высшей касте шаманов так легко определить.
— Брахид, — тем не менее ответил он. — Ты был в Кешане или Зембабве?
— В Пунте, — уточнил киммериец.
— Ну наконец-то! — пыхтя, к ним вразвалку приближался сайгад. — О, варвар, как ты обеспокоил меня!
— Пшел! — Конан вскочил на вороного и показал шаману на кобылку Кумбара, — Садись!
— У меня есть лошадь, — вежливо отказался тот. — Здесь, за углом. Если позволишь, я возьму ее, а потом покажу тебе и твоему другу место, где можно спокойно переночевать.
Сайгад притворным кашлем скрыл облегченный вздох, начал торопливо карабкаться на свою буланую.
— Клянусь Кромом, неплохая идея, — повеселел варвар, по обращая внимания на умильные взоры старого солдата. — Если б там еще нашлось вино покрепче, чтобы залить мои царапины…
— Найдется, — Парминагал внимательно посмотрел на его пропитанную кровью тунику. — И ты его выпьешь. А царапины подлечу я.
Услышав это обещание, Конан довольно ухмыльнулся: вторая драка за день — это слишком даже для него. К тому же раны, кои он так небрежно назвал царапинами, нестерпимо болели. Исполосованные разбойничьими кинжалами спина и руки, синяки и порезы от схватки в таверне горели как в огне, и киммерийцу стоило немалого труда спокойно сидеть в седле и ждать, когда шаман сходит за своей лошадью.
Но тот вернулся быстро. Его серая в яблоках кобыла, ценою, наверное, вдвое выше, чем вороной Конана и буланая Кумбара вместе взятые, гарцевала под ним на длинных тонких ногах, словно разминаясь перед предстоящей гонкой. Махнув рукой Конану, Парминагал направил ее в ближайший переулок, и спустя несколько мгновений все трое уже ехали цепочкой меж двух рядов низких каменных домов, что стояли не более чем в Десяти шагах друг от друга. Из переулка спутники повернули на широкую улицу, а с нее — снова в переулок, где и находилось то самое, обещанное шаманом место.
— Берут недорого, — сообщил Парминагал, легко соска кивая с лошади. — И народ спокойный — все больше проезжие.
— Так это постоялый двор? — подобострастная улыбка не сходила с уст Кумбара.
— Обычный кабак, — Шаман повернулся к Конану, который привязывал своего вороного под символическим навесом, сколоченным из дырявых досок. — Но комнаты приличные.
— Наплевать на комнаты, — буркнул варвар, — Вина хочу.
— Будет и вино.
Он похлопал по холке свою серую в яблоках и по-хозяйски распахнул дверь. Сайгад суетливо задергался у входа, пропуская вперед Конана, а потом и нового знакомца. В душе он безумно страдал, подозревая, что варвар теперь, после такого позора, прогонит его прочь, что было бы только справедливо, и уже готовил ответное выступление, обильно украшенное тонкой лестью и клятвами в дальнейшем вести себя более мужественно. Но пока Конан молчал и лишь отворачивал взгляд от старого приятеля, будто стыдясь его перед таким отважным человеком, как этот невесть откуда взявшийся на их головы Парминагал.
Обстановка внутри кабака несколько успокоила расшатанные нервы Кумбара. Здесь оказалось тихо, тепло и уютно. Довольно большой зал разделялся на шесть одинаковых квадратов, каждый из которых был обставлен почти по-королевски: низкие круглые столы, удобные глубокие кресла, серебряные кадильницы, благоухающие чудесными ароматами, и — в качестве подарка дорогим гостям огромные бутыли с заключенным в них вином цвета пурпура. Бутыли выдавали у входа в зал слуги в белых передниках.
Посетители действительно выглядели вполне прилично, скромно. Конан пересчитал их на случай драки — для этого ему хватило пальцев на одной руке, — затем прошел к свободному столику в дальнем углу зала. Отсюда отлично просматривалось все помещение, а также вход в кухню и лестница на второй этаж. Усевшись спиной к стене, киммериец вытянул ноги, кивком подозвал слугу. Кумбар и шаман сели по обе стороны от него.
