продолжал:
– «Но я же давал клятву верности Нумедидесу! – вскричал я, не вкладывая меч в ножны. – Я знаю, что ты победишь, но не могу нарушить свое слово. Лучше сразу убейте меня!» И, клянусь Митрой, наш будущий правитель посмотрел на меня с уважением. «Я не могу убить тебя, ведь мы вместе сражались у реки Молний,» – сказал он. И тогда положение спас Просперо Пуантенский: «Ты клялся в верности прежде всего родной стране, а она стонет под игом нынешнего короля. Я принц, и я освобождаю тебя от клятвы Нумедидесу!» Теперь меня ничто не связывало, и, схватив факел, я повел восставших в покои короля. Но его там не было – старая лиса бежала! «Скорее в тронный зал, он не мог уйти далеко!» – позвал я и бросился вперед, освещая путь остальным. Нумедидес, потерявший рассудок, сидел на троне. «Конан, вот твоя корона, – сказал я, поднимая факел. – Так возьми же ее ради всей Аквилонии!» И наш теперешний король просто взял и задушил Нумедидеса! «Благодарю тебя, верный друг,» – произнес он потом и пожал мне руку.
– И опять подарил меч? – поинтересовался один из опытных слушателей.
– Нет, перстень, – с достоинством ответил Чепозус. – Но недруги украли его у меня, чтобы я не смог подтвердить свои слова…
По лицам гвардейцев Ларго понял, что прозвучавшая история, явно плод долгих творческих мук славного пехотного офицера, произвела некоторое впечатление. Чепозус это тоже понял и поспешил закрепить достигнутый успех:
– Вот, помню, лет пятнадцать назад, когда вы еще держались за мамкин подол, случилось мне сопровождать нашего посланника в Туран. И пришлось нам заночевать прямо в пустыне. Стою я в карауле, и вижу…
Ларго поднялся и побрел по лагерю, оставив бравого офицера развлекать слушателей сказаниями о собственных подвигах. Негромко потрескивающие костры освещали лица сидящих вокруг солдат, слышались неспешные бивачные разговоры и смех, булькала закипающая вода в котелке – и Ларго охватило ощущение, что он нашел свое место в огромном и не всегда справедливом мире, и здесь его дом – отныне и навсегда.
Донесшиеся до Ларго лютневые переборы заставили его прислушаться. Песни Ларго любил не меньше, чем истории о воинских подвигах, и потому двинулся на звук. Он сам не заметил, как преодолел небольшой овражек, отделявший королевский лагерь от придворного, и оказался в лабиринте шатров и мелькании факелов. Здесь царило чуть ли не предпраздничное настроение. У самого большого костра толпились хорошо одетые люди, слуги разносили вино и сладости, а в отдалении на лежащем дереве пристроился придворный музыкант, бережно обнимающий лютню. Исполнялась баллада о воителе Алькое, повествующая одну из легенд о его смерти. В последнее время при дворе вошли в моду старинные песни и предания, и музыканты сбивались с ног, разыскивая по деревням седых сказителей и упрашивая их спеть что-нибудь из былого.
Под мелодичное звучание струн напевно лился голос, произносящий древние строки:
Чуткие пальцы музыканта неуловимо изменяли свой бег, и мелодия звучала то тревожно, то мягко, лютня могла рыдать, подобно женщине, а порой в ее переливах явственно слышались боевые трубы. Певец сидел, полузакрыв глаза, и, казалось, его ничто не интересует, кроме рождаемой струнами музыки и сливающихся с ней слов позабытой баллады:
– Посмотри-ка, Сервилий, даже солдафоны не остаются равнодушными к искусству великого Тилбери!
Ларго обернулся – двое придворных проследовали мимо, непринужденно беседуя и не удостоив юношу более ни единым взглядом. Ларго попробовал на вкус уже готовый язвительный ответ – и промолчал, решив, что все равно ничего не докажет. Но удовольствие от баллады было безнадежно испорчено, и Ларго поплелся к своим.
