– Он не придурок!
Рука холодная и влажная, это от снега, который тает, касаясь кожи.
– Придурок, – уверенно заявил Переславин. – Но это хорошо. Мне бы не хотелось разбивать семью. Вызвало бы ненужные толки. Ты бы переживала.
Эта его самоуверенность и злила, и успокаивала. А в конце концов, что Анна теряет? Переславин богат. Недурен собой. Прямо воплощенная мечта девичья. За такими мечтами ныне охотиться принято, она же нос воротит.
Несовременно.
– Я тебе понравлюсь, – пообещала мечта. – Ты мне только время дай.
Вот времени у Анны с избытком. Пусть пользуется – не жалко.
Адам прятался. Он осознавал, что его попытка удержаться на краю разума обречена и что запертая дверь не станет символом, а будет лишь дверью. Рано или поздно ее придется открыть.
Но один он не сумеет.
А Дарья ушла.
Адам слушал тишину. Та разливалась шелестом волн, который нарастал, нарастал и, становясь невыносимым, накрывал Адама с головой. Он чувствовал ледяную воду и соль на губах, песок скрипел под лапами ягуара. Зверь оставался, даже когда все остальное исчезало. И реальность, вывернувшись наизнанку, полнилась полутенями. Как будто кто-то шел по следу. Все время за спиной стоял. Дышал в затылок. Щекотал шею. Руки протягивал, чтобы коснуться, но в самый последний миг останавливался. Отступал.
Прятался.
Адам устал играть в прятки. Зеркала чужаков не ловили. Разум подсказывал, что происходящее творится сугубо в разуме. И не стоит так переживать.
Нужно набраться смелости и позвонить.
Визитка исчезла. Адам помнил, где она лежала. Он помнил, где лежат его вещи. Все.
Туфли он не доставал. И рубашка оставалась в шкафу. А теперь она висела на спинке стула. Брошена небрежно. Смята. И на ткани мелкие красные капли. Кровь? Нет, кетчуп.
Адам не любит кетчуп. Вкус излишне агрессивен.
Адам отправляет грязные вещи в корзину для белья. Белые рубашки к белым. Цветные – к цветным. Адам не помнит, когда и зачем надевал именно эту рубашку.
И куда исчезли запонки? Их Яна подарила. Платиновые квадраты с выгравированной латиницей буквой.
– А – это не Адам. Это первая буква алфавита, – сказала она. – Ты у нас самый умный. Значит, самый первый. И тебе носить.
Запонки исчезли. Появился скальпель, которому следовало быть внизу, среди других инструментов. Скальпель был чист.
Хорошо. Иначе Адаму пришлось бы гадать – не убил ли он кого-нибудь случайно.
Но все-таки куда подевалась визитка?
Найти. Обязательно. Немедленно. Визитка заткнет море и развеет галлюцинации силой удаленной психотерапии.
Адам снял книгу с полки, перевернул, потряс. Бросил. Достал следующую. И еще одну… пришел в себя в разгромленном кабинете. В руках он держал фотографию Яны. Трещина на стекле перечеркнула и ее лицо, и отражение Адама.
Он выронил снимок, попятился и, отступив за дверь, ее запер.
К счастью, телефон лежал на прежнем месте. И Дарьин номер не вычеркнули из памяти.
– Даша, мне нужно в больницу, – сказал Адам, когда она сняла трубку. – Со мной опять… не в порядке.
Тень за спиной попыталась коснуться волос. Адам отпрянул и, повернувшись на пятках, ударил раскрытой ладонью воздух.
Тень ушла из-под удара. И вновь оказалась за спиной.
– Я привезу лекарства, – ответила Дарья. – Никуда не выходи.
Он и не собирался.
Думать надо. О чем? О ягуаре. О том, кто скрывается в тени и идет по следу. Нужна следующая жертва. Кто ею будет? Адам, ты знаешь. Данное знание не является адекватным.
Плевать. Оно есть. Существует отдельно от умозаключений и выводов, не поддается логическому осмыслению и структуризации. Но оно – факт.
Многие факты алогичны.
Например, смерть. Какой в ней смысл? Никакого. Она данность. Адам принимает данность.
Смерть рядом. Присматривается. Трогает лапой. Хорошо, когти пока втянула. Адам рассмеялся. И смеялся долго, до самого Дарьиного приезда. А потом, уткнувшись ей в плечо – запах карамели и табака, поддельное детство, – всхлипывал. Тоже от смеха.
Он губами собрал таблетки с ее ладони и проглотил. А они застряли в сухом горле, и даже вода не унесла их дальше, по трубам пищеварительной системы.
– Что с тобой, а? – спросила Дарья, зачем-то трогая лоб. – Ты ведь не всерьез, правда? Ты совсем даже не всерьез? Решил подразнить меня? Отвлечь? Не надо, Адам.
Он и сам не хочет.
Привычное медикаментозное отупение на сей раз было сродни счастью. Адам позволил поднять себя, добрел до постели и упал.
– Он придет. Завтра. Обязательно.
– Что? – Дарья села рядом и рукой руку накрыла. Зачем? Все равно.
– Ягуар. Он обязан прийти. Я знаю.
– Откуда?
– И Анне помочь надо. У нее неприятности. Ты ей не веришь. Помоги. Пожалуйста.
– Помогу.
Врет.
– Врешь.
– Вру, – подтвердила Дарья. – Я за тебя отвечаю. А ты поплыл. Все было хорошо, пока она тут не появилась. А теперь все плохо. У тебя галлюцинации начались.
– Обострились.
– То есть тебя и раньше глючило?
Почему ее голос настолько спокоен? Она не сердится на Адама? Это хорошо. У Дарьи таблетки. Таблетки мешают валу моря добраться до Адама. И тени разгоняют. Среди теней одиноко.
– Яна приходила. Она хотела, чтобы я помог. Я помогал. Тогда и теперь. Теперь за ней идет ягуар.
– У него спина располосована. Я тебе не рассказывала? Нет? Я со свидетельницей разговаривала. Ты же прав был. Ты у нас всегда прав, пора бы привыкнуть. Он приходил к мальчишке. И драться заставил. Свидетельница сказала, что у него глаза мертвые. И спина располосована. Как будто кот огромный драл.
– Ягуар.
– Ягуар – тоже кот.
Пусть так. Но ягуар – кот конкретный. Ягуар, или
– Энциклопедия ты наша, – Дарья смотрела с жалостью и решимостью. Правильно. Ей еще вчера следовало бы позвонить врачу, пока Адам не потерял визитку.
– У ацтеков были воины-ягуары. Элита. Орден. Путь для избранных. Точка сборки, схождения силы воли и разума. Сдвиг. И в результате – превращение человека в Ягуара.
– И что это значит?
