Рыжая кошка стала почти постоянным обитателем кордавской тюрьмы. Неизвестно, каким путем она пробиралась вовнутрь, скорее всего со двора, используя для прохода крысиные норы. Появлялась она, как правило, ночью, внося оживление в однообразно-томительную службу охранников, прилагавших немалые старания к тому, чтобы не сомкнуть глаз и не задремать ненароком. Уже на второй день своего появления в столь мрачных и сырых местах ей была дана кличка Ушлая. Она получила ее за высокое мастерство в ловле мышей, которыми во все времена изобиловала тюрьма, как, впрочем, и все тюрьмы в мире. Ушлая не просто ловила их в огромном количестве, но выкладывала серые тушки вдоль стены то по прямой линии, то в виде волнистой кривой, а порой выстраивала из них треугольники, квадраты и овалы. Это ее искусство приводило скучающих на посту солдат в искреннее и шумное восхищение.
Мышей она никогда не ела, чем тоже отчего-то расположила к себе охранников, и многие из них, заступая на ночную службу, стали прихватывать с собой кусочки сыра или колбасы для угощения шустрой любимицы.
Ушлая проскальзывала сквозь решетки в клетки узников, но в руки давалась не всем. Казалось, она издали чуяла, кто из оборванных и голодных людей, почти потерявших человеческий облик, будет искренне рад ее появлению и ласково потреплет за ухом, поговорит, жалуясь на тяжкую свою судьбу… а кто встретит ее грубым пинком или, того хуже, жестоким мучительством. Ни разу не ошибалась она в выборе тех, к кому подходила близко. Ни разу грубая и жестокая рука не касалась ее легкого и пушистого тельца.
К Конану, очевидно, чтобы не возбуждать подозрений, она проскальзывала не чаще, чем к остальным, и бывала у него лишь ненамного дольше. Она больше не приносила с собой свернутых в трубочку писем либо иных весточек с воли. Но само появление ласкового одушевленного рыжего существа служило киммерийцу немалой отдушиной в его гнетущем и однообразном тюремном бытии. Обычно Ушлая (она же Рыжик) сворачивалась клубочком на мощной и широкой груди киммерийца, и он, перебросившись с ней несколькими словами (она отвечала мурлыканьем, меняя тембр его и громкость), вскоре засыпал. Просыпался он утром со странным и непривычным ощущением, что снилось ему нечто светлое, искрящееся, обнадеживающее, вот только, к сожалению, было никак не припомнить, что именно…
Чем дольше играл Шумри то на лютне, то на дудочке на пыльной рыночной площади, тем более грустными и пронзительными становились его мотивы. А после неудавшегося визита Илоис к королеве он уже не смог бы заставить себя, даже за большие деньги, сыграть разудалую песенку либо веселую плясовую мелодию.
Слушателей у него поначалу было много, и они шумом и выкриками выражали свое одобрение после каждой исполненной им песни. Медяков, бросаемых к его ногам, было гораздо меньше, чем одобрительных выкриков и междометий. Их едва-едва хватало на скромную еду для всей семьи и оплату постоялого двора. О том, чтобы накопить денег на подкуп тюремщиков, не могло быть и речи.
С каждым днем слушателей становилось все меньше, круг людей, привлеченных звуками дудочки, постепенно редел. Очевидно, бесхитростной кордавской публике изрядно надоели тоскливые напевы, надрывающие душу вместо того, чтобы ее горячить и веселить.
Решив, что достаточно на сегодня излил тоску-печаль на ни в чем не повинных, простодушных слушателей, Шумри отложил в сторону лютню, глубоко вздохнул и произнес заученным тоном всегдашнюю свою фразу:
— Любезные жители Кордавы и гости города! Не знает ли кто-нибудь из вас уроженца этих мест по имени Торги, капитана парусника «Адуляр»? И если знает, не слышал ли кто-нибудь, где он сейчас?..
Он обвел глазами притихший перед ним круг праздношатающихся оборванцев, торговок и заезжих купцов, снова вздохнул и хотел было, поднявшись, закончить свой сегодняшний рабочий день, столь же бесплодный, что и все предыдущие. (Хотя в толпе порой и оказывались люди, знавшие Торги и даже носившиеся с ним в детстве по одним и тем же улицам, но никто из них не мог сказать, где пребывает непоседливый капитан сейчас.)
Неожиданно один из слушателей сделал два шага вперед и бросил в шапку, лежащую вниз тульей у ног немедийца, горсть золотых монет. Шумри поднял голову и с удивлением рассмотрел незнакомца. То был молодой юноша, по виду моряк, со смуглым и открытым лицом. Ничто в нем не напоминало богача, швыряющего деньгами направо и налево.
— Неужели мое унылое пение стоит так много? — спросил Шумри, прищурившись, чтобы лучше разглядеть выражение лица незнакомца.
Тот засмеялся и помотал головой.
— От твоего пения, если честно, хочется забраться на фок-мачту и сигануть вниз головой в море! Волки веселее завывают в лунную ночь! Но ты упомянул капитана Торги и «Адуляр», значит, ты плавал с ним. Друзья капитана Торги не должны подыхать с голоду и вымаливать милостыню на площадях тоскливыми песнями. Если тебе нечего есть, возвращайся на корабль! Капитан как раз набирает сейчас новую команду.
Еще не веря своей удаче, Шумри вскочил и схватил незнакомца за плечи, словно боясь, что тот убежит от него, не сказав самого главного.
— Где?.. Где он сейчас? Как мне найти капитана Торги?!
Юноша опять рассмеялся и высвободил свои плечи от сотрясавших их в волнении рук немедийца.
— Капитан Горги у себя дома, если, конечно, не шляется по улицам родного города, в котором очень давно не был. «Адуляр» вернулся из плавания два дня назад и стоит в гавани. О чем еще хочешь ты узнать, сумасшедший чужестранец?..
Впервые с того дня, как синее ожерелье перешло к королеве Зингарской, лицо Илоис посветлело, счастливые искры загорелись в серых глазах. Радость встречи со старым другом и спутником перевесила все обиды и потери последних дней. Воспрянувший духом Шумри ликовал еще больше, стоило ему перевести взгляд на жену, сбросившую груз тяжкого уныния и вины.
Первое, что сделал капитан Горги, лишь только обнял и расцеловал вновь обретенных своих друзей, — велел немедленно перебираться всем семейством с постоялого двора к нему в дом, хоть и не слишком просторный, но радушный и теплый, готовый вместить всех, кто близок ему и дорог.
Второе, что он сделал — лишь только Шумри объяснил ему в двух словах причину своего унылого музицирования на базарной площади, — собрал в короткое время всю свою команду, и тех, кто, получив расчет, сошел на берег, и тех, кто собирался через несколько дней отправиться с ним в дальнейшее плавание. Быстроногие кордавские мальчишки за небольшое поощрение мигом разыскали всех — по кабакам, постоялым дворам, увеселительным заведениям для гуляющих на берегу матросов и просто на улицах.
Горги объяснил Шумри, что продажа такого огромного и дорогого судна, как «Адуляр», может занять не один день, деньги же нужны немедленно, хотя бы небольшая сумма, с помощью которой можно будет