— Еще вина, — коротко приказал Конан подбежавшему парнишке. — И побольше!
— Самого лучшего! — Опальный сайгад широким жестом бросил на стол туго набитый кошель.
— Побереги свои деньги, — улыбнулся Парминагал. — Вы будете моими гостями.
— Пойдет. — Конан откупорил подарочную бутыль и с шумом выхлебал сразу четверть.
— Займемся твоим исцелением? — спросил шаман, открывая свою бутыль.
— Позже.
— Как ты догадался, что я брахид?
Пожалуй, этот вопрос серьезно его интересовал.
— Брахид или хамвид — я в этом не разбираюсь. Но этот знак, — он указал на три полосы на щеке Парминагала, — видал не раз.
— У хамвидов такие же, только другого цвета.
— Мне без надобности.
— Давно ли из Пунта? — продолжал светскую беседу новый знакомый.
— И трети луны не прошло. Да Нергал с ним, с Пунтом. Скажи мне лучше, с чего ты вдруг стал драться? Я слышал, шаманам высшей касты запрещено защищать себя.
— Я уже не принадлежу к высшей касте, — помрачнел Парминагал. — Меня изгнали два года назад…
— И за что же? — строго вопросил Кумбар, заглядывая в лицо шаману.
— А ты помолчи, — приказал Конан. — Тебя все это никак не касаемо.
— Тоже за драку, — все же счел нужным поясниц Парминагал. — Так уж получилось — не имею терпения в достатке. От природы ли, от воспитания ли… А дикари, сам знаешь, Конан, шаманов высшей касты не выносят. Они для них вроде как чужаки. В общем-то, так оно и есть… Ну а чужаки всегда раздражают. Вот хотя бы нынешний случай.
— Да уж… — опять встрял сайгад. — Такова жизнь…
Кумбар и без того действовал на варвара как шаман высшей касты на дикаря, а сие глубокомысленное замечание и вовсе разрушило призрачный мир. Рыкнув, он повернулся к опозоренному царедворцу всем телом, намереваясь, прогнать его наконец обратно в Аграпур, но тут голос снова подал шаман:
— Будь спокоен, Конан. Перед моим лечением вся суть твоя должна быть свободна от дурного.
— Заживет и без твоего лечения, — небрежно махнул рукой киммериец.
— Раны — да, конечно, заживут. — Парминагал вдруг замолчал, поднял бутыль, разглядывая на свет содержимое ее. — Дело тут совсем в ином.
— И в чем же? — подозрительно нахмурился Конан.
— Те, кто следуют за тобой из Пунта. Они беспокоят тебя…
Конан поперхнулся очередным глотком вина.
— А тебе откуда сие известно?
— Это просто. Вокруг тебя я вижу черный овал — значит, душа твоя скована чужой волей. Овал очерчен не сплошной линией, а пунктиром, то есть разорван — значит, ты осведомлен о преследовании и пытаешься скрыться. Ну, а кто гонители… Поверь, шаману высшей касты о том догадаться легко.
— Хм-м-м… Клянусь Кромом, приятель, ты не ошибся… И что же мне делать? — С губ варвара не сходила усмешка, но сердце его тяжело бухало в груди в ожидании ответа. Он и сам себе не хотел признаваться в том, как измучило его в последние дни постоянное напряжение. Всегда готовый сразиться в одиночку хоть с целым войском, если потребуется, перед темными силами он испытывал нечто вроде суеверного ужаса. Он чувствовал себя загнанным зверем, который устал убегать: рыча от ярости и смертельного страха, он останавливается, разворачивается к врагу своему так, чтоб видеть глаза его, и…
— Я расскажу тебе. Потом.
Парминагал подозвал хозяина и велел ему приготовить комнаты для его гостей. В голосе его (таком ровном, спокойном, что Конан снова взбеленился — этот парень будто испытывает его терпение, заставляя ждать, в то время как душа варвара сжимается перед наступлением всякой ночи) было нечто странное. Он словно задумался о чем-то очень серьезно; карие глаза потемнели до черного; морщина, прорезавшая лоб,
