Только самый последний глупец мог поверить, что он станет великим…
— Я б потолковал с тобой о величии и прочем — о чем захочешь, — усмехаясь, сказал Конан, — но после. Сейчас мне надо увидеть его.
— Это неразумно. — Даже в темноте было ясно, что Элерио нахмурился. — Сначала тебе надо присесть у слухового окна и подслушать, о чем он поведет беседу со своими девицами. Ну и ведьмы, скажу тебе, Конан, ну и ведьмы… А болтает он с ними каждую ночь — наверняка услышишь что-нибудь полезное.
— Будь по-твоему, — после некоторого размышленья сказал киммериец.
Он и сам думал прежде осмотреться, а потом уж приниматься за дело, но перед тем хотел удалить из комнаты Элерио. Теперь же, когда тот так искренно стремился ему помочь, решил оставить все как есть. Пусть Элерио будет рядом. Он верный друг — Конан знал сие по тем славным денькам в Туране, где они вместе (и с Хавратом, и с Невидой Гуратти) служили наемниками…
В этот момент за стеной раздался треск, потом кудахтающий неприятный голос.
«Это он…» Конан скорее догадался по движению губ Элерио, чем услышал. Бесшумно подойдя к слуховому окну, он прислонился плечом к стене и так замер, внимая каждому слову, что доносилось из соседней комнаты.
— Закрой дверь, Лайна, — недовольно буркнул Кармашан, с шумом отодвигая кресло и усаживаясь, — И налей мне вина.
— Белого? — прожурчал незнакомый женский голос.
— Конечно, белого. Пфу, и куда запропастился этот мальчишка? Надо же, доказательства ему подавай. Как думаешь, Лайна, если я своей рукой напишу, что рубин мой, он поверит?
— Если еще скрепишь папирус большой печатью королевства Мандхатту, конечно, поверит. Он всему верит. Удивительно, до чего просто его обмануть.
Тихий стук в дверь возвестил о том, что явился кто-то еще.
— А-а, это ты, Лавиния! — Кармашан довольно засмеялся. — Нашла своего варвара?
— Нашла караван-сарай, где он остановился со своими уродами, — ответил резкий сварливый голос, в котором Конан с трудом и величайшим изумлением расслышал бархатистые нотки чудного голоса Лукреции. Ах, ведьма… — Но сейчас там нет никого из них.
— И где ж они?
— Я скажу тебе, Ли, только… Боюсь, что испорчу тебе настроение.
— Пфа! Что там еще?
— Бжатр рассказал мне…
— Какой такой Бжатр?
— Слуга из караван-сарая. Вечно подслушивает да выглядывает… Так вот он подслушал нынче очень интересный разговор. Девчонка, что назвала меня похотливой туземкой, нашла своего Энарта (Лайна, сестрица, ты клялась, что он никогда ее не вспомнит?) и приволокла его туда. Он все — все! — выложил Конану!
— Дурень… — задумчиво пробормотал Кармашан. — Ну да Нергал с ним совсем… Обойдусь и без охранения.
— Ли, ты все же вытащи рубин из дупла… — начала лже-Лукреция, но тут же была остановлена гневным воплем.
— Замолчи!
Бандит резко отодвинул кресло и забегал по комнате.
— Замолчи, неразумная! Помни истину: и стены имеют уши (если б только Кармашан знал, как он сейчас прав)! И вообще забудь про рубин! Его нет! Нет!
Он выдохся и снова рухнул в кресло. Воцарилось молчание, в коем ясно слышалось тяжелое дыхание бандита. Теперь киммериец имел немного времени поразмыслить. Итак, Лукреция, она же Лавиния, была в доме рыцаря Сервуса Нарота — с супругом, позже коварно убитым. Пока еще оставалось загадкой, кто именно — она или сам Кармашан, тогда называющий себя Леонардасом — перерезал горло несчастному Теренцо. Но Конан подозревал, что все-таки она. Недаром же делилась с ним участием в страшном преступлении и прямо называла себя убийцей. Хотя ей и солгать недолго… Но кто мог подумать, что прелестная аквилонка окажется столь хитроумна, расчетлива, изощренна? Душещипательные истории о безответной любви, о милом «Ли», оказавшемся бандитом Кармашаном, молящий взор и просьба о помощи; а в доме рыцаря — игра в любовь с жирным Теренцо, обморок у его трупа, фальшивое «признание» малышу Гвидо… Истинно лицедейка, истинно…
— Значит, рассчитывать на Энарта уже нельзя? — хмуро осведомился Кармашан.
