из последних сил полз над пропастью, как пала его бедная лошадь, за которую он заплатил когда-то круглую сумму, как пугали его призраки…
Глотнув вина и стараясь не слишком кривиться, хотя челюсти сводило, Конан подвел итог:
— Когда приедет Эскиламп — неизвестно, без него мы не сможем узнать, где княжна и, следовательно, освободить ее.
— Я попытаюсь узнать, — подал голос Дриан, виновато взглянув на Конана. — Учитель рассказывал, что нужно сделать…
— Конечно, попытайся, — киммериец пригладил тяжелой ладонью кудрявые волосы мальчика. — Попытайся…
Ихарп украдкой вздохнул, взглянув на жену, все так же безмятежно сидевшую в углу.
— Я не виноват, что волшебника не оказалось на месте…
— Кром! Никто не винит ни тебя, ни Дриана! — Конан начал терять терпенье.
Затем, вспомнив долгий рассказ горшечника, усмехнулся и отсчитал несколько серебряных монет. Ихарп, искоса глянув на жену, сунул деньги в карман. На лице его застыло выражение неземного блаженства.
Дриан выудил из потухшего камина уголек и, ползая по полу, начертил пентаграмму.
— Мне нужны свечи…
Жена Ихарпа, наконец, поднялась и, бросив на мужа из-под полуопущенных ресниц томный взгляд, отправилась искать свечи. Ихарп поспешил следом — помочь в поисках. Конан только рукой махнул с досады. Присел за колченогий стол, пригубил вино и схватился за челюсть. Мальчик, прислушиваясь к звукам, доносившимся из соседней комнаты, наносил на чертеж таинственные знаки.
Спустя долгое время появился раскрасневшийся Ихарп и положил на стол несколько свечей. Дриан сосредоточенно расставил их по углам пентаграммы, зажег и монотонно затянул заклинание. Свечи мигали. Конан нетерпеливо барабанил пальцами по столу. Ихарп под предлогом врожденного страха перед колдовством опять ушел в соседнюю комнату. Дриан тонким голосом пел мантру. Свечи шипели и трещали. В комнате стало темнее. Казалось, в центре пентаграммы сгущается тень. Внезапный сквозняк пошевелил волосы, прошелся холодком по спине. Конан ощущал чье-то присутствие. Мальчик кого-то вызвал. Кого? Сможет ли он совладать с ним?
— Только покажи нам дорогу! — пронзительно крикнул Дриан и сделал охранительный знак. На лице его читалась тревога, граничившая с отчаянием.
Внезапно Конан понял, что знает, где находится похищенная княжна и как туда добраться. Остальное — и самое страшное — когда-то показала Книга…
— Да, готов заплатить… — простонал Дриан, — только оставь мне хоть немного…
Конан едва успел подхватить ослабевшее тело мальчика. Тень, сгустившаяся в центре пентаграммы, исчезла. Свечи вновь горели ярко и весело.
— Он взял половину моей крови… — прошептал Дриан, теряя сознание.
Конан с Дрианом на руках вышел в соседнюю комнату, одним движением смел с лежанки Ихарпа и его «красавицу» — жену и уложил мальчика, бережно укрыв его вытертым заплатанным одеялом. Не глядя на растерянных супругов, так и оставшихся лежать на полу с раскинутыми ногами и вытаращенными глазами, бросил:
— Будете за ним ухаживать. Он потерял много крови… Выживет, но долго не сможет двигаться. А я должен найти капитана Бруккиса, если его еще не казнили!..
Колокол спустя отряд вооруженных до зубов всадников, возглавляемый Конаном и Бруккисом, спешно покинул город.
Ониксия лежала на каменном полу пещеры, но боли от впивающихся в спину острых камешков не чувствовала. Она вновь услышала топот копыт. Этот ужасный звук! Он означал, что сейчас в пещеру опять вползет ненасытный сатир, отвратительно воняющий козлом, и набросится на нее, как хищник на добычу. Да она и есть добыча… Этот хрипящий, сопящий в ухо, причиняющий боль зверь с помощью какого-то колдовства сумел похитить ее и теперь пользуется своей властью. Сколько раз она подвергалась истязанию? Не сосчитать… В голове — туман, в онемевшем теле — остатки боли.
