Именно об него варвар и расшиб голову.
Рамон мысленно усмехнулся. Такой череп, как у Торна, трудно Пробить даже тараном. Видимо, голова асира целиком состоит из кости.
Поднатужившись, асир поднял люк и откинув его. По колодцу, уходящему вниз, пронеслось эхо.
Верхняя комната (обсерватория, как назвал ее про себя Рамон), была столь же огромной, как и тронный зал. Однако при этом в ней почти не было свободного места. Повсюду стояли столы с колбами, ретортами и прочими склянками, заполненными алхимическими составами; валялись свитки и древние фолианты; виднелись карты различных земель и звездного неба.
В центре всего этого беспорядка стоял простой деревянный стул с подлокотниками. На нем восседала мумия маленького человечка, а на груди у него висел крупный сверкающий драгоценный камень.
— А вот и наш хозяин! — весело заметил Рамон.
Он с интересом посмотрел на мертвеца. Тот отличался короткими конечностями и раздутым брюхом.
— Красавец, — прокомментировал Рамон. Сплюснутый нос и толстые губы говорили о примеси негритянской крови.
— И этот урод и был самым могущественным магом того времени? — подивился стигиец. Неуловимым движением он снял камень с шеи мертвеца и надел себе на шею.
— Так-то лучше. Он тебе ни к чему.
Рядом с креслом стоял телескоп, и любопытства ради Рамон сделал потолок прозрачным, но оттуда на него посмотрела огромная голубая змея. Только эта была вдобавок ко всему крылатой.
— Чтоб ты сдохла! — выругался стигиец, вздрогнув. — Тьфу ты! Это же надо так влипнуть!
Рамон попытался убрать змею с крыши, используя заветное имя хозяина башни, но на питона это не подействовало.
— Пропади ты пропадом, — зарычал стигиец и снова сделал потолок каменным. — Ладно, что-нибудь придумаем. И не из таких переделок выбирались, — бодро произнес он, но сердце странно кольнуло.
Рамону почему-то вспомнился тот сон, что всегда приводил его в ужас. Он потряс головой. Бред! Наваждение…
Пытаясь загнать свой страх поглубже, стигиец принялся рыться в вещах умершего мага.
Он осмотрел скелет человека, а также рисунки, изображающие внутренние органы. Рядом, в больших банках, плавали в каком-то растворе сердце, почки, печень и другие органы, изображенные на картинках.
— Похоже, наш дорогой хозяин занимался не только магией, но и алхимией, — высказался Рамон.
— И что? — переспросил северянин.
— Тогда становится понятным, почему он поселился здесь. Негритянское происхождение, алхимия — все это тянет на исключение из ордена магов, а также на смертный приговор. Сдается мне, что он был изгнанником.
Торн, которого все это мало волновало, только пожал плечами. Варвара, конечно же, поразило убранство зала, но в данный момент, он подумывал о том, не пересекли ли они ту черту, из-за которой уже не было возврата. Может, не следовало плыть на этот проклятый остров? Ведь и у простых людей деньги водятся. А они сами сунули головы в пасть тигру. Вот и расплачиваются теперь.
В этот момент камень на груди стигийца ярко засветился, и он почувствовал, как в тело вливается невиданная доселе мощь.
Хозяин, что происходит? — заволновался Торн. Он увидел, как Рамона охватил огонь, и теперь тот стоял в сиянии света.
Все отлично, друг мой! Даже лучше, — воскликнул стигиец и неожиданно исчез.
Рамон ошалело смотрел на огромную кровать, занимающую почти всю комнату. Над ложем был натянут балдахин, точно такой, как и представил себе чародей.
— О, боги… — изумленно прошептал Рамон. Только сейчас он понял, какая власть теперь принадлежит ему. — Нет! Какие еще боги?! У меня нет богов. Я сам теперь бог! — закричал он во весь голос.
Вернувшись в верхний зал, стигиец застал там Торна, который метался в поисках господина.
— Хозяин! — обрадовано вскричал асир. — Где вы были?
— Так сразу и не объяснить. Давай лучше покажу.
И они очутились в зале с бассейном, наполненным прохладной водой.
— Ну, как?
Варвар лишь продолжал хлопать глазами.
— Хозяин!
— Нет, нет! Не называй больше меня так. Я теперь стал богом.
Живой ум северянина схватывал все на лету. Он умел приспосабливаться к любым условиям. А раз стигийцу хочется, чтобы его величали по-другому, что ж, так тому и быть. Главное, чтобы Торн имел с этого выгоду.
— Да, хозяи… то есть, мой бог. Как скажете. Они долго нежились в водной прохладе, пока
Рамон не вспомнил о пленном солдате.
— Пора и ему насладится моим могуществом. Он усилием мысли перенес воина в купальню, и тот, упав сверху, увидел своих мучителей.
— Это же надо, кто нас посетил! — насмешливо бросил стигиец. — Ну, наслаждайся! Созерцай!
И он громко рассмеялся.
После ванны, наполненной чистейшей родниковой водой, им захотелось массажа и других плотских удовольствий. Но сколько Рамон ни представлял себе туранских танцовщиц и шемитских массажисток, ничего у него не вышло.
— Ладно, потом разберемся, — буркнул помрачневший стигиец. Ему очень не понравилось то, что его власть имеет ограничения.
Он представил себе роскошную трапезную, и они там и оказались. Настроение сразу же поднялось.
— Угощайтесь, друзья мои! — громко воскликнул стигиец.
Торн с наслаждением принялся вкушать долгожданную пищу, а вот перед пленником появились лишь кувшин с водой да краюха черствого хлеба. Как это было ни унизительно, но он набросился на пищу.
— Вот, Торн, и такие твари смеют называть себя людьми! — с наигранным возмущением воскликнул Рамон. — Ни манер, ни гордости…
Он отщипнул холеными пальцами кусочек цесарки, а затем отпил вина.
— Вот я, к примеру, тоже голоден. Но это вовсе не значит, что можно позволить себе опустится до уровня свиньи.
Рамон продолжал разглагольствовать, пробуя разнообразные кушанья, коими был уставлен весь стол.
— Увы, но мир, по большей части, населяют грубые и грязные людишки. Вот как этот, например.
Стигиец бросил бедняге недоеденную кость, и тот принялся старательно ее обгладывать.
— О чем и речь! — печально произнес Рамон. — Зато такие люди, как я, рождаются раз в столетие. А может и реже. Я велик! Что, впрочем, осознаю в полной мере. Так выпьем же за мою скромную персону и пожелаем ей, как говорят в Кхитае, процветать еще тысячу лет!
Асир вскочил на ноги и поднял бокал. Вся эта клоунада изрядно забавляла его, но он не показывал вида.
— За тебя, мой бог. Славься же и процветай три тысячи лет!
Рамон захохотал:
— Ты прав, друг мой! Три тысячи, а не одну. Три!
Они пили и ели до тех пор, пока не свалились без сил. Последним усилием мысли стигиец перенес их в спальню. После этого они отключились.
