Казалось, шкуру его и мощные мышцы не пробьют ни копья, ни стрелы, ни бронза, ни острая сталь; он был неуязвимей аквилонского рыцаря, закованного в доспехи от ступней до головы. На миг киммерийца кольнуло сожаление; такой боец был бы не лишним на долгом пути к замку Кро Ганбор… Упрямо мотнув головой, он подавил это чувство: что решено, то решено.
Тихо ступая, они выбрались на палубу. Конан двигался бесшумно, как лесной хищник, со стороны же Идрайна вообще не доносилось ни звука. Он был огромным, массивным и тяжелым, но перемещался с ловкостью черной пантеры вендийских джунглей; доски не скрипели под его ногами, не шуршала одежда, не было слышно и дыхания. Одним словом, нелюдь, – подумал Конан.
Он вытянул руку в сторону стражей, расположившихся у двери капитанской каюты. Над ними горел факел, и все пятеро, как и рассчитывал киммериец, дремали; кто привалившись спиной или плечом к переборке, кто опершись на копье. Перья на бронзовых шлемах подрагивали в такт покачиванию корабля.
Идрайн, кивнув, скользнул в темноту; Конан двинулся на нос судна, придерживаясь за лодочный борт. Три матроса ночной вахты спали под лодкой, и он, вытащив кинжал, быстро прикончил их. Заколдованный клинок резал человеческую плоть и кости, не встречая сопротивления; киммерийцу чудилось, что лезвие входит в воду или в жидкое масло. Никто из зингарцев не вскрикнул и не пошевелился, когда души их отлетали на Серые Равнины, и Конан, довольно хмыкнув, направился дальше.
Еще двоих он нашел у самого бушприта, под косым парусом, увлекавшим корабль к югу. Эти не спали, а развлекались игрой в кости при свете масляной лампы. К счастью, оба были слишком увлечены своим занятием и пересчетом монет, серебристой кучкой лежавших на войлочной подстилке. Конан возник из темноты словно ночной дух и воткнул клинок под лопатку ближайшего игрока, одновременно зажав ему рот левой рукой. Приятель убитого не успел сообразить, что случилось; его выпученные глаза встретились с холодным взглядом синих зрачков, и в следующий момент он слабо захрипел, ничком повалившись на палубу.
Киммериец снова хмыкнул. Некогда, в Шадизаре и Аренджуне, воровских и разбойных городах, ему довелось пройти неплохую школу тайных убийств. Учителя-заморанцы говорили: хочешь тихо убрать человека – режь горло. От уха до уха, тогда не закричит! Конан хорошо усвоил этот совет.
Осмотрев трупы, он снял с их поясов кошельки и, стараясь не звенеть, пересыпал в один из них серебро. Пригодится! Дорога к Ванахейму не близка…
Еще он обнаружил колчан со стрелами и заряженный арбалет, что было весьма кстати: на передней мачте, в корзине, сидел впередсмотрящий, и прежде Конану не удавалось придумать, как бы добраться до него, не слишком нашумев. Теперь эта проблема была решена.
Он лег на палубу лицом вверх и прижал арбалет к плечу. На самом кончике мачты раскачивалось нечто темное, бесформенное; через несколько мгновений рысьи глаза киммерийца различили округлый бок корзины, плечи морехода и его голову на скрещенных руках. Он, похоже, дремал; свистнула стрела, ударила стража в лоб, и дрема его превратилась в вечный сон.
Шестеро, отсчитал Конан. Кроме охранников, оставались трое у руля и старший ночной вахты. Все они были на корме, но оттуда не доносилось ни звука.
Повесив за спину арбалет и колчан, он неслышно двинулся к кормовой надстройке, благодаря про себя Дайому. Владычица Острова Снов посылала попутный ветер, и «Морской Гром» шел уверенно, чуть покачиваясь на мелкой волне; к ночи половина парусов была спущена, но и оставшихся хватало, чтобы корабль сохранял остойчивость.
Скользнув мимо лодок, Конан убедился, что с охраной покончено. Идрайн свернул шеи всем пятерым голыми руками; зингарцы валялись на палубе, и головы их были отогнуты к груди, словно у цыплят, приготовленных для вертела. Стараясь не греметь оружием, Конан отстегнул пару мечей, собрал копья и вместе с арбалетом погрузил все это добро в меньшую из лодок.