Стук копыт приближался. Послышалось тяжелое дыхание возбужденного самца. Сейчас он отодвинет решетку и с сопением протиснется в нору… Потом, жадно подгребая под себя ее тело, брызгая вязкой слюной из вонючей пасти, войдет в нее, причиняя жгучую боль… О боги! Почему вы позволяете зверю терзать тела своих жертв? Почему вы вообще позволяете существовать злобным хищникам? Мучающим, терзающим, убивающим.
Внезапно вспомнились глаза, умирающего оленя. Это было в первый раз… В тот день, когда она поняла, что нельзя смотреть в глаза тем, кого ты убил. И страшная истина открылась молодой княжне, ожидающей в тесной пещере очередного изнасилования. Да ведь она — тоже зверь! Она — такой же хищник, убивающий беззащитных! Человек — вот самый ужасный злодей, присвоивший право лишать других жизни!
А ее отец?.. Ее заботливый, любящий отец? Разве не он устраивает на потеху толпе публичные казни?! Он не знала, не хотела, знать… Но слышала разговоры… Как лопается кожа, обнажается истерзанная плоть, затем кость — ребра, позвоночник… Как умирает в муках жертва…
Разве ее отец лучше этого сатира, который сейчас ползет к ней, снедаемый похотью? И может быть, муки, которые она испытывает, это искупление его грехов? Грехов, совершенных и совершаемых зверями в облике благонравных, всеми уважаемых горожан?
Ониксия почувствовала, мерзкое дыхание подползающего сатира. Нестерпимая козлиная вонь колючками заползала в нос, забивала, горло, мешала дышать. Или это его истекающие слюной губы уже заткнули ей рот?
И не отвернуться, не избежать его вонючей пасти — грубые руки, царапая когтями щеки, держат голову… И эта боль внизу живота!.. Эта нестерпимая боль!.. Она растекается волной по телу, током содрогания поднимается по позвоночнику, туманит голову. Заставляет глубже и порывистее дышать, вызывает стоны. Но и теплоту тоже… И какое-то новое, щемяще-сладостное чувство! Наконец, наступает момент; когда боль превращается в наслаждение. О, как он велик и могуч, ее повелитель!.. Повелитель зверей и людей! Он дает ей могущество! Его семя прорастает в ней невероятной силой!..
И княжна, издавая сладостное рычание, царапала волосатую спину сатира отросшими острыми когтями…
Конан внезапно натянул поводья. Отряд остановился, и пыль, поднятая копытами коней, наконец, догнала всадников, окутала серым, мглистым облаком. Капитан Бруккис вопросительно глянул на огромного киммерийца, утверждавшего, что он знает, где спрятана княжна.
Конан, сжав в кулаке поводья, нахмурился. Стоит ли теперь спешить? Каким-то образом он понял, что Ониксия начала меняться. Так и показывала книга… Но он все же надеялся, вопреки всему. А теперь?.. Ехать, чтобы оторвать злобную ведьму от ее возлюбленного? Да она выцарапает глаза своим спасителям!
Невидящим взором Конан посмотрел на Бруккиса. Его казнят, если княжна не будет найдена и спасена… Что ж, они найдут ее… Вот только понравится ли теперь князю его дочь?
Киммериец хмыкнул. Может, доставить ее вместе с возлюбленным? Нет, нет… Книга показала, что он должен сделать. Еще и поэтому нужно ехать вперед… И дело тут вовсе не в княжне…
Он тронул коня, и скоро отряд, оставляя за собой клубящееся облако, вновь несся по пустынной дороге туда, где на горизонте вставали призрачные синие горы.
— Сегодня в полночь явится Великий Заган, — козлоногий мрачно уставился на княжну. — Он наметил тебя в жертву и не простит мне ослушания. Нужно бежать.
— Как скажешь, мой повелитель… — Ониксия лениво приподнялась на локте и окинула взором хижину. — Но мне здесь так нравится…
— Лучше, чем в пещере?
— Мне и в пещере с тобой было хорошо! Княжна посмотрела на сатира ярко-желтыми глазами и
