Адам не знал. Память выталкивала факты, как вода – пустые пластиковые бутылки. Адам просто подчинялся.
– Символ. Он не станет зверем снаружи. Изменение биологической формы невозможно. Но сдвиг разума и восприятия – реален.
– Ты не нервничай, ладно? Мы его возьмем.
Ложь. Ягуар – хитрый зверь. Уйдет. На него ставят сети и ловчие ямы готовят, а белые люди глупы. Пришли в дом зверя с ружьями и верой, будто сильнее. Смерть – плата за самоуверенность.
– Он вас обманет.
– А тебя?
– Меня нет, – Адам успокаивался. Было ли это результатом действия лекарств или же Дарьино присутствие оказывало благотворное влияние на нервную систему, он не знал.
Но волны улеглись. Разум прояснился.
– Он не будет мешаться с толпой родственников. Он будет ждать рядом. Вряд ли вы его заметите, даже если оцепите все кладбище. Но лучше этого не делать – уйдет. У него чутье звериное.
За больницей следили. Ягуар понял это сразу, как только увидел знакомую серую ограду. Не было никаких внешних признаков чужого присутствия. Ни подозрительных машин, ни подозрительных людей, ничего, отличавшего сегодняшний пейзаж от пейзажа вчерашнего. Однако стоило выйти из маршрутки, как затылок кольнуло.
Ягуар, раскланявшись с нервной дамочкой, скользнул между двумя старухами, увлеченно обсуждавшими лечение скипидаром. На остановке было достаточно народа, чтобы затеряться. Ягуар поднял воротник куртки, сгорбился, словно ему холодно – благо ветер дул изрядный, – и двинулся во дворы. Шел он не быстро и не медленно, как человек, следующий по данному маршруту регулярно. Головой по сторонам не крутил, но вслушивался в себя.
Коричневые брикеты старых домов заслонили комплекс. И Ягуар получил возможность передохнуть. Спрятавшись в арку, достал пачку сигарет, которую носил уже неделю, вытащил одну, закурил.
Вкус дыма был гадостен, и легкие спазматически сжались, выталкивая яд из тела, но Ягуар подавил кашель. Он – больше не он. Иван безымянный, каковых в городе много. Возвращается с работы, но не особо спешит. Работу не любит, дом тоже. Жена бесит, дети – уроды. И все его достало, кроме сигареты.
Сигарета – это хорошо.
Это законная пауза и возможность понаблюдать за больницей, не привлекая внимания к себе. А пара глотков дыма – приемлемая плата.
Ворота открылись, пропуская блестящую, как елочная игрушка, машинку. За ней выполз престарелый «уазик». Тишина. Люди. Входят и выходят. Снова ворота. Снова авто. Старое, но не древнее. Грязное, но не настолько, чтобы выделяться среди прочих.
Обыкновенное.
Но зверь внутри подтвердил – да, там прячется тот, кто привел охотников к Егору.
Нужно его убить?
Нет.
Нужно бояться за Егора?
Нет.
Нужно идти дальше?
Да.
Ягуар бросил окурок и растер носком ботинка. Скоро все закончится. Главное, не отступать.
Вась-Вася покидал больницу со стойким чувством вины, хотя, видит Бог, кто-кто, а Вась- Вася точно непричастен к несчастью, случившемуся с этим пареньком. И сам паренек не виноват, что его старший братец свихнулся. И вообще выходит, что единственный виновник давным-давно в дурдоме сидит.
Нюанс: в частном и дорогом.
Плата поступает ежемесячно со специального фонда. Фондом распоряжаются опекуны. Опекуны желают сотрудничать с правоохранительными органами, но, к вящему своему сожалению, ничем не могут помочь. Они не знают, где находится Иван Дмитриевич.
Они слышали о его смерти, однако данное обстоятельство никоим образом не отразится на работе фонда. Им очень печально думать, что Иван Дмитриевич может быть причастен к делам столь скорбным.
И если он вдруг объявится, то они непременно дадут знать.
Только и они, и Вась-Вася понимали – не объявится Иван Дмитриевич. Не для того он умирал, чтобы вдруг воскресать из мертвых. Осторожный, скотина!
Егором занималась аналогичная контора. Еще один фонд. И группа лиц в серых костюмах. К костюмам прилагались кожаные папки и серебряные значки на лацканах пиджаков. Пожалуй, лица тоже прилагались с равнодушно-дружелюбным выражением.
Да, ситуация сложная.
Да, с нашей стороны будет оказано любое содействие.
Нет, перемещение пациента в другое лечебное заведение невозможно. Охрана у палаты? Мы не видим необходимости, но препятствовать не станем.
Наша главная задача – забота о здоровье Егора Дмитриевича, который не имеет никакого отношения к тому, что делает его брат. И на вашем месте, уважаемый, мы бы поостереглись делать подобные заявления.
У вас ведь нет прямых доказательств?
Опасная позиция.
Вась-Вася и сам понимал. Какие доказательства? Единственная фотография Осокина, которую удалось откопать, была сделана лет пятнадцать назад. И Вась-Вася сомневался, что тот, кого они ищут, сохранил прежнее лицо.
Портрет, присланный Дашкой по мылу, разозлил: какого лешего она под ногами путается? Ведь ясно же сказано было: не лезь! А лезет. Грызет. Доказывает что-то.
Сложно все. И самое простое в этом сложном – парень на больничной койке. Постоянство бездвижности и заботливые щупальца медицинских аппаратов, вросшие в тело. И уже казалось, что они не поддерживают, но высасывают остатки жизни из этого угловатого человека.
– Какие у него шансы? – спросил Вась-Вася и по раздражению, мелькнувшему на лице врача, понял, что вопрос этот задавался не единожды.
– Сложно прогнозировать, – мягко попытался ответить врач. – Ситуация неоднозначная… длительная кома приводит…
– Шансы какие?
– Почти никаких, – честный ответ и виноватый взгляд. И тут же вдогонку оправданием: – Я говорил ему, что нельзя ничего сделать. То, что можно, уже сделали, еще раньше, после аварии. И сделали грамотно! Да на тех хирургов молиться надо! Они парня с того света вытащили…
Только не дотащили. Устали и бросили на половине пути.
Вась-Вася выходил из палаты на цыпочках, хотя врач явно считал, что подобная осторожность излишня. Дальнейшая беседа протекала в собственном кабинете доктора и носила характер обыденный. Он не пытался отговариваться плохой памятью на лица. Он опознал в распечатке с Дашкиного наброска человека, регулярно навещавшего пациента. Он добавил, что время обычного визита уже прошло и теперь врачу кажется, что ждать не стоит.
А под конец поинтересовался, надолго ли охрана у палаты.
Вась-Вася не знал. Ему было понятно, что в охране смысла нет: не придет человек-ягуар, но объяснять ощущения начальству Вась-Вася не желал.
Из больницы он позвонил Лизавете, просто так, чтобы услышать ее голос и сказать, что будет поздно. А она не станет уточнять и переспрашивать, ответит коротко, обиженно.
– Вася, я телевизор смотрела, – застрекотала Лизавета в трубку. – Тут по всем городским каналам показывают фоторобот… вы его ищете?
– Его, – Вась-Вася вырулил на шоссе.
