ставши совсем уж щелочками.
– Ирина, ты меня слышишь? – соизволила поинтересоваться мама, прерывая нотацию. – Ты немедленно должна вернуться домой!
– Нет, – вместо Ирочки ответила раздраженная девушка.
– Ты не можешь!
– Могу. И буду. Я уже взрослая, мама. И бабушке это передай. А если вам кажется, что меня собираются соблазнить... – боже ты мой, до чего устаревшее слово, прямо-таки пахнет нафталином, заношенными корсетами и кельнской водой, – если вам кажется, что меня собираются соблазнить, вспомните, как я выгляжу.
Вспомнили. Сплелись голосами, решая проблему – ох уж эта Ирочка, вечно она куда-то влезет, – и рассыпались.
– Он тебе хотя бы заплатит сверхурочные? – сухо осведомился отец. – Если нет, то требуй. Ты имеешь на это право. И не вздумай тратиться по пустякам...
– Не буду. – Стало вдруг обидно, гораздо обиднее, чем когда-либо прежде, как будто она вдруг поняла – обманули. И обманывали долго, цинично, нимало не заботясь, узнает ли она, Ирочка, об обмане.
Ну узнала бы. Какая разница? Никакой.
Бабушка обязательно прокомментировала бы эту фразу, а Ирочка ткнула ножницами в газетный лист.
«
Почему именно эта заметка? Не псевдоаналитический обзор о последствиях финансового кризиса для малых и средних предпринимателей. Не развернутая статья о проблемах в сфере строительства жилья. Не очерк о мошенниках... не почти художественная зарисовка о колбасе?
Пожар. Запах дыма от Тимуровой одежды. Газеты. Запертая комната. Ночевка.
Зачем ночевка? Пустая квартира, ключи и замки, она, Ирочка, которая совсем не романтическая героиня, и трепетной любовью к ней воспылать невозможно, тем паче с первого взгляда. И уж точно не со второго. Тогда зачем?
Ответа она не нашла. И до полуночи сидела в комнатушке, которую для себя окрестила кабинетом, ожидая знака, появления Тимура или чего-нибудь еще, что разом снимет вопросы и разрешит загадки. И только когда часы пробили полночь – не в кабинете, а в библиотеке, те, огромные, от пола до потолка, с нарядным маятником и старым циферблатом, – тогда Ирочка поднялась и отправилась к себе.
А Тимур объявился только под утро. Она проснулась и слышала, как он ходит по дому, а потом вдруг останавливается возле ее двери и стоит, ждет чего-то. Долго ждет. В какой-то момент Ирочке вообще показалось, что там, за порогом, не человек, а... зверь?
Оборотень.
Страх предрассветный, серошкурый, заставляющий зажимать рот, ловить крик, притворяться, что на самом деле ее, Ирочки, здесь нет.
Никогда! Никогда больше она не останется ночевать в этой квартире. И вообще уволится. Завтра же.
Но завтра наступило, и Ирочка в очередной раз передумала. А Тимур, вышедший к завтраку, был бледен, но вежлив. Вымученно улыбнувшись, спросил:
– Как вам спалось на новом месте?
– Спасибо. Хорошо, – соврала Ирочка. И вовремя поймала вопрос, который уже был готов сорваться с губ: какая ей разница, где он был ночью? Никакой. – А... а можно мне сегодня дома ночевать? Или просто... родители волнуются.
Ложь. Но Тимур верит. Тимур думает – бесконечно долго думает, прежде чем согласиться.
– Сейчас. Если нужно, отправляйтесь сейчас, а к полудню я жду вас. – И, спохватившись, спешит бросить конфету. – Сверхурочные оплачу в тройном размере.
– Зря ты ее отпустил... это странно, знаешь ли, то просить остаться, то вдруг отправлять домой. А люди нетерпимы к чужим странностям. Люди начинают подозревать плохое...
– Она сама попросила.
Марат кивнул, принимая ответ, но тему не бросил:
– Знаешь, а она не так дурна, как мне казалось. Если присмотреться, то в ней есть что-то этакое. – Марат был весел. Псих ненормальный. Урод моральный, который и Тимура изуродовать желал. Нет уж, хватит. – Прическа. Да, пожалуй, ей стоит изменить прическу. И одежду...
– Не трогай ее. Пожалуйста.
Вежливость давалась с трудом, сегодняшний день давался с трудом. Тело опять как чужое, неудобное, неуютное. И этот привкус на губах, и резь в желудке на память о вчерашнем.
Больше не будет этого.
– Будет, – ответил Марат, улыбаясь. – Ну конечно, будет, глупый ты мой братишка... тебе ведь нравится.
– Нет.
– Нравится. Ты такой же, как я, просто признайся в этом. Признайся, наконец! Сколько можно бегать? Сколько можно отказываться? Думаешь, мне легко? Я ведь не ради себя, я ради нас... Тим, не отворачивайся! Слышишь? Не заставляй меня снова делать тебе больно.
Приходится смотреть. Приходится снова удивляться сходству, уже по привычке, потому как настоящее удивление давным-давно прошло.
У человека напротив усталое лицо. Знакомое лицо. Лицо, не оставляющее сомнений в родстве более близком, чем хотелось бы Тимуру. Почему вышло так?
– Потому, что мы нужны друг другу, – ответил Марат, закуривая. Он откинулся в кресле – белое нежное горло с розовым шрамом свежей царапины. – Потому что без меня тебя сожрут. А без тебя я сдохну от тоски.
Жесткие губы мнут фильтр, жесткие пальцы ласкают серую веревочку на запястье, жесткий взгляд держит самого Тимура. Марат сыт и доволен, но надолго ли? И успеет ли Тимур предотвратить неизбежное? До сих пор у него не получалось, даже с ошейником не получалось, словно выдохлось старинное волшебство.
Но тогда не было Ирочки.
– Не волнуйся, я ее не трону. – Марат выдохнул дымом. – Слушай, а почему бы тебе не поцеловать ее? Она этого ждет. Я вижу, что ждет. Когда она на тебя смотрит, у нее лицо такое... выразительное становится.
– Прекрати слежку!
Страх, ужас по плечам, по спине, по рукам и губам. Вдруг да не только Ирочку увидел? Вдруг понял – он ведь умная сволочь – и теперь ждет подходящего момента... нет, чего-чего, а ждать Марат не умеет. Сразу бьет.
– Поцелуй. – Он словно и не заметил требования. – Всего один поцелуй, а? Ты же не монах, Тимка, ты не можешь вечно хранить верность. Да и кому это надо?
– Мне! Мне надо! Оставь мне хоть что-нибудь, слышишь, ты? Я тебя ненавижу! Я тебя...
Боль скрутила, бросила на пол, прокатившись по пальцам внезапной судорогой, выгибая спину, выталкивая изо рта влажный комок рвоты, в котором утонула сигарета. Тимур закрыл глаза, мечтая о несбыточном: Марат не позволит умереть.
– Старуху навести. Она будет рада.
К Ирочке он отправился. Не выдержал, хотя и давал себе слово не беспокоить ее там, в частной жизни, но, выбравшись из душа, почти вернув равновесие, понял – сойдет с ума, если ее не увидит.
Марат бы посмеялся.
И еще посмеется, но потом, а сейчас... такси, адрес, болтовня водителя, люди за окнами. Нужный район – брат-близнец Калькутты, тесный, дымный, рабочий. Нужный дом с ласточкиными гнездами балконов
