угол гадюк. Он переводил взгляд от одного вендийца к другому. Хор их голосов напоминал шум океанских волн. Один из светильников вдруг опрокинулся и со звоном покатился по каменному полу, разбрасывая горящие угли. Конан стоял, взмокший от напряжения, ему очень хотелось яростно закричать, подбежать к Усхору и пронзить клинком его черное сердце. И все же он не осмелился это сделать — ведь здесь сражались силы, против которых меч был бессилен.
Второй вендиец с криками отлетел назад и упал прямо на горячие угли; он завизжал от боли и закатался по полу — его накидка вспыхнула. Конан и двое воинов подбежали к жрецу и помогли погасить пламя. Остальные служители продолжали смыкаться вокруг трона. Переливающееся сияние Кольца Энкату стало теперь таким ярким, что Конан почти не видел Усхора.
Вендиец, державший талисман, поднялся на первую ступеньку возвышения. Его сподвижники двинулись вслед за ним. Усхор шипел и извивался, хватал руками воздух и дергал ногами. Жрецы поднялись на вторую ступень. Теперь Конан вообще не видел Усхора — его заслоняли накидки вендийцев и мерцающее сияние Кольца.
И вдруг из центра ореола поднялся столб дыма. Шипенье, издаваемое Усхором, перешло в завывание, затем в протяжный крик. Это был даже не крик животного ужаса, который Конан так часто слышал во время битвы, нет, это был безумный, пронзительный вопль души, осужденной на съедение демонами преисподней. Серая пыль облаком взвилась вверх, просочилась между телами вендийцев, осела на ступенях возвышения.
Усхор продолжал вопить, так что у людей готовы были лопнуть барабанные перепонки.
Конан заткнул уши. Сбоку на возвышение осело очередное облако пыли. Последний крик Усхора начал смолкать, а затем и вовсе затих. Конан опустил руки; вендийцы замерли. Мерцающее сияние Кольца Энкату стало угасать, и комната, освещаемая теперь лишь редкими факелами, постепенно погружалась в полумрак.
Изможденные вендийцы отошли от трона; они стояли, пошатываясь, и терли глаза руками. На троне лежали останки Усхора — обугленная мумия, бурая, высохшая. От накидки остались лишь обожженные лохмотья, из глазниц сыпался пепел. По бокам трона тянулись следы золы — прах Усхора, который каскадами обсыпал возвышение трона, — они тянулись до самого пола.
Вендийцы повалились на пол, жадно хватая воздух. Один из солдат обошел комнату и открыл все окна. Внутрь ворвался воздух, — чистый, свежий, влажный после грозы. Затем он услышал легкий стук — это от дуновения ветра обвалился скелет Усхора; череп упал на тазовые кости и развалился на мелкие кусочки. Кости рук с клацаньем отделились от плеч; одна нога отлетела в сторону, увлекая за собой другую, и обе, ударившись о каменные плиты пола, превратились в костяную крошку.
Конан, не в силах больше сдерживать напряжение, подбежал к возвышению. Он подлетел к трону, поднял меч и с силой опустил его на скелет. Сталь с лязганьем ударилась о камень, и то, что осталось от черепа, тут же превратилось в прах. Снова и снова Конан яростно взмахивал мечом, и остановился только тогда, когда трон и возвышение покрыли кучки буроватой пыли.
Когда он покончил с останками колдуна, к трону подошел один из вендийцев. Он сунул руку под накидку и извлек маленький пузырек, открыл его и окропил прах Усхора темной жидкостью. Прах загорелся; пламя вспыхнуло оранжевым и зеленым, и вскоре потухло. Комната наполнился острым ароматом.
— Последний путь закрыт, — произнес наконец вендиец. — Теперь Усхор никогда не вернется. От его тела не осталось ни следа, и душа принесена в жертву Энкату.
— А Кольцо? — спросил Конан.
— Оно будет храниться у нас, мы надежно его спрячем. Мы наложили на него чары такой силы, что никогда ни один маг не узнает о его существовании и не подумает завладеть им.
— О нет! — воскликнул Конан. — Этот проклятый талисман нужно уничтожить! Сколько людей из-за него сгинуло и было ввергнуто в безумие? Если его оставить, сколько еще народу будет мучиться и сойдет с ума только для того, чтобы утолить голод Энкату?
