своих товарищей. Мы должны бороться с этим. Поезжайте назад вдоль колонны и поговорите с солдатами — скажите им, что подобное настроение — всего лишь плод колдовских чар, мерзкая иллюзия. Нам ни в коем случае нельзя утратить боевой дух!..
Войско упрямо ползло вперед, но солдат не покидали мысли о неизбежном и мрачном конце. Только одна вещь могла вывести человека из апатии — это мысль о близкой смерти. Если кто-то вдруг обнаруживал, что барахтается в грязи, а его донельзя испуганную лошадь засасывает все сильнее и сильнее, он начинал кричать и убеждать богов, что они совершили ошибку, что умереть должен кто-то другой, но только не он, и эти крики и мольбы стихали, только когда человек полностью исчезал в пузырящейся жиже.
Но живым ничего не было известно о чувствах умирающих, и поэтому каждый в колонне про себя думал о том, что, вот, еще одна душа отправилась на Серые Равнины, и потому его собственные шансы остаться в живых несомненно увеличились…
Наконец путники ступили на твердую землю. Болотистые ядовитые топи остались позади, тропа поднималась вверх, и Конан с Орином вдруг обнаружили, что их лошади ступают по твердой, сухой земле. Они стояли на небольшом холмике; впереди снова темнели лес и болото, а островок со всех сторон окружала мутная стоячая вода. Какое-то время они двигались спокойно, не опасаясь каждый миг, что лошадь может оступиться и вместе со всадником полететь в болотную жижу — навстречу смерти.
— Посмотрите! — Болард указал вперед. — Вон там листва достаточно редкая, и сквозь нее можно увидеть скалу. Видите — вон там, внизу?
Орин и Конан кивнули. Иллес проехал немного вперед, чтобы тоже посмотреть на утес.
— Вон то черное возвышение на вершине, — продолжал Болард, — и есть крепость Усхора.
Иллес увидел цитадель — теперь она была видна совсем четко.
Орин повернулся к коринфийцу.
— Сколько до нее ехать? Мы не останавливались ни чтобы перекусить, ни на отдых, а уже близится вечер. Сможем ли мы перейти эту топь до сумерек?
Болард пожал плечами.
— Ничего не могу сказать.
— То есть как это — 'не могу сказать'? — закричал Орин — сказалось постоянное напряжение, усталость и беспокойство. — Ты же знаешь эти земли! — Поймав молчаливый взгляд Конана, Орин резко замолчал, затем проворчал что-то недовольно и повел свое войско ёперед.
Болард держался сзади. Конан воспользовался передышкой и как бы невзначай обернулся, бросив взгляд на коринфийца. Дестан смотрел на него в упор, и Конан понял, что он только и ждет удобного момента, чтобы забрать Кольцо… И вдруг за его спиной раздался чей-то крик.
Ни Конан, ни Орин не обращали внимания на подобные крики. Еще одна смерть — еще одна капля в чашу этого всепоглощающего ада. Но затем раздался новый крик, и еще, и еще. Барон быстро повернулся. Люди кричали, не в силах сдержать невыносимый ужас!
— Они возвращаются!
Орин выругался, взглянул на Конана, развернул лошадь. Колонна солдат шла вниз по склону холма и, извиваясь, скрывалась в туманной дали леса, а потому была видна лишь частично. Барон видел, как солдаты привставали в седлах и смотрели назад. И снова с конца колонны донеслись полные ужаса крики.
— Они возвращаются! Холодный пот прошиб Орина.
— О боги! — воскликнул он и погнал лошадь вниз по склону холма, вдоль колонны, то и дело сворачивая с тропы, словно забыв об опасной топи. С дальнего конца колонны раздавались все новые и новые крики.
Конан развернул свою лошадь и помчался следом за Орином.
Иллес повернулся к Варгану; лицо бородача вспыхнуло, глаза горели огнем. Он тихо, почти неслышно прошептал:
— Наемники.
Сердце юноши похолодело.
— Так они… живы?
— Да, и убивают наших солдат, — раздался низкий металлический голос Боларда.
Тайс всхлипнула.
