- Освещение работает в режиме экономии, - не замедлила просветить Кирочка, положив лапку на сгиб локтя. - Покидать пределы здания не разумно.
Кто бы говорил о разуме...
Глеб поцеловал руку и мягко поинтересовался:
- Но все-таки...
Все-таки она его вывела. Полоумная Ариадна в технократическом лабиринте больницы. И минотавр здесь имелся: двухметровая бабища в сером комбезе стояла на выходе. Взгляд ее мертвый, как луна, скользнул по Глебу и отпустил.
По улице Кира шла, чеканя шаг. На лице ее крепко держалась улыбка, и Глеб боролся с искушением эту улыбку потрогать, убедиться, что лицо - живое, а не резина, на железо натянутая.
И когда Кира остановилась у дома, обеими руками толкнув дверь, не удержался. Щека была теплой и мягкой. Никакой резины - натуральный эпителий. И даже нежный пушок волос имеется.
- Какое сказочное свинство...
Такого сходства быть не должно! Андроиды, конечно, тоже подделка под человека, но... более честная, что ли?
- Что?
- Ничего, зая моя мутированная. Ничего.
Глеб придержал дверь, пропуская ее вперед. Сам входил с опаской, ожидая удара и к удару готовясь. Но в доме было пусто.
Причудливая лампа-шар, источавшая свет неяркий и мягкий. Войлочное покрывало стен. Кровать без ножек. Стол. Миска с зеленоватой похлебкой.
Кира взяла миску в руки, поднесла к лицу и, наклонившись, принялась лакать. Про Глеба она словно забыла. Кирины глаза были закрыты, широкий язык мелькал с немыслимой быстротой, количество жижи в миске уменьшалось.
- Приятного аппетита, - пожелал Глеб.
Кира не ответила. Доев, она тщательно вылизала миску и поставила на стол. И принялась расстегивать пуговицы халата.
- Ку-ку, моя девочка, я еще здесь. Не то, чтобы я против стриптиза...
Скатав халат в комок, Кира сунула его под кровать. Сама же легла и сложила руки на груди. Глаза ее закрылись, дыхание выровнялось.
- Приплыли.
Присев на корточки, он тронул Киру за плечо. Ткань медленно оплывала, превращаясь в серый войлочный кокон, который срастался со стеной и покрывалом кровати. Палец Глеба завяз в чем-то мягком, напоминающем по консистенции пудинг.
- Эй, спящая красавица, целовать я тебя точно не стану. И на то, что ситуацией соблазнюсь, не рассчитывай...
Пульс на шее почти не прощупывался. Этот сон и вправду слишком походил на смерть.
- Ну, спокойной ночи тогда, что ли...
К коже присосались тончайшие нити, и палец занемел. Нити Глеб оборвал, содрогаясь от отвращения. Клоны? Да хрена с два это клоны!
Лампа под потолком пульсировала, как сердце. И в неровном свете стены дома оползали крупными мягкими складками.
- Да что тут...
Дверь медленно врастала в стену. Узкая щель зарубцовывалась, а розовая складка рассасывалась, выравнивая поверхность.
Мягкий серый войлок.
Добрый войлок.
Теплый.
Укутает как младенца и переварит.
- Брысь пошли, - Глеб пнул складку, и та откатилась. Волна раздражения пошла по комнате, и в углу войлок треснул, приоткрывая еще одну дверь.
Нормальную дверь на левых петлях и с ручкой. И с замком. Лишь бы не была заперта.
Сердце-лампа колотилось, волновался войлок, слой за слоем наползая на Киру. Ее лицо скрылось под пленкой, и Глеб поспешно отвернулся. К двери он бросился бегом, навалился всем весом, отчаянно желая, чтобы дверь открылась.
Она открылась, и Глеб рухнул в черноту проема. Заскрипели петли. Упал засов.
Глеб лежал неподвижно, пытаясь понять, где он и что происходит. Пол под рукой был деревянным. Живот давил на что-то мягкое и, к счастью, неподвижное, а щеку прорезало острой иглой. Кровь текла вяло, а боли Глеб не чувствовал.
Движения вокруг тоже.
Похоже, дом оставил попытку сожрать незваного гостя.
- Дом - это Глеб. Глеб - это дом. И не надо так орать.
Глеб встал на колени и зашарил руками в темноте. Руки то и дело натыкались на предметы. Мягкое на полу оказалось подушкой. Распоровшее щеку - вязальной спицей с эфесом из тугого клубка шерсти.
- Сантиметр левее, и быть бы мне пиратом, - пробормотал Глеб, вытащив спицу. За неимением лучшего, тоже оружие. Или хотя бы щуп.
Сталь позвякивала, обрисовывая контуры предметов. Занятие было увлекательным, хотя и несколько бесполезным. Судя по всему, место, куда попал Глеб, было неким подобием кладовки, в которую попросту сгрузили все ненужное барахло.
И сунув спицу подмышку, Глеб пошарил по карманам. Зажигалка была на месте. Щелчка с третьего удалось добыть огонек. Был он робким, и света давал немного, но достаточно, чтобы осмотреться.
- Предчувствия его не обманули, - Глеб описал полукруг.
У самой двери стоял комод. И жестяные банки выстроились на его поверхности, словно шахматы на доске. Консервированная фасоль начала партию, а зеленый горошек судя по пыли крепко задумался над ответным ходом.
- Это нам пригодится, - ближайшую банку Глеб сунул в карман. Рот наполнился слюной, а настырный желудок урчанием напомнил о том, что неплохо бы поужинать.
Обойдется.
Вплотную к комоду примыкал ряд картонных коробок с логотипом 'Формики'. В куче сваленного в них барахла, Глеб нашел пару бутылок водки, упаковку стеариновых свечек, коробку леденцов и дамский револьвер с коротким рылом и щечками слоновой кости.
Во второй обнаружилась кипа бумаг, исписанных мелким нервным почерком.
В третьем - старый ноутбук. Из корпуса выходил черный хвост провода, который исчезал в щели между досками. Глеб тронул кнопку пуска, и к огромному удивлению, машина заработала.
А везет ему на технику. Точно ворожит кто. И вопросец, чем эта ворожба обернется.
Со скрипом, жужжанием и почти человеческими вздохами, ноутбук загружался. Вот только из непрограммных файлов на нем был лишь один. И назывался коротко: 'Ева'.
- Ну здравствуй, Ева, - сказал Глеб, запуская файл.
Экран почернел и некоторое время оставался темным, только изредка по нему пробегала зеленая ломаная линия.
- Это Ева. Ева-нуль. Ева. Ева только одна. Остальные - зеркала. Я не знаю, услышит ли меня кто-нибудь...
Глеб слышит. И слушает, прижавшись ухом к машине.
-...но если все-таки услышат, пусть запомнят: главное - уничтожить Центр. Это вызовет дестабилизацию всей структуры. Уничтожьте Центр. Уничтожьте, мать вашу, этот гребаный Центр!
Голос порвался, как струна, чтобы возродиться в другой тональности.
