сильный — ты справишься с ним!
— Посмотрим, — пробормотал он, беря меч в правую руку и сжав левую в кулак, напоминающий гирю.
Он сделал осторожный шаг в сторону стоящего — и тот с диким воющим смехом сорвался с места навстречу. Подбежав, он взметнул свой меч и, приподнявшись на носки, вложил в удар всю силу своего тела. Голубые искры посыпались от скрестившихся клинков, когда Конан парировал удар, и в следующую секунду сумасшедший распростерся в пыли без сознания от молниеносного хука слева.
Девушка подбежала к лежащему.
— О, он не… он не…
Конан быстро наклонился, перевернул молодого человека и ловкими пальцами ощупал тело.
— Он не очень изувечен, — заверил Конан после осмотра. — Кровь из носа почти всегда идет после хорошей затрещины в челюсть. Немного погодя он придет в себя, и, возможно, после этого голова у него прояснится. А пока я свяжу ему руки его же поясом для меча — вот так. Теперь куда ты хочешь, чтобы я его отнес?
— Подожди! — Она опустилась на колени перед лежащей фигурой, схватила перетянутые руки и стала жадно рассматривать их. После этого она покачала головой, как будто сбитая с толку или
