Договорить Дьердь не дал: ударил латной перчаткой в лицо, сбивая на пол. И пнул в ребра.
Не выносил он мерзости людской. Ее в отличие от безумия сложно было объяснить.
Суд, начавшийся в Вене в марте года 1610-го и завершившийся отправкой Дьердя Турзо в замок Чейт, продолжился. Эржбету и слуг ее, взяв под стражу, вывезли в Бичеваг. Туда же прибыл и личный посланник короля, кардинал Франсуа Форгач, а с ним и двое дознавателей: Мойзич Циройку и Анджей из Керештур.
В первый же день по прибытии их состоялась приватная беседа.
– Чернокнижие – великий грех, – произнес кардинал, крестясь. И герцог вынужден был повторить сей знак, но на манер иной. Не следовало злить посланца короля, пусть и не внушает посланец этот хоть сколько бы доверия.
– Эржбета безумна. Я самолично пересмотрел каждую страницу в этой книге. Там ничего нет! Ничего!
– Верю, охотно верю. Но разве не могло быть так, что вы, любезный герцог, слишком чисты духом? И оттого не явились вам письмена дьявольские?
Скользок он был и хитер. Мудростью змеиной блестели глаза, сытостью лоснились одежды богатые. И оба дознавателя были под стать кардиналу.
– Но вовсе не о том я хотел речь вести, – кардинал улыбнулся. – Напротив, я всецело готов поддержать вас. Безумие… ни королю, ни вам, ни кому бы то ни было не нужны в родичах безумцы, но еще менее нужны чернокнижники. Обстоятельства требуют выбрать из двух зол меньшее.
– Люди говорят…
– Люди всегда говорят. Нужно дать им иной смысл бесед. Пусть говорят о жестокости. О пролитой крови. О невинных душах, загубленных Эржбетой. Бог видит, что сие – правда. Но пусть говорят иначе.
– Как? – Дьердь потерялся в словесах, как горожанин в лесу.
– Как о безумии женщины, обуянной манией навеки сохранить свою красоту. Как о грехе тщеславия. Как о гнилой сути их племени, отравленной в тот миг, когда дщерь Евы приняла яблоко от змия.
Кивали дознаватели, крестился кардинал, Дьердь слушал, пытаясь найти в речах подвох. Не находил.
– Она станет примером для прочих…
– Вам не удастся замолчать всего.
– Это не нужно. Там вдосталь людей низких, которые сами не отрицают участия своего в противоестественных обрядах.
– Что же нужно от меня?
– Не вмешиваться. Просто не вмешиваться. Во благо государя и мира.
И Дьердь Турзо, паладин императора, согласился. Он замолчал и молчал все время, пока длился суд.
Вызывали свидетелей и те, мешая правду с ложью, говорили. О смертях. О жестокости. О крови, что потоками заливала подземелья Чейте. О железной деве. О ваннах крови. О ножах и крючьях. О тьме разума. И наступил миг, когда сам Турзо уже не смог сказать точно, что из осевшего в протоколах братства Иисусова является истиной, а где начинается вымысел. Недоверие же Турзо к кардиналу возросло многократно. Люди, столь умелые во лжи, когда-нибудь забудут, что есть правда.
Первыми казнили приспешниц Эржбеты. Поглядеть на них собралось множество людей. Сначала ломали пальцы и выдирали ногти, и толпа радовалась, ловя крики обреченных. А когда же они, привязанные к столбам и обложенные хворостом, вспыхнули, крик перерос в вой. И вой этот долго стоял над площадью, ибо умелый палач разгонял дым, не давая обреченным милосердия.
Карлик, в подземельях Бичевага враз утративший былую смелость, сумел договориться с кардиналом. Он выступил перед собранием, подробно рассказав о том, что хозяйка утратила разум, а три колдуньи, сговорившись, воспользовались немощью Эржбеты, дабы творить ведьмовство.
Поверили ли Фицке, паладин Турзо не знал. Зато испытал радость, когда палачу не удалось срубить голову с одного удара. Когда же обезглавленное тело отдали пламени, Дьердь перекрестился и испросил прощения у небес за то, что вынужден будет совершить.
Он возвратился в замок Чейте, и многие люди вышли встречать кортеж. Они пропускали солдат и рабочих, а карету освистывали. Порой пытались и камнями швырять, но Дьердь пресекал непотребства.
Велика была вина Эржбеты. Но и наказание ей было отмеряно немалое.
Уже в Чейте Дьердь смотрел, как споро работают каменщики, закладывая дверь в покои графини. Она была спокойна, не пыталась ни кричать, ни рваться на свободу, но напевала песенку сиплым голосом. Турзо представил, как Эржбета сидит на высоком стуле и пристально разглядывает свое отражение. И блестит, отражая огни свечей, венецианское зеркало.
– Не забудь, Дьердь! – сказала Эржбета, и голос ее прошел сквозь стену. – Ты обещал передать мой подарок Анне!
Такси поворачивало к дому Красникиной, когда зазвонил телефон.
– Алло? – сказала Дашка, пытаясь запихнуть папку в сумку. Папка не запихивалась и норовила поцарапать пальцы острым углом.
– Дарья Федоровна? Простите, это Алексей вас беспокоит. Меня к вам послали, а вас дома нету.
Хотелось бы знать, кто он такой, этот Алексей, которого послали. Знакомых Алексеев в Дашкином окружении не водилось. Нет, пожалуй, задайся она целью поискать, нашла бы парочку-другую, но вот чтобы с ходу…
– Я курьер. От Адама Тынина, – пояснил Алексей, видимо, уловив Дашкину растерянность. – Он поручил вам письмо доставить. Велел срочно. И я вот жду, а вас все нету.
Прозвучало жалобно.
Письмо? Срочно? Обождет. Конечно, обождет. У Тынина не может быть ничего срочного. И вообще Тынин хам и бездушная скотина.
Тынин никогда прежде не писал ей писем.
– Ждите. Сейчас подъеду, – сказала Дашка Алексею.
Таксист к перемене маршрута отнесся с философским спокойствием. А вот Дашка занервничала. Нет, она и прежде-то спокойной не была, и вообще, по словам Янки, заводилась с полоборота, но…
Тынин никогда не писал писем. Звонил – это да. На Новый год и на Дашкин день рожденья, сопел в трубку и зачитывал поздравления сухим равнодушным голосом. Извинялся за беспокойство. Отключался.
И на Восьмое марта звонил, пока Дашка не объяснила, что этот праздник – не совсем праздник.
А теперь вдруг письмо.
Алексея она вспомнила сразу, как только увидела. Длинный нескладный парень в черной куртке и черных джинсах с синей заплатой на колене. В ухе серьги и наушники, в глазах – тоска. Он изрядно замерз и хлюпал носом, но, передав конверт, не стал уходить. Уставился на Дашку тоскливо, выжидающе.
– Чего? – спросила она, оглядываясь на такси.
– А… а вас тоже не пригласили?
– Куда?
– На свадьбу.
Какую, на фиг, свадьбу?
– Какую, на фиг, свадьбу? – Дашка повторила вопрос вслух и, на всякий случай, ухватила парня за провод от наушников.
– Ну… которая сегодня. Которая с Ольгой. Мне наши сказали. А я не понял. Какая свадьба? Ну ладно если б роман был. А тут свадьба. И Ольга эта мне не нравится.
