Орин отпрыгнул, ухватил меч обеими руками, а затем, мощно размахнувшись, отрубил мертвяку руку у самого основания. Рука отлетела на землю и забарахталась, все еще жаждая крови, а покойник продолжал идти на Орина, пытаясь ухватить его уцелевшей рукой. Орин отрубил и эту конечность, затем ноги, и наконец мертвец рухнул в грязь и вскоре утонул в трясине.
Войско Орина несло большие потери. Со всех сторон из тумана слышался лязг мечей, всплеск тел, падающих в болотную жижу, крики раненых и умирающих людей. Орин увидел, как от рук мертвяков погибли двое его солдат, видел, как их товарищи отрубали ходячим трупам руки, ноги и головы — а те, лишенные конечностей, продолжали отбиваться — одним окровавленным телом извиваясь в грязи.
Какой-то воин дико закричал — обезрученный мертвец вцепился зубами ему в ногу. Парень яростно прошелся мечом по его шее, но челюсти все еще крепко держали его. Солдат выронил меч и, шатаясь, завертелся на месте, пытаясь оторвать голову мертвеца, в какой-то момент оступился и с криком начал погружаться в трясину.
Орин видел, как трое мертвецов напали на одного из его солдат. Того охватил дикая ярость; он с ревом кинулся на мертвяков и тут же искрошил двоих на куски. Третий поднял оружие, но тут за его спиной прошла темная тень, и меч выпал из его руки. Еще удар — и голова мертвяка полетела прямо в болотную жижу.
Труп зашатался, и Орин увидел Боларда, клинок и шлем которого были заляпаны отвратительной сизой кровью. Затем коринфиец повернулся и прикончил еще одного зомби, а Орин бросился на двух других.
Конан ни на миг не переставал махать мечом; его доспехи, кожа и волосы были заляпаны кровью и болотной грязью. Он без устали вздымал и опускал клинок, одним взмахом убивая одного, а то двух мертвяков. Сейчас ему отнюдь не требовалось отменное владение мечом. Покойники словно вообще были лишены зрения; по всей вероятности, они ориентировались исключительно на слух.
Киммериец обнаружил также, что для них смертельным оказывается простое касание его меча — если же мертвяки дрались с другими воинами, они проявляли нечеловеческую жизнестойкость. Не отличаясь мастерством, они просто нападали, делали простые выпады, и рубили напропалую. Эта бездумная жестокость многих лишала присутствия духа — ведь люди привыкли сражаться с противником, который не только нападает, но и защищается.
Орин быстро понял, как следует сражаться с ожившими трупами — нужно просто увернуться, а затем пообрубать им руки. Если удавалось, он старался обезглавить их — это лишало мертвяков оставшихся органов чувств (если они вообще, конечно, у них были) — а затем сбивал с ног и сваливал в заросли или в топь. Другие воины тоже быстро осознали, как вести бой; и все же многих погубили клинки наемников или жадная пасть трясины. Краем глаза Орин увидел, как один молодой воин с криком барахтался в луже вместе с обезглавленным трупом, пытаясь влезть на него, как на бревно. Но у него ничего не вышло — мертвое тело начало погружаться, и парень провалился вместе с ним…
Орин вступил в драку с очередным мертвецом, и тут за его спиной раздались звуки ударов. Барон пытался уворачиваться, но мертвяк неуклюже наносил удары налево и направо, не давая маневрировать.
Затем послышался чей-то голос:
— Добей его, мой господин — а я возьму этого!
Это был Иллес. Орин взревел и бросился вперед, одним ударом выбивая из рук зомби меч, другим отрубая твари голову. Затем резко развернулся и бросился на помощь своему юному другу. Орин отрубил ходячему трупу руку, которой тот держал оружие, а Иллес добил его. Они кивнули друг другу, а затем бросились на новых врагов.
Бой подходил к концу. У Конана рука ныла от усталости — ведь он прикончил бесчисленное множество мертвецов; но вот наконец киммериец заметил, что большая часть вражеского войска пала: повсюду валялись куски полусгнивших тел и дергающиеся руки, в бурлящих лужах катались головы, клацающие зубами; в болотной жиже дергались изувеченные тела. Но поле боя усеивали и тела воинов — захлебнувшихся в воде и павшие от рук безмозглых ходячих трупов. Раненые лошади были почти втоптаны в грязь — они лежали, судорожно и часто дыша, раздувая побелевшие от пены ноздри. Пахло ужасно — отвратительный запах гниющей плоти, крови и грязного пота смешался со зловонием болотных газов и вонью луж с тухлой водой.
