внимания на родственные связи законных детей с почти всей аристократией Руси тех времен, и что практически любой князь каким-то боком мне родич. Даже среди каганов имелись. Правда, через дочь Ульрихова сына. Неплохая, в общем, карьера для не известного никому пришельца.
Я со вздохом облегчения сполз по ступенькам из вагона на перрон вокзала Фридрихштрассе и, поставив оба чемодана на тележку носильщика, попрощался с Арамом. Вид у него был слегка квелый. Наверное, тоже голова болела после вчерашнего. Сначала мы выпили обе бутылки коньяка, потом позвали проводницу и попросили еще. Имелась водка «Столичная» в экспортном исполнении, с ресторанной накруткой стоимости. Для таких клиентов, как мы, которым уже море по колено. Стоит в два раза дороже даже без наценки «Столичной», продающейся свободно во Владимире, и разница в пробке. Экспортная закручивается. Для иностранцев, не допивших до дна. С русскими такого не случается.
Арам поделился со мной, как он воровал на складе армии горючее для самолетов. Он служил в технической обслуге на аэродроме и был послан командиром в свободный поиск.
Официально ничего получить было нельзя: фонды закончились. Это, если кто не знает, совершенно нормальное состояние для наших Вооруженных Сил на войне. В армии воруют все и всегда. Никакое планирование неспособно точно предсказать, что солдат X по собственной дури утерял флягу, а солдат XX продал шинель еще в эшелоне на станции отправки, желая хорошо надраться перед неминуемой (в его представлении) смертью. Еще хуже, когда кто-то что-то там перепутал и вместо снарядов к трехдюймовкам прислали бомбы для минометов, которых у нас сроду не было. Короче, масса разнообразнейших вариантов, а воевать требуют независимо от обстановки.
Требуется восполнить недостающее. Если нельзя просто обменяться с другой частью, вход идет солдатская смекалка. За утерю винтовки ты пойдешь под трибунал, так не лучше ли, если ее украсть, а под статью пойдет кто-то другой? Или свести коня у командира полка и съесть его, невзирая на породу и неизбежные поиски со стороны гневного начальства. А что делать, когда трое суток в роту не привозят еду?
Фигня, что командир может потом устроить серьезные неприятности, а лошадь казенная и за нее тоже кто-то отвечает. Кушать хочется гораздо больше, чем задумываться о чужих проблемах. Еда вообще главная тема разговоров на фронте и основная проблема. Ее всегда мало, и стандартная ситуация, когда донесение о потерях отправляют на следующий день, чтобы получить на прежнее количество и хоть немного добавить к пайку. При воровстве важнее всего принцип: «У своих не воруют!»
А кто у нас свой? Это зависит от тебя, твоего звания и должности. Для солдата — его отделение, максимально — взвод. Для взводного — уже рота (в соседней — без проблем) и так далее выше, вплоть до Генштаба. Что, офицеры не воруют? Еще как! Особенно тыловые. Достаточно посмотреть на раскормленные хари. У них что-то украсть — дело чести и доблести для любого фронтовика. Так что ничего оригинального и из ряда вон выходящего.
Поэтому я отверг его сагу как недостойную попасть в газеты своей типичностью и изложил ему свою историю про героического солдата, подносчика пищи. На передовую ее привозят два раза — утром и вечером. В темноте больше шансов спокойно принести термос с едой. Вот и шел такой боец привычной дорогой. За спиной мешок с хлебом на взвод, в руках два термоса только что из полевой кухни — еще горячее все. И, на всеобщее горе, попал под неожиданный обстрел. Совсем маленький осколок попал возле днища термоса с супом и даже не пробил его насквозь, только с одной стороны, но свое черное дело сделал. Пока солдат доберется до окопов, все вытечет, и встретят его там не самым дружелюбным образом. Он не виноват, но все сидят голодные, и должен быть крайний.
Солдат, недолго думая, оставляет целый термос со вторым блюдом, взваливает пробитый на плечо и затыкает дырку пальцем. Почему не шапкой, мне не понять, но суп он сохранил и доставил по назначению. Палец при этом сжег почти до кости, а второй термос, пока он ходил, успел кто-то украсть. Тем не менее я лично выписал представление на медаль за помощь товарищам в трудных условиях. Вот я был прав или нет?
