l:href='#fn264' type='note'>[264] Все это было трудно в точности соблюсти, а иногда даже совместить одно с другим.
Следует, вероятно, отнести эти гейсы к числу средств, которыми друиды пользовались дабы подчинить жизнь воинского сословия определенным правилам, которые выражались в целом ряде религиозных символов и носили характер строгого предписания. В действительности гейс (geis) имел силу закона, как светского, так и религиозного: стоило только пренебречь им, и это сразу влекло за собой целую череду осложнений. Король Конхобар, взяв на себя королевское обязательство соблюдать, а следовательно и исполнять право первой брачной ночи (jus primae noctis), вынужден был прибегнуть к помощи официального решения, не желая реально подвергать жену Кухулина Эмер этой «формальной процедуре», грозящей ужасным гневом ее мужа: «Тогда принялись решать улады, как поступить им. И вот на чем согласились они: Эмер должна провести первую ночь с Конхобаром, но дабы защитить честь Кухулина, будут с ними Фергус и Катбад».[265]
Нам не известно, играли ли галльские друиды такую же роль при наречении имени, но именно на это указывают теофорические антропонимы, которыми изобилует собрание имен А. Холдера:[266] Езунерт, «обладающий силой Езуса», Даголит, «приверженный обряду» и многие другие не похожи на имена, которые приняли бы для себя сами «миряне». То же замечание, впрочем, относится и к топонимам и этнонимам: Лугудунум, «город Луга» (Лион); Медиолан, «центральная равнина» (Милан); битуриги, «цари Мира» или «вечные цари» (Бурж, Берри); сеноны, «Древние», все эти названия не могут быть следами, оставленными «десакрализован-ным» менталитетом. Тит Ливии передает некоторые свидетельства в отношении того, как был основан Милан в ходе военной кампании, которую часто ошибочно рассматривал и как один из возможных вариантов обряда «Священной весны» (ver sacrum)[267]: «…Они разбили тусков в сражении при реке Тицине. Узнав, что выбранное ими для поселения место называется Инсубрское поле, они сочли это благим предзнаменованием, поскольку инсубрами именуется одна из ветвей племени эдуев. Они основали там город Медиолан».[268]
Другая экспедиция, согласно одному из текстов Псевдо-Плутарха, [269] привела к основанию города Лиона (Лугудунум): «Рядом с Араром находится холм Лугдун, который также сменил свое название, и причина того была такова: Момор и Атепомар, изгнанные Сереронами, взошли на этот холм по приказу оракула, чтобы построить там город. Они уже рыли рвы для возведения фундаментов, когда внезапно появились вороны, которые, летая тут и там, расселись по всем деревьям вокруг. Момор, который был сведущ в науке авгуров, дал новому городу название Лугудунум. Так как на их языке ворон называется лугос (lougos), а возвышенная местность — дунон (dounon), как сообщает нам Клитофон в тринадцатой книге 'Оснований'».[270]
Таким образом, Момор был друидом или прорицателем наподобие Дивитиака.
Ворон являлся птицей пророческой по преимуществу, считалось даже, что именно он научил галлов готовить противоядие против страшного яда, которым те смазывали свои стрелы.[271] Но он не был в этом смысле единственным, поскольку почти все птицы в Галлии и в Ирландии по поверью принадлежали к Другому Миру. На них в случае необходимости возлагалась обязанность руководить обрядом «Священной весны» (ver sacrum).[272] В Ирландии местные царьки назывались, в силу игры этимологии, «друидами птиц» (dreailun adas te on draoi en), как указывается в «Глоссарии» О'Клери[273] и в «Глоссарии Кормака».[274]
Однако наибольшее значение придавалось не манере полета птиц, а их крикам: «Не полагайся на крики тетеревов» (па hadhair do ghothaib gerg), — говорится в одной лорике (lorica), приписываемой Колум Чилле,[275] а другой вариант той же лорики утверждает: «Я не верю в крики птиц» (ni adraim do gothaib en).[276]
Могли использоваться и другие животные: чтобы убедить своих сторонников поднять мятеж против римлян,[277] однажды королева Боудикка прибегла к помощи прорицателей: «…сказав так, она отпустила зайца, которого держала у себя на груди, и, так как бег зверя давал благое предзнаменование, большинство разразилось радостными криками».[278]
Все же, по-видимому, трудно причислить Боудикху к исключительному разряду «королей-друидов», привилегированных знатоков искусства предсказания, таких как Дейотар, галатский царь, который, если верить Цицерону,[279] понимал знаки, подаваемые птицами, или как ирландский король Конн, который был Способен вызвать снегопад.
