— Ты азартен, как шадизарец, студент. Но что скажут люди и этот безумный Амра? А, плевать! — Лицо туранца снова исказилось судорогой гнева. — Думает, если вытащил меня из кордавских застенков, так может помыкать самим Али, лучшим другом Карбаросса Длиннобородого! Щенок! Я принимаю твои условия, Смышленый, с одним исключением — ничья будет считаться моим выигрышем. И помоги тебе Митра, если я сделаю ничью!
И снова страх заставил Лабардо на миг заколебаться.
Корсар требовал слишком многого. Но — он выиграл подряд не менее дюжины партий, ни разу его фишки не стояли плохо… Неужели он не сможет выиграть еще три? Всего три партии — и весь этот ужас рассеется, как дурной сон…
Лабардо надеялся, что Сам Али сдержит данное слово: у Красных Братьев был своеобразный кодекс чести, помогавший им вести дела со многими вольными городами побережья, готовыми платить дань, покупать награбленное, а то и позволять пиратским судам заходить на свои верфи для ремонта. Гарзея, чей вымпел еще недавно развевался за кормой «Ласточки», принадлежала к числу этих городов.
И пуантенец сказал решительно:
— Согласен, месьор Али. И да поможет мне Митра сейчас!
Первая партия далась нелегко. Туранец сумел построить цепь замысловатых фигур, которые оттеснили фишки Лабардо к краям доски. И все же Али попался в ловушку, именуемую «волчьей ямой», потерял много фишек и сдался.
Корсар, сжав побледневшие тонкие губы, стащил с пальца кольцо с желтым камнем и бросил его юноше. Поймав перстень, Лабардо едва подавил усмешку: второй раз бросают ему кольцо, и второй раз гнев снедает сердце того, кто это делает!
Вторая партия оказалась еще труднее. Сам Али долгое время сохранял отличную позицию, его «каре» и «стрелы» целили в самые уязвимые места противника, но в самом конце туранец допустил маленькую ошибку, которой Лабардо не замедлил воспользоваться. Пуантенец отметил, что концовки — самое слабое место в игре корсара. Вообще-то Али играл хорошо, даже с блеском, но, судя по всему, не был знаком с новейшими находками, которые так хорошо освоил Лабардо во дворце графа Борромина.
Оставалась одна партия, третья и последняя.
Толпа корсаров, собравшаяся тем временем вокруг играющих, стояла в угрюмом молчании. Морта страшно вращал белками глаз, и толстые его губы шептали проклятия на незнакомом языке. Потом чернокожий куда-то исчез, но Лабардо этого не заметил.
Все его внимание было приковано к доске и разноцветным фишкам. Юноша был совершенно спокоен: теперь, когда у него был перстень Даркатеса и корабль, оставалось вернуть лишь свободу своим спутникам, и пуантенец не сомневался, что сделает это. Митра услышал его мольбы, он не даст его в обиду!
Третью партию Али играл совсем по-другому. Он не старался, как прежде, сделать ничью: жертвуя фишки, туранец яростно атаковал по всем направлениям, стараясь получить преимущество и выстроить на свободном месте свою «цитадель». Лабардо вынужден был принять вызов, хотя предпочел бы решить дело без лишнего риска. Бешеный натиск Али обострил партию, на доске завертелась сумасшедшая карусель.
Лабардо играл уверенно и быстро, оставляя обреченные на гибель фишки в тылу противника, мешая ему построить главную фигуру. Казалось, что усилия его увенчаются полным успехом, как вдруг… вдруг, впервые за весь день, он сделал грубую ошибку, примерно такую же, как в первой партии с Верховным Жрецом. Он просто поторопился, не сделал в комбинации обязательного первого хода, а сделал сразу второй… И наступила катастрофа.
Ничто теперь не мешало туранцу построить «цитадель» и объявить выигрыш. Ему оставалось взять только одну фишку Лабардо…
Может быть, пират ее не заметит? Один неверный ход Али — и Лабардо спасен! А вместе с ним свободу и жизнь обретут все пленники Амры.