Арам тяжко задумался, а я вдруг понял, что по ходу рассказа непринужденно перешел на армейско- русский язык для лучшей доходчивости. Давно со мной такого не случалось. Когда я вернулся домой после войны, мать всерьез подозревала тяжкие последствия контузии для моего здоровья. Я стал очень молчалив и лаконичен. Просто я, перед тем как что-то сказать, сначала проговаривал фразу мысленно. Ну не принято у нас было дома по поводу и без повода ругаться. Потом понемногу отвык, но хранится, оказывается, в памяти. Никуда не дел ось.
Мат на войне (а в армии и в мирное время) — это абсолютно нормальное явление. Все так говорят, и никто не замечает. Мат — это передача информации в одном или двух-трех словах. Четко, внятно и очень эмоционально. Радость, горе, боль, любовь, отчаяние, голод, изумление, ненависть и еще много разного выражаются одинаково, и разница только в контексте. Можно отдавать приказы матом, раздавать благодарность или стыдить, идти в атаку и передавать секретные данные. Не доросло еще человечество до литературных произведений, где правильно передается боевая обстановка. Причем я больше чем уверен, что и языческие князья, и правоверные каганы одинаково употребляли схожие выражения в свое время.
Не кричал я никогда: «За Веру и Отечество!» Тем более не славил Окаянного, когда выскакивали из окопа в атаку. На самом деле это звучало приблизительно так: «Встать… Ты… собрался жить вечно? Да я… тебя… Вперед….!»
В этот ответственный момент нас навестили пограничники. Сначала наши, но они сразу поняли, что мы не шпиёны, и, бегло взглянув на паспорта и визы, удалились. По этому поводу мы выпили еще, а потом еще. Когда пришли немцы, их взглядам должно было предстать любопытное зрелище.
В купе было накурено так, что завесу можно было запросто принять за густой туман. Возле стола, заставленного пустыми тарелками и бутылками, сидели два изрядно пьяных типа, принципиально не желающих понимать немецкого языка и требующих обращаться к ним на единственном человеческом языке — русском. При этом один из них был в строгом костюме, застегнутом на все пуговицы, а второй — в расстегнутой до пупа рубахе, и на теле хорошо знакомая многим татуировка. Старший уж точно понял — он про гвардейские корпуса и добровольческие бригады должен был слышать. Так что когда я, утверждая, что немецкого не знаю, назвал его разными словами, из которых самым безобидным было гяур,[26] у него аж морда перекосилась.
Положение спасла проводница, без разрешения полезшая ко мне в карман куртки и предъявившая все необходимые документы. При этом из бумажника вывалилась фотография, и немец, немедленно бросившийся на нее как собака на кость, еще и побледнел.
При вручении мне премии за журналистские достижения я набрался нахальства и попросил Салимова сфотографироваться вместе. Настроение у того было хорошее, и он согласился. Так что человек с очень узнаваемым лицом стоял чуть ли не в обнимку со скандальным пассажиром на фоне стола, заставленного по-восточному богатым угощением, и ласково улыбался зрителям. Наглость — второе счастье. Сейчас это вышло совершенно случайно, но бывают случаи, когда я это проделываю специально. Очень помогает в общении с чинушами. Так что немцы даже забыли про проверку чемоданов и, шлепнув штампик, скромно удалились.
Было очень обидно, что до драки не дошло, и по этому поводу мы еще раз выпили. Потом Арам сказал: «Надо поспать» — и прямо сидя выключился, а я прислонил его к стенке, во избежание падения лицом вперед и продырявливания клювом стола, и отправился к себе. Там с гнусным пьяным хихиканьем извлек из сумки портативную печатную машинку, без которой никуда не езжу (мой замечательный корявый почерк только я и способен разобрать), вставил бумагу и начал создавать обещанный крымскому хану сценарий про непотопляемого русского разведчика в Лондоне. Такое он мне поставил условие, практически без сопротивления согласившись на все требования по поводу контракта для Насти.
Как пишутся сценарии для кино, я не имел представления и поэтому регулярно вставлял ремарки: «Крупным планом показана голая задница красавицы» или «По его суровому лицу скатилась скупая слеза». Саклавитский разведчик, через слово поминающий Аллаха, с классическим именем Креслав[27] и не менее классической русской фамилией Варшавер, крутился в казино, аристократических домах и помогал обездоленным английским сироткам. При этом он легко разбрасывался пачками фунтов стерлингов (здесь не иначе подтвердилась новомодная теория про подсознательные желания: денег на заграничные вояжи русским в Государственном банке меняли в обрез), укладывал в
