Свет постепенно приближался. Подойдя поближе, Люций увидел, что горит не один факел, а два. Они были укреплены в металлических вставках с наклоном друг к другу по разным сторонам тяжелых железных ворот. Локтей на сто пятьдесят не доходя ворот, пещеру пересекал глубочайший ров шириной в сорок локтей. Глубина его была столь велика, что дна разглядеть не удалось, и ни звука не доносилось из провала. Текла ли, стояла ли там вода, или ждали гибельные острые клыки камней, или жадно чавкало огненное озеро — рассказывали горцы и о таких, — узнать не было возможности. Взгляд тонул в непроницаемой черноте.
Через пропасть был перекинут узкий подвесной мостик, судя по полусгнившим доскам, весьма и весьма старый и давным-давно не используемый. Веревки, видимо когда-то и в самом деле очень прочные, раз сохранились до сих пор, ныне истлели. Все сооружение было предельно шатко, выглядело крайне удручающе и держалось, похоже, только потому, что в пещере никогда не бывало ветра.
Однако другого выхода, кроме того, как ступить на этот мост, у десятника не оставалось. Обратной дороги не было, и лучше уж найти смерть в бездонном рву или попытаться проникнуть за кованые ворота, чем пасть от мерзких лап этих желтолицых пауков с миндалевидными глазами.
Прежде чем выйти из темноты в тусклое пятно неверного света, отбрасываемого факелами, он еще раз осмотрел площадку перед воротами. Она была идеально ровной и совершенно пустой — ни единого мелкого камешка, только толстый слой пыли.
«Значит, первый факел принесли откуда-то из боковых ходов! — догадался Люций. — Иначе здесь остались бы следы».
Первый шаг по мосту показал, что тот все же куда крепче, чем думалось поначалу. Веревки натянулись и задрожали, доски расхлябанно стучали, вся развалина заходила ходуном из стороны в сторону, при этом еще и выгибаясь, но обрушиваться не спешила. Люций преодолел уже локтей двадцать пять из необходимых сорока, как вдруг доска под его ногой, совсем уж сгнившая, рассыпалась в прах, и он провалился одной ногой в бездну. На секунду ему показалось, что именно в пальцах этой ноги находится его сердце. С трудом, дрожа от голодной усталости и страха высоты, вытянул он ногу обратно на мост и дальше уже не прошел, а просто прополз последний участок страшного пути и растянулся без сил, выбравшись на твердую скалу. Мост еще долго раскачивался и стучал досками, а потом мелко дрожал, словно злился на того, кто осмелился нарушить его покой.
Долго не мог десятник прийти в себя, а когда, наконец, очнулся, прямо перед собой увидел огромные — в четыре человеческих роста — железные ворота. Наверх уходила глухая стена грубой кладки, достававшая, видимо, до самого потолка. По их виду легко было заключить, что, по крайней мере, с внешней стороны уже много лет никто не только не подходил к ним, но даже и не пытался как-либо ухаживать за воротами. Ржавчина широкими и темно-рыжими пятнами покрывала створки, а немногие медные детали позеленели. Ноги Люция утопали в толстом слое жесткой многолетней пыли.
Он подошел к воротам и в том месте, где было маленькое окошечко с глазком, постучал негромко. Ответом была тишина. Он постучал громче и продолжительнее — вновь тишина. Он заглянул в глазок — непроглядная темнота. Наконец он повернулся к воротам спиной и принялся стучать пяткой, подняв ужасный грохот, но в результате только отбил ногу. Люций колотил в ворота и так и сяк, в разных местах, и руками, и ногами, и плечом… Жаль, не оказалось рядом камня потяжелее, чтобы и его пустить в дело. Ничего не помогало. Долго еще по пещере бродило гулкое эхо последних его ударов. Он сел у ворот, привалившись к ним спиной, и в изнеможении опустил голову на поджатые колени.
«А кто же зажег факелы? Не могут ведь они гореть тут сотни лет сами по себе?» — вдруг пришла в голову Люцию утешительная мысль. Факелы не сгорели еще и наполовину, значит, зажгли их не столь давно. Оставалось только дождаться, пока кто-нибудь придет, чтобы заменить их новыми. Только вот как это делают, если не открывают ворота?
Он встал и принялся рассматривать железные створки. Как раз над тем местом, где были укреплены чашки-держатели факелов, глаза его различили тонкий шов. «Ага, — подумал офицер, — вот и окно. Его открывают и так, сверху, меняют факелы. Да, но зачем такие ухищрения? Зачем вообще факелы там, где никто не ходит?»
