Иава молча смотрел на Конана, чей гнев ему вполне был понятен, и с грустью осознавал, что уговорить его сделать крюк — невозможно. И хотя шемит был вдвое старше парня, а следовательно, и опыта имел поболее, преодолеть чисто варварское упрямство и ему оказалось не под силу: сие выяснилось еще при подходе к древнему лесу.
— Конан, постой.
— Что тебе надо? — Киммериец обернулся, угрожающе положив руку на эфес меча.
— Мне надо, чтобы ты пошел со мной. Лучше ползти по болоту, чем попасть в Алисто-Мано. Ты слышал о таком?
— По-аргосски это что-то вроде «сердитого суслика», — мрачно проворчал варвар.
— Вроде… А точнее — «злое сельцо». Я побывал как-то в гостях у этих ублюдков… Живут они богато, хотя и ничего не делают. У них даже ребенок поленится поднять оброненную куклу. Грабят дальние деревни, угоняют скот и продают его в Шем… Но самое гнусное то, что они берут пленных. Заставляют их работать от зари и до зари, а потом, когда человек уже еле дышит, сжирают под дикарские пляски…
— Откуда ты знаешь?
— Я сам пробыл у них без малого две луны, — неохотно пояснил Иава.
— И почему же тебя не сожрали?
— Не успели.
— Если ты ушел от них, то я и подавно уйду, — самодовольно заметил Конан, разворачиваясь.
— О, упрямый варвар… Мне помог случай!
— А мне помогут мои руки и мой меч!
Раздраженно плюясь, шемит последовал за Конаном. А тот, загребая сандалиями пыль, быстро шагал на юго-запад, и черная грива его, покрывавшая могучие плечи, колыхалась под порывами теплого ветра. Он не оглядывался, явно потеряв всякий интерес к попутчику; голод и жажда гнали его прямиком к Алисто- Мано, где наверняка можно было раздобыть и еды и воды. Все, поведанное шемитом, мало волновало Конана. Он не хвастал: меч и руки, да еще природой подаренная смекалка не раз выручали его из всякого рода бед и опасностей. Не чужда ему была и осторожность, но только не в тех случаях, когда требовалось достичь определенной цели — к цели варвар шел чаще всего напролом, ибо настоящим хитрецом величать себя не мог. Хитрость — наука купцов и воров, а Конан, хотя и обучался воровскому ремеслу, все таки не считал сие достойным для себя занятием. Деньги, слава и женщины — обладать всем этим он стремился, как и любой другой в меру тщеславный юноша, но лгать и притворяться пока ему приходилось лишь при крайней необходимости, и это его вполне устраивало. Воин — истинный воин — должен уметь все, и если обстоятельства не позволяют применить руки и меч, надо действовать иными способами, могущими принести удачу или победу. Но все же лучше — Конан искренне был в этом убежден — руки и меч. А потому, полностью уверенный в своих выводах, он спешил к «злому сельцу», в мыслях предвкушая уже отличный обед, за который готов был даже заплатить.
Наконец равнина резко пошла вверх, и там, на возвышении, варвар увидел ровный, словно солдатский, строй крошечных аккуратных домишек. Довольная ухмылка пробежала по его губам, а желудок моментально отозвался протяжным урчанием. Вслед за ним, переходя с рыси на иноходь, а с иноходи на галоп, поспешал Иава. С ног до головы покрытый серой пылью, в отличие от Конана не спавший всю ночь, он тоже хотел есть и еще более хотел пить, но его многолетний опыт бродяжничества подсказывал, что если голод можно рано или поздно утолить, то отнятую жизнь вернуть обратно нельзя; благоразумие, которое, как полагал Иава, тоже имеет пределы, в их с Конаном путешествии просто необходимо.
— Конан! — крикнул он, видя, что варвар уже начал забираться на холм.
— Ну, — с неудовольствием обернулся тот.
— Скажи, если лев рвет зубами козленка, а ты проходишь мимо и безумно голоден…
— Отниму козленка, — буркнул киммериец, не дожидаясь вопроса, и полез дальше.