Но нет, едва заметная улыбка тронула тонкие губы туранца: он взял фишку. Теперь его соперник мог передвигать оставшиеся хоть до посинения — он не в силах помешать корсару построить заключительную фигуру.
Как глупо! Как нелепо, как оскорбительно просто! Надо было всего лишь передвинуть фишку, чтобы образовался мост, по которому он смог бы ворваться прямо в «крепость» противника и разгромить его наголову! Теперь же «стенки» рисованных лабиринтов мешали это сделать, и лишь пяток ходов отделял Лабардо от поражения. И от смерти…
Лабардо, словно в бреду, сделал очередной ход, который был бесполезен, как снег в пустыне. Что толку в том, что у туранца осталось фишек только на то, чтобы выстроить призрачные стены «цитадели»? «Войско» соперника рассеяно по доске, заперто в тупиках, ему не успеть, не добраться, не помешать…
Сам Али потер сухие ладони и улыбнулся во весь свой тонкогубый рот. Он больше не в силах был скрывать торжества — мальчишка, дерзнувший бросить ему вызов, получил по заслугам! Глаза туранца блестели в предвкушении того, что он сотворит с наглецом. Пройти по доске, как же!
Пуантенец пройдет по ней, но то, что его ожидает прежде, заставит молить о скорейшей встрече с акулами!
Глядя на бараханца, пираты, большинство из которых ничего не смыслило в «мельнице», подняли радостный гвалт. Они вовсе не собирались упускать добычу, и причуды туранца были им не понятны. Корсары служили под рукой Амры, но если бы Сам Али приказал им отдать награбленное, они бы скрепя сердце повиновались: жестокость Красных Братьев не шла в сравнение даже с гневом варвара. Сейчас, казалось, подручный Карбаросса собирался одолеть противника и положить конец затянувшейся игре.
Лабардо сидел на палубе, поджав ноги, раскачиваясь из стороны в сторону, словно в трансе. Он тер и тер свой массивный перстень, передвигал фишки и, казалось, утратил всякий интерес к происходящему.
Али, откинувшись на подушки, сделал широкий жест рукой.
— Довольно, студент, — сказал он небрежно, — ты знаешь, что проиграл.
Пуантенец вздрогнул, поднес к глазам желтый камень, потом с видом крайнего изумления уставился на доску, губы его что-то беззвучно шептали, он принялся загибать пальцы, потом сказал едва слышно:
— Выигрываю в два хода.
Пираты яростно завопили.
Сам Али, думая, что противник его рехнулся от горя, громко рассмеялся.
— Ты знаешь, что такое «божественный трилистник»? — спросил Лабардо все так же тихо.
Али перестал смеяться. Он знал, что такое «божественный трилистник». Это была редчайшая фигура, составленная из фишек трех разных цветов в определенном положении. Фигура возникала на доске столь редко, что многие игроки-дилетанты о ней даже не слыхивали. Лабардо оставалось двинуть синюю фишку, чтобы образовавшийся в одном из дальних тупиков «трилистник» позволил ему перескочить через нарисованную стенку тупика. А дальше был «полет камня», «большой скачок лягушки», «выстрел катапульты» — тоже редкое, но вполне законное сочетание ходов, позволявшее проникнуть в почти достроенную «цитадель» туранца и разрушить ее…
Сам Али отшвырнул ногой доску, разноцветные фишки весело запрыгали по нагретым доскам капитанского мостика. Лабардо почувствовал, как крепкие руки схватили его за плечи. Искаженное лицо туранца приблизилось, нависло, заслонило небо.
— Покажи мне кольцо! — прошипел корсар, брызгая слюной.
Он схватил юношу за руку и поднес его кисть к своим глазам. Камень был все того же желтого цвета, и только в глубине его клубились, угасая, красные вихри.
— Тебе помог перстень, собака!
Туранец уже орал во всю глотку, его кривой кинжал коснулся горла пуантенца…
— Эй, Али, что это ты режешь моих пленников без разрешения? — раздался сзади сильный насмешливый голос.
По трапу на мостик «Белой ласточки» поднялся человек в набедренной повязке, с тяжелым прямым мечом в руках. Теряя от страха сознание, Лабардо узнал в нем грозу Западного моря, капитана Амру.