Помимо того, кельты вообще очень трепетно относились к предзнаменованиям. Галаты, к примеру, прежде чем дать сражение войскам Антигона Гоната, так как предзнаменования были дурными, — предали смерти своих жен и детей (conjuges et liberas suos trucidant — супруг и детей своих убивают).[280] Эдуй Думикорикс, отправляясь в Великобританию, ссылался на препятствия «религиозного» характера, по выражению Цезаря, «утверждал, что отчасти его удерживают религиозные причины» (partim quod religionilus impedirisese diceret), и Цезарь, от которого ускользало значение такого довода, заподозрил его в предательстве и приказал убить. [281]
II. МАГИЯ РАСТЕНИЙ И МАГИЧЕСКОЕ ЦЕЛИТЕЛЬСТВО
Мы никогда не узнаем, для чего и как друид умел «проходить сквозь дерево»,[282] и, несомненно, иногда бывает сложно отделить магию, составлявшую неотъемлемую часть религиозного ритуала, от того, что во все времена составляло лишь суеверие. Но вот остальная часть текста Плиния, касающегося омелы на дубе:[283] «Такую омелу случается найти очень редко, и когда ее отыскивают, то снимают, устраивая большую религиозную церемонию, на шестой день луны, — так как именно по этому светилу галлы считают свои месяцы и свои годы, так же, как и свои века, протяженностью в тридцать лет. Этот день выбирается потому, что луна в нем обладает уже достаточной силой, хотя и не достигает еще середины своего роста. Они называют омелу именем, означающим 'тот, что все исцеляет'. Приготовив у подножия дерева все необходимое для совершения жертвоприношения и торжественную трапезу, приводят двух белых быков, у которых впервые связаны рога. Жрец, одетый в белое, взобравшись на дерево, золотым серпом отсекает омелу, которую собирают в белый плащ. Тогда они закалывают жертвенных животных, молясь при этом божеству, дабы оно сделало жертву благодатной для тех, ради кого она принесена. Они верят, что омела, если сделать из нее напиток, исцеляет скот от бесплодия и служит средством против всех ядов. Вот так великое множество народов почитает священными предметы, абсолютно ничего не значащие». [284]
Можно дополнить этот отрывок следующей небольшой выдержкой из «Естественной истории»: «Похоже на сабину растение, называемое селаго. Срезая его, железом не пользуются; правую руку пропускают под одеждой так, чтобы она вышла с левой стороны, как если бы пожелали что-то украсть; к тому же надлежит быть в белой одежде с босыми, омытыми ногами, и прежде принести жертву хлебом и вином. Несут растение, завернув его в новое полотно. Галльские друиды говорят, что оно служит талисманом против всякой хвори, и его дым исцеляет все болезни глаз. Друиды также используют растение, которое произрастает на болотах, и которое они зовут самолус. Его следует собирать левой рукой, натощак, и оно является талисманом против болезней скота. Но тот, кто срезает его, не должен оглядываться или класть это растение куда бы то ни было, кроме того места, где хранят напитки».[285]
Новокельтские языки сохранили до наших дней несколько любопытных названий омелы: «Словарь Шалона» приводит форму из венетского языка deur derhue «дубовая вода», а Дж. Лот в конце прошлого