Вендиец вздохнул — был ли это вздох сожаления? — и ответил:
— Этого никогда не случится, северянин. Старейшие создали нас смертными, чтобы их голод можно было утолять, но средства, которыми они направляют к себе наши страдания, вечны. Кольцо нельзя уничтожить, по крайней мере всеми известными доныне физическими и колдовскими способами, и любая попытка сделать это приведет Энкату в такую ярость, что на гибель будут обречены целые народы. Только надежно спрятав Кольцо и принеся ритуальную жертву, мы спасем человечество от гнева Энкату.
Конан устало сошел с возвышения, взглянул на Иллеса, Тайс и остальных своих спутников. Хотя бы нескольким удалось выжить. И все же он подумал, что этих людей всю жизнь будут преследовать страшные воспоминания.
— Ты и твои люди — вы можете уйти когда захотите, — сказал вендиец Конану. — Коридор, ведущий через крепость, теперь безопасен. Обманных путей больше не существует; все демоны, охранявшие это место, исчезли.
Конан вдруг заметил, что глаза этого человека больше не горят желтым светом; и глаза остальных вендийцев, которые восстанавливали силы и по одному поднимались на ноги, тоже выглядели обычно. И все-таки он ощущал в отношении этих людей неприязнь — ведь они жили колдовством только затем, чтобы расположить к себе богов, питающихся человеческими душами.
— Ты осмеливаешься презирать нас, — произнес вендиец, словно прочитав его мысли, — а между тем вы все радуетесь жизни, и можете делать это только благодаря орденам, подобным нашему, члены которых призваны ублажать Старейших. Будь благодарен, что наше бремя лежит Не на твоих плечах!
— Возможно, когда-нибудь, — ответил на это Конан, сверкнув глазами, — мы сумеем уничтожить этих ужасных существ — уничтожить, а не 'ублажить' их. И тогда мой меч сослужит славную службу!
Вендиец отвесил легкий поклон, развернулся и вышел из комнаты. Остальные гуськом последовали за ним, и вскоре все жрецы исчезли. Конан повернулся к друзьям.
— Они возвращаются на родину, унося с собой Кольцо, — сказал он. — Нам тоже следует подумать о том, куда идти дальше. Поход Орина завершен.
Иллес кивнул.
— И все же спешить не следует. Думаю, вендийцы полностью очистили эту крепость от колдовства. Мы можем оставаться здесь до тех пор, пока не отыщем золото Усхора — если оно вообще здесь есть — а затем поделим его между собой, хотя… уж боги-то знают, что оно никогда не восполнит того, что мы потеряли. А теперь, когда кончился дождь, нужно спасти наших бедных лошадей, оставленных на тропе…
— А потом, — спросил его Конан, — вы хотите вернуться в Сафад?
Юноша покачал головой. Тайс сказала:
— У меня в Мессантии дядя. Мы отправимся туда.
Конан посмотрел на остальных.
— Мы пойдем своей дорогой, — произнес один из солдат, — разбредемся по разным городам и странам. Все, что нам остается — опять наняться к кому-нибудь на службу…
Конан глубоко вздохнул и вложил меч в ножны. Эти люди больше не подчинялись ему, и он снова стал точно таким же наемником, как и прежде. Он собирался отправиться в путь в одиночку; куда — он и сам пока не знал.
Воины вышли из комнаты и разбрелись на поиски золота Усхора. Иллес направился было за ними, но остановился у тела Боларда, недвижно лежащего на полу.
— Тайс, — шепнул он, — никак не могу понять, как это тебе удалось убить Боларда, если Конан и я…
Тайс опустилась на колени возле трупа.
— Мне… мне кажется, я знаю, Иллес. Теперь я понимаю, что Болард не лгал мне…
— Что ты имеешь в виду?
— Он… он действительно был добр ко мне, в ту ночь, когда подарил этот кинжал. Он сказал, что никакие чары не лежат на этом оружии, но я думаю, что он, сам того не ведая, передал кинжалу собственное заклятие. И в конце концов эта доброта спасла его душу от Усхора. Не смейся, Иллес — ты же помнишь, что сказал мне Болард перед смертью.
Иллес озадаченно нахмурился.