На трапе кормовой надстройки возникла огромная фигура Идрайна. Голем спустился, перешагнул через трупы и присел рядом с киммерийцем, возившимся с веревками. Наконец, пробормотав проклятие, Конан перерезал их ножом и освободил лодку.
– Все сделал, господин, – сообщил Идрайн. – Что теперь?
– Теперь возьмем эту посудину и спустим за борт. Нашарив причальный канат, Конан обмотал его вокруг мачты. Затем они подняли лодку, подтащили к борту, спустили вниз на вытянутых руках и разжали пальцы. Днище с тихим плеском ударилось о воду, канат натянулся, и суденышко заплясало на волне рядом с «Морским Громом».
– Жди здесь, – велел Конан.
Ступая на носках, он подкрался к двери капитанской каюты и приложил ухо к теплому дереву. Изнутри доносилось лишь мерное похрапывание Гирдеро, и несколько мгновений Конан боролся с искушением войти и воткнуть клинок в глотку зингарскому петуху. Нергал с ним, решил он наконец; лучше уйти по-тихому, возложив все остальные дела на Идрайна.
Киммериец негромко свистнул, дверь приоткрылась, и в щель проскользнула Зийна. Фигурку девушки скрывал шерстяной плащ, на ногах были прочные кожаные башмаки.
– В лодку, – распорядился Конан. – Там, у левого борта…
Он взял факел и посветил Зийне, пока она, ухватившись за канат, перебиралась в суденышко. Зийна была ловкой и крепкой, так что эта операция не потребовала много времени.
– Поставь мачту, – сказал киммериец. – Сможешь?
– Смогу.
Она принялась возиться с мачтой и растяжками, а Конан повернулся к Идрайну, застывшему у борта словно серое изваяние.
– Теперь ты. Садись!
– После тебя, господин.
– Хорошо.
Киммериец взялся за канат и вдруг хлопнул себя по лбу.
– Ядовитая кровь Нергала! Забыл! Чтоб Митра прижег мне задницу своей молнией!
– Что случилось, господин?
– Топор! Понимаешь, топор! У зингарцев, которым ты свернул шеи, были только мечи! А нам нужен топор!
– Зачем?
– Затем, что земли пиктов, куда мы высадимся на рассвете, покрыты лесами! Такими лесами, что там не обойдешься без топора или доброй секиры. Меч хорош против человека, а против дерева нужен топор… Без него не выстроишь шалаш, не сделаешь плот, даже костра не разложишь!
Конан отпустил канат и решительно двинулся к люку, ведущему на гребную палубу.
– Постой, господин, – сказал Идрайн. – Если нам нужен топор, я спущусь вниз и достану его. Помнишь о кладовке, где хранится оружие? Там моя секира. Я сорву замок и возьму ее.
– Отличная мысль! – Киммериец вновь отступил к борту. – Ты умный парень, Идрайн! Поторопись же за своей секирой и постарайся не шуметь.
Когда фигура голема скрылась в люке, Конан тигриным прыжком подскочил в большой лодке и продырявил ее. Он не нуждался в топоре; зачарованный стигийский клинок резал дерево с той же легкостью, как и людскую плоть.
Превратив лодку в решето, киммериец соскользнул в плясавшее на волнах суденышко и рассек канат. Борт «Морского Грома» сразу отодвинулся, ушел в предрассветную мглу; лодочку отшвырнуло, закружило, и в лицо Конану, возившемуся с веслами, плеснули соленые брызги. Зийна испуганно вскрикнула за его спиной:
– Веревка оборвалась, господин! Твой человек остался на корабле! Гирдеро убьет его!
– Парус! – рявкнул Конан. – Ставь парус, женщина, и садись к рулю! Да поживее! А я буду грести!
Уже навалившись на весла, ощущая упругое сопротивление волны, чувствуя, как лихорадочное возбуждение покидает его, киммериец глубоко вздохнул и добавил:
– О моем человеке не беспокойся, с ним Гирдеро не совладать. Не совладать! Да и не человек он вовсе…
Жуткий рев, от которого сотрясались стены каюты, пробудил дома Гирдеро,