Орин стоял в одиночестве — уставший, залитый грязью с ног до головы. К нему подошел Конан, который тоже едва держался на ногах, и так друзья стояли рядом, тяжело дыша и расслабляя утомленные до боли мышцы, пользуясь кратковременным перерывом, чтобы немного отдышаться.
— Будем считать, нам повезло, если до крепости доберется хотя бы горстка людей, — с трудом проговорил барон. — Мы разбиты. Ни лошадей.
Ни людей. — Это был конец. Орина настолько потрясла эта мысль, что он не слышал даже криков и стонов раненых. — Кольцо все еще у тебя? — шепотом спросил он. Конан кивнул.
— Проклятое Кольцо, — пробурчал Орин, качая головой. — Кольцо, несущее безумие и смерть. Мне кажется, что именно это — наше проклятие, а не Усхор. Сколько времени оно находилось в Сафаде и плело свою дьявольскую сеть? Кольцо принесло моих людей в жертву Энкату — завлекло нас в этот бесконечный кошмар, безумный ужас, чтобы наши страдания утолили аппетит злобного божества. А Энкату — умерил ли он свой голод, насытился ли смертью моих людей — или крики тысяч душ, показались ему лишь скромной закуской?! О Митра — что же еще нужно этому проклятому богу? Наверное, мне стоит привязать кольцо к стреле и пустить его прямо в руки Усхора. Пусть у него будет сила Кольца — в конце концов его гнилую душу также проглотит Энкату.
— Орин! — воскликнул Конан. — Не давай ход таким мыслям — может быть, это очередная уловка колдуна. Кольцо — наш последний шанс!
Орин покачал головой.
— Нет, это — наша погибель.
Конан вдруг обернулся и увидел, как мертвяк бросился на старого воина, который почти по пояс завяз в тине. Содрогаясь от отвращения, северянин кинулся на этот ходячий кусок мяса и отрубил ему половину руки, державшей меч — мертвец тут же хлопнулся в воду. Конан протянул солдату руку, чтобы помочь ему выбраться — и вдруг что-то показалось из воды. Тонкий влажный стебелек с луковицей глаза на верхушке…
Солдат почувствовал движение воды, повернул голову и побелел. Затем открыл рот, дико закричал и тут же начал биться и хвататься за тростник и корни, пытаясь вылезти из трясины. Конан прыгнул вперед — один из древесных корней, извиваясь словно змея, обхватил солдата вокруг груди и потащил вниз. По колено утопая в грязи, киммериец принялся кромсать тварь — щепки полетели во все стороны и брызнул сок. Неожиданно огромный корень, жирный, как питон, резко выпростался вперед, и Конан едва успел выскочить на берег и избежать удара. Растительная тварь обкрутила солдата так плотно, что тот не мог шевельнуть ни рукой ни ногой, а затем утащила под воду… какое-то время на поверхности булькали пузыри, а затем стало тихо.
В это мгновение уцелевшие трупы вдруг остановились, упали на землю, снова превратившись в мертвые, неподвижные тела; люди удивленно оглядывались — на землю опустился полная, сверхъестественная тишина. Стихли не только стоны раненых и умирающих — весь мир как будто застыл. Ни одно животное в лесу не издавало ни звука, замолкли птицы, прекратили жужжать москиты. И что самое ужасное — не шуршали даже травы и листья, и не падало ни одной росинки.
И вдруг бесшумно, медленно, но со все нарастающей силой болото начало приходить в странное пульсирующее движение. Все почувствовали мощное мерное биение — словно билось сердце какого-то бога. Воины Орина, сжимая в руках мечи, оглядывались по сторонам, испытывая неописуемый ужас, по сравнению с которым кошмары недавних дней казались сущим пустяком.
Что-то мощное пульсировало, возрождаясь… Что-то, что несло с собой изуродованные растения и безобразные существа, рожденные из болотной грязи и все порочное, грязное, что только может быть. Что-то огромное, всеведущее, всепоглощающее. Что-то, несущее в себе черные, злобные чувства и мысли. Оно пульсировало, расползалось, росло… И ненавидело.
Оно стало самой трясиной; оно стало каждым растением, каждым комком земли, каждой пушинкой и водорослью; оно проникло в каждое насекомое, в каждую ящерицу и каждого зверя. Оно стало каждой