— О, божественная Иштар… — прошептал шемит. — Лучше отправиться в путь с гиеной на спине и змеей в кармане, чем с неким юным варваром. Пусть меня разорвет Золотой Павлин Сабатеи, если я еще раз пойду за этим парнем…
А пока, карабкаясь на холм следом за киммерийцем, Иава заранее холодел от ужаса, живо представляя себе железные цепи, коих у обитателей Алисто-Мано всегда было вдоволь для гостей любого роста, пола и возраста — до сих пор на широких лодыжках шемита сохранились следы ржавых тяжелых оков, до сих пор в ушах его звенел унылый голос надсмотрщика, волочащего за собой длинную толстую плеть. Он вдруг вспомнил костер, вокруг которого, размалеванные словно туземцы, скакали необычно оживленные ублюдки, а в самой середине костра — женщина, привязанная к врытому в землю столбу. Ее дикие вопли, корчи, предсмертный хрип… Вздрогнув от вставшей перед глазами картины, Иава чуть было не скатился обратно к подножию холма. Но, с трудом удержавшись на ногах, сразу ринулся вперед с удвоенной скоростью, увидев, что киммериец уже входит в гостеприимно распахнутые перед ним деревянные воротца.
— Что страшного нашел ты, разноглазый, в этих недоносках? Неужели похожи они на львов, раздирающих козлят? — Варвар захохотал, ковыряя в зубах кончиком кинжала, приобретенного им у сайгада. — Разве что жилистые, а так… Тьфу, кожа да кости… Я с десятком таких справлюсь, не успеешь ты выпить и кружку пива. Хей, Иава, не криви рожу. Переночуем здесь, а утром — двинем дальше. Ты опять потащишься со мной? Не пойму, зачем…
Так разглагольствовал разомлевший от обильной еды и чуть подобревший варвар, величественно принимая все новые и новые кушанья, подносимые ему с подобающим почтением худосочными хозяевами. Он осушил уже без малого четыре чаши прекрасного белого вина, один съел жирного поросенка и полную миску лапши, и теперь, вяло подхватывая с блюд куски и отправляя их в рот, готов был либо ко сну, либо к веселью — в зависимости от обстоятельств. Но веселиться с шемитом он, помня все случившееся, не желал, а бледные тоскливые физиономии здешних жителей никак не подходили для дружеской пирушки, так что Конан склонялся все же к тому, чтобы кликнуть кого-нибудь порасторопнее, потребовать себе комнату и кровать и забыться сном до самого утра.
Иава, бросая на варвара удрученные взгляды, тем не менее проворно уплетал и ливерный паштет, и свежеиспеченные булочки, и кролика в вине, и фрукты — все яства с исключительной быстротой попадали не только в его желудок, но и в сумку, что покоилась на его коленях. При этом шемит старался не обращать внимания на довольно бестактные покашливания хозяев, застывших вокруг стола в полупоклоне. В конце концов — он знал точно — не их трудом пойман кролик, зажарен поросенок и сварена лапша. В Алисто-Мано все работы выполнялись рабами, а рабство Иава не признавал ни в каком виде, потому и содеянное теперь полагал не воровством, а местью жестоким и хитрым эксплуататорам.
Решив таким образом проблему пропитания в дальнейшем путешествии, следовало подумать, как бы сие путешествие продолжить. Шемит был уверен, что так просто их отсюда не выпустят. Жаль, что Конана, судя по всему, подобные мысли не посещали. «И куда только подевалось его первобытное чутье?» — с раздражением говорил себе Иава, глядя на варвара, который уже откровенно зевал во весь рот, лениво перебирая пальцами крупные, налитые соком виноградины на огромной грозди.
— Конан, — не выдержал наконец Иава. — Надо идти. Слышишь?
Киммериец благодушно молчал. Он, который, в отличие от хозяев, всецело одобрял поступок спутника — а почему бы и не взять то, что все равно приготовлено для них? — ни о чем более думать не желал. Спать. Только спать. Голова была пуста так, как может быть пусто высохшее озеро; веки отяжелели, а губы не могли шевельнуться даже для того, чтобы произнести одно лишь слово: «Спать». Словно в тумане видел Конан бледные тощие морды, разноцветное пятно стола, волосатые ручищи шемита слева… Кажется, тот что-то пытался ему сказать?
Иава в ужасе наблюдал за тем, как смягчаются грубые черты киммерийца, как соловеют и светлеют его синие глаза, а нижняя тяжелая челюсть отвисает как у полоумного. От бессилия у шемита даже свело мышцы плеч. Он понял, в чем заключалась хитрость хозяев: сначала опоить незваных гостей, а потом и пленить. Окинув быстрым взором все, что стояло на столе, Иава решил, что отрава, по всей видимости, находилась в белом вине, кое Конан употребил так решительно и в большом количестве. Сам он — то ли по наитию, то ли от расстройства — вина не пил, довольствуясь чистой родниковой водой, и потому сейчас чувствовал себя превосходно. Что же за снадобье бросили они в чашу варвару? И каково его действие?