Орин галопом несся сквозь кустарник и заросли, едва не слетел с лошади, пробираясь через переплетения корней, пускал лошадь по зловонным лужам. Приблизившись к концу колонны, он придержал поводья — дорогу преграждала толпа солдат. Конан, который скакал след в след за Орином, чтобы не врезаться в него, осадил свою лошадь так резко, что чуть не вылетел из седла.
— Что это? — выкрикнул он, обнажая меч. На этот вопрос было нетрудно ответить — прямо перед ними шел бой. Человек двести всадников сражались с каким-то темным войском, явно превосходящим по численности. Часть солдат Орина спешились или были выбиты из седел. Некоторые настолько испугались, что сходили с безопасных участков и проваливались в трясину; они бесцельно размахивали мечами, кричали, пытались выбраться, но от этого их засасывало еще глубже.
Но войско, с которым сражались солдаты… Орин почувствовал в гдрле холодный ком.
Они сражались с мертвыми наемниками, поднявшимися из болот — исковерканными, раздувшимися мертвецами, чьи клинки бьци черны от застывшей грязи, а лица изъедены гнилью. Они шли странной, неверной поступью и держали мечи негнущимися руками. Шаткой походкой они выступали из глубокой тени и клочковатого тумана — неумолимая, бездушная нежить, которая набрасывалась на воинов Орина со слепой и немой злобой. Лошади ржали от страха; люди спрыгивали на ненадежные участки, вздымали щиты и мечи, сражались с мертвой плотью и тут же гибли. Отдельным группам удавалось уничтожить безжалостных мертвецов, оттесняя их к трясине, где те проваливались в болотную жижу.
— К бою! — крикнул Орин трубачу.
И сам ринулся вперед. За ним последовали его воины — перепуганные, озадаченные, встревоженные, — они развернули лошадей и осторожно рассыпались по смертоносным топям.
Мертвецы шагали по грязи, методично размахивая мечами, точно косами, — и это несмотря на то, что от врагов их отделяло значительное расстояние. Вокруг не смолкали дикие крики и вой.
Конан проскакал немного вперед, чуть не увяз в болоте, повернул назад и тут же сразил одного мертвеца. Его лошадь вдруг споткнулся, и Конана вышвырнуло из седла — он упал на мягкую землю, но к счастью, не угодил в трясину. Лошадь понеслась прочь и вскоре скрылась в темной дымке. Воздев меч, Конан поднялся на ноги.
Прямо на него шел один из мертвецов, и Конан отразил удар, пораженный его невидящим взглядом и той слепой яростью, с которой тот кинулся на него. Конан легко ушел в сторону и избежал грубого выпада, взмахнул своим мечом и снес мертвецу голову. Наемник рухнул в тину и больше не шевелился.
Но остальным воинам, казалось, везло меньше; их удары не могли повредить ожившим мертвецам. На глазах у Конана один из солдат точно так же отрубил мертвецу голову — голова отлетела в сторону и шлепнулась в лужу, но труп продолжал идти, орудуя клинком… Вскрикнув от страха, воин отпрыгнул в сторону, со всех сил толкнул покойника и сбил его с ног; тот свалился в трясину, и его начало засасывать, и все же он продолжал размахивать мечом столь неистово, что грязь превращалась в пену.
За спиной Конана раздались крики. Он повернулся и увидел, что на помощь пришли воины из головной части колонны — некоторые ехали на лошадях, другие пробирались пешком. Однако и орда покойников не стояла на месте.
Орин с яростью набросился на мертвецов, все еще восседая на лошади, которая так перепугалась, что была почти неуправляема. Его окружила целая толпа. Орин отрубал руки, ноги, головы, протыкал тела. Лишенные конечностей и голов, трупы падали на землю и корчились, извиваясь, точно черви, и по- прежнему пытаясь убивать. Лошадь Орина была вся в крови — она получила не меньше дюжины ран.
В конце концов барон отпустил бедное животное, спрыгнув на землю, и тут же лицом к лицу столкнулся с тремя мертвецами. Он сделал шаг в сторону, обезглавил одного, второго пронзил мечом в спину. Третий же сделал выпад и едва не рассек Орину горло, но тот увернулся, проткнул грудь мертвеца, вытащил меч и снова рубанул им. Однако покойника это не остановило.