Большинство гвардейцев, завернувшись в плащи, спали вокруг костра. Ларго пристроился между двумя товарищами, надеясь, что их мощные спины согреют его в наступившей ночной прохладе, и провалился в сон.
Ларго проснулся оттого, что ему было холодно. Он открыл глаза – и ничего не увидел. Было то таинственное время суток, когда луна уже не освещает землю призрачным светом, а солнце еще нежится в своих небесных чертогах. Кромешная тьма и тишина царили над спящим лагерем. На месте костров бесшумно плясали алые искорки, изредка где-то в лесу тоскливо кричала какая-то ночная птица. Дрожащий Ларго с трудом поднялся на затекшие ноги и, спотыкаясь, побрел к кострищу. Какое-то время он с надеждой пытался раздуть угольки, но взметнувшееся было пламя тотчас угасало, стоило запыхавшемуся Ларго протянуть к нему руки. Пришлось искать в темноте дрова, натыкаясь на спящих гвардейцев и выслушивая сонные ругательства, не теряющие от этого, впрочем, своей живописности. Наконец, Ларго смог усесться у разгорающегося пламени и со стоном наслаждения ощутил, как бежит тепло по негнущимся рукам и ногам.
Ларго уже начал клевать носом, согревшись у весело трещащего костерка, как вдруг явственно услышал короткий вскрик и плеск воды где-то на краю лагеря. Юноша привстал на месте, тщетно пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте. Невдалеке приподнялся на локте еще кто-то, и толкнул лежащего рядом:
– Эй, Хотан, там кричали, или мне послышалось?
– Почем мне знать, господин офицер, – проворчал Хотан и попытался вновь завернуться в плащ. Офицер увидел Ларго и строго спросил:
– Ты караульный?
– Нет, господин офицер, – ответил Ларго и порадовался за себя. – Но там действительно кричали, я слышал.
Дотошный офицер разбудил недовольно бормочущего что-то Хотана, и они, прихватив факелы, отправились в ту сторону, откуда раздался крик. Воцарившаяся на несколько мгновений тишина была сметена воплем удивления, смешанного с ужасом, и раздавшимся затем шумом борьбы, треском веток и ворвавшимся в уши Ларго визгом, явно не принадлежавшим человеку. Юноша вскочил на ноги, судорожно нашаривая на поясе кинжал, вокруг зашевелились просыпающиеся гвардейцы, послышалось испуганное ржание лошадей.
– Тревога! Первое пехотное отделение, ко мне! – успел еще услышать Ларго перед тем, как хаос поглотил оба лагеря.
Демоны хлынули из леса, казалось, со всех сторон. Они падали с неба и кидались из травы на не успевших приготовиться к бою людей, молча вцепляясь им в горло. Никто не успевал организовать оборону, команды офицеров тонули в общей суматохе, и каждый сопротивлялся, как мог. Со стороны лагеря придворных доносились истошные вопли ужаса – ничего не понимающие вельможи выбегали из своих шатров, становясь легкой добычей ночных тварей. По поляне метались сорвавшиеся с привязи и обезумевшие от страха лошади, увеличивая панику. Выроненный кем-то факел воспламенил легкий палаточный шелк, и взметнувшееся пламя осветило картину гибнущей стоянки.
Ларго не успел испугаться. Вынырнувшее из темноты животное, похожее на лишенного шерсти волка, чья кожа была покрыта отвратительными складками, молча кинулось на юношу. Под тяжестью зверя Ларго потерял равновесие и рухнул на землю. Капая на лицо Ларго слюной и распространяя зловоние из пасти, демон пытался дотянуться до его горла. Одной рукой вцепившись в нижнюю челюсть существа и стараясь задрать его морду вверх, другой Ларго размахнулся и с силой всадил кинжал в бок противника. Зверь вздрогнул и захрипел, его лапы заскребли по куртке Ларго. Юноша столкнул с себя умирающего демона и поднялся на слегка трясущиеся ноги.