Сплошные зловещие загадки окружали его. Еще неизвестно, кто скрывается за этими воротами. Вполне может быть, страшилища стократ ужаснее подземной желтокожей расы. Но выбирать ему не приходилось. Оставалось лишь сидеть и ждать. Тишина и безразличие овладели всем его существом. Факелы сгорали ужасно медленно, иногда потрескивая. Напряжение всех сил и невиданная концентрация воли и внимания потребовали отдыха. Человек заснул прямо на полу, привалившись спиной к запертым воротам.
Очнулся он вовремя. Правый факел уже сгорел совсем, а левый был близок к тому. Круг света резко сузился, тьма обступила десятника со всех сторон, так что он едва мог видеть первые доски моста. Все прочее терялось во мраке. Вот мигнула последняя вспышка, пламя задрожало и исчезло. Еще несколько секунд перед глазами плавали разноцветные пятна, и вот знакомая уже чернота затопила пещеру. «А вдруг они ушли вглубь горы и более не вернутся? Не пойти ли обратно попытать счастья в боковых коридорах?» — стал уже подумывать Люций.
И в тот же самый миг за воротами послышались шаги. Некто шел по пещере четким, будто строевым, шагом. Люций вскочил на ноги и припал к отверстию. Там из темноты приближался яркий свет факела, кругом падавший на пол перед идущим. Люций прислушался. Шаг печатался столь слаженно, что даже опытный в подобных вещах слух военного не сразу различил, что это не одна пара ног, а три! «Неужели караул?» — подумал он и воспрянул духом. Не мог он допустить и мысли о том, чтобы опустившиеся пещерные дикари были знакомы с таким достижением цивилизации, как военный караул.
А звук шагов, мерный и уверенный, нарастал. Из темноты появились трое высоких воинов в блестящих чешуйчатых доспехах и куполообразных островерхих шлемах. Каждый был опоясан длинным тяжелым мечом. Как зеркало, сияли начищенные налокотники, наручи и поножи. Первый нес горящий факел, высоко поднятый в твердой руке, а двое шедших следом держали по целой связке заготовок для факелов: должно быть, это место не было единственным на пути караула.
Но каковы были их лица! Суровые, аскетические, преисполненные благородства и мужества. Высокий лоб, выпуклые виски, прямой правильный нос, тонкие губы, белая чистая кожа, светлые волосы и борода, а главное — глаза: пламенеющие, лучезарные и страшные своей всепроницательностью. И в то же время печать немыслимого количества лет, полных побед и горького опыта, пережитых страданий и неземных чудес, лежала на их лицах. Казалось, из давно ушедшего в глубины времени прошлого явился вновь древний титанический народ и вот взирает скорбно на гнусные дела и тщедушие потомков и жаждет ответа и суда. Жаждет отмщения.
Первая мысль Люция была о бегстве. Скрыться, спрятаться в темноте от этих обвиняющих, испытующих глаз, как от наказания, заслуженного, но ужасного. Но было поздно. Он едва успел отпрянуть от глазка и отступить на два шага назад (отходить дальше он побоялся, ибо совсем не видел зияющей где- то близко пропасти). Неведомые воины приблизились к воротам и остановились. Послышались слова команды. То был глухой и рокочущий, как темные столетия, язык. Затем кто-то стал подниматься по ступеням. Шаги затихли где-то на уровне того самого окна, из которого зажигали факелы. Звякнули ключи, щелкнул замок. Десятник замер в оцепенелом напряжении. Железная створка отворилась. Свет факела упал на площадку перед вратами, выхватив из темноты жалкую фигуру усталого, напуганного человечка в легких доспехах офицера аквилонской армии.
Секунду длилось молчание. Несомненно, стражник увидел его, но сам был изумлен тем, что здесь находится живое существо, причем это существо — человек. Но тут же прозвучала властная команда. Люций понял, что ему приказывают стоять неподвижно, хотя не смог различить ни единого знакомого слова.
— Я не понимаю! — ответил он вполне искренне, хотя как стоял недвижно, так и оставался стоять, и без приказаний выполняя все, что от него требовалось.
Опять заговорил страж, зажигавший факелы. На сей раз, он обращался назад, видимо, к старшему в карауле. И без перевода было ясно: речь идет о том, открывать ли ворота, впускать ли пришельца.
— Впустите меня, о, благородные мужи! — взмолился Люций. Что ему еще оставалось делать? — Меня захватили эти желтокожие нелюди, я не пил и не ел много времени! Я такой же человек, как и вы! — В отчаянии он готов был встать на колени, но тут из-за ворот послышался ответ.