— Вряд ли… — Это сказала Лайна. — Можно, конечно, притащить сюда его девчонку и попугать.
— Слишком много хлопот, — сморщился бандит. — Не хочу. Я сделаю кое-что другое…
— Что? — в один голос спросили его девицы.
— Когда взойдет солнце, я… Я скажу Лалу Богини Судеб свое желание. Нет смысла ждать — а чего, собственно, ждать? Жизнь прекрасна, и я жажду взять от нее все, да поскорей.
— О, Ли… — задушевно прохрипела Лавиния. — А я?
— О тебе я позабочусь, — небрежно бросил Кармашан. — Ну, и о тебе, Лайна, тоже… Подлей-ка мне еще белого…
— Ты же говорил, что не скажешь Лалу свое желание до тех пор, пока не закончишь все свои дела. — Кажется, Лайне не понравилась такая спешка.
— Все дела закончены. Теренцо, знавший мое второе имя, гуляет по Серым Равнинам; в Мандхатту окончательно установлен именно такой порядок, какой хотел я; вы, мои девочки, со мной — что мне еще надо? Одно только дело я не успел завершить… В том папирусе, что так торжественно вручила мне твоя тетка, Лавиния, было сказано, что остановит меня на пути моем дикий варвар из далекой Киммерии. Я пытался убить его на постоялом дворе, но он затравил меня и моих парней змеями, потом с твоей помощью, Лайна, мы сбросили на него камелит, но проклятый бродяга и тут спас его! Наконец я напал на него прошлой ночью… Он силен, силен как лев… Если бы Лавиния не разбила голову той девчонке, он наверняка отправил бы меня веселиться дальше — к Теренцо и многим прочим, то бишь на Серые Равнины… Да, сие дело мною не завершено… Что ж… Что ж… — Кармашан вздохнул и с мгновение помолчал. — Что ж, я завершу его сейчас.
Сразу вслед за тем сильный удар потряс стену, у коей стоял Конан. Миг — и обломки полетели ему под ноги, а в образовавшемся проеме возник длинный тощий парень с темными волосами и светлыми яростными глазами.
— Ну, варвар? Поговорим?
Глава одиннадцатая. Чудеса любви
Она повела его наверх, в свою комнату, и там долго смотрела в его добрые, уже поблекшие глаза, видя в них свое отражение и с грустным удивлением находя, что сама становится как будто моложе.
— Массимо, — сказала она, не обращаясь к нему, но просто желая услышать это имя.
— Ты красивая, — улыбнулся он. — И по-прежнему молодая. Знаешь, я ведь так и не нашел твоего Лала. Странная штука! Сколько раз мне казалось, что он почти в моих руках, и — снова неудача…
— Ничего. — Маринелла тоже улыбнулась, хотя тяжесть на сердце становилась невыносимой. — Теперь уже все равно… Я увидела тебя, и могу уходить в вечность — я свободна…
— Но я не хочу! — воскликнул он, отбирая от нее свои руки. — Я не хочу, чтоб ты уходила! Я всю жизнь ждал нашей встречи, я хотел, чтоб ничто не омрачило ее, а ты говоришь об уходе…
Маринелла не ответила. Взгляд ее неотрывно следил за Массимо, а сердце наливалось расплавленным железом и медленно опускалось вниз. Она ждала чуда. Она твердо знала, что если хотеть его так, как хочет она, чудо непременно произойдет. Не потому, что рождена была богиней, но потому, что любила…
