Как будто он знал, что карманы проверят.
В ее словах был смысл. А еще ее душили.
– Что с вами произошло?
– Да так… случай один. Скажите, а вы помните няню вашей племянницы? Первую.
– А разве была вторая? – удивился Олег. – Извините, я сейчас.
Он к двери бежал нелепой трусцой, стыдясь и того, что забыл о данном обещании не оставлять Киру. Дверь по-прежнему была открыта. Кира спала. Мальчишка, отложив книгу, дремал в кресле. Щеку он подпер кулаком, а вторую руку сунул в подмышку.
Уложить надо бы. Но Олег понятия не имел, как укладывают детей. И вообще что с ними делают.
– Беспокоитесь? – Саломея возникла за спиной, как всегда, неожиданно. – Их не тронут. Я думаю.
– Почему?
– Потому что они – не виноваты.
– В чем?
Она пожала плечами и снова потрогала шею, точно надеясь, что пятна исчезнут.
– Пока не знаю. Но они не могут быть виноваты. Они сами – пострадавшая сторона.
– Киру едва не убили. У нее сердце больное. А ее на крышу выставили, – опасаясь разбудить мальца, Олег шипел, а Саломея слушала это шипение и головой кивала, дескать, все верно. Только неправильно.
– И все-таки, вы помните няню вашей племянницы?
– Да при чем тут… ладно, ладно. Помню. Прекрасно.
Бледнокожая девица с очами Мадонны. Крупные, вывернутые губы. Иссиня-черные волосы, жесткие, что конский хвост. Хвостом она и носила, зачесывая высоко на макушку и прихватывая резинкой с пластмассовыми цветами.
Волосы рассыпались, и Таньку это злило. Ей казалось, что волосы эти выпадают, а девица – метит территорию. Еще от девицы – все-таки как ее звали? – пахло сандалом и тяжелым животным мускусом. Запах этот будоражил и диссонировал с прочим сдержанным, равнодушным почти видом.
Танька бесилась.
Держалась, пряча злость за узкими губами, выплевывая лишь изредка в ехидных замечаниях, которые почти что пощечины. И девица принимала их, благодаря хозяйку.
За что?
А потом исчезла. Когда же Олег спросил, просто к слову пришлось, Танька взорвалась. Кричать начала, будто бы Олег снова не в свое дело нос сует, подсматривает, вынюхивает… воровку прикрывает.
– Ее уволили, – шепотом сказала Саломея. – Она была любовницей вашего брата. И решила, что теперь он точно разведется. А вместо этого ее уволили. И обвинили в краже. Я думаю, чтобы совсем убрать. Та чернильница, которую мы нашли, она была украдена. А она дорогая…
– Я знаю. Я помню ее.
Странно, что он раньше не вспомнил эту серебряную гору с голубем. Серега ее из Америки привез.
– Настоящая, – сказал он тогда. – Говарда.
– Кто такой Говард? – спросил Олег, которому чернильница не понравилась совершенно.
– Ну ты и темный… писатель. Знаменитый. А это его чернильница.
Олег подумал, что Серегу надули, но говорить ничего не стал. Вещь эта вызывала какое-то подсознательное отвращение. И Олег был рад забыть ее, а вышло, что забыл настолько плотно, что припомнил лишь сейчас.
– И еще посуда. А Егорыч видел, как Татьяна посуду бьет. Он думал, что она со злости, а она – от ненависти.
– Серега не бросил бы Таньку.
– Почему?
Странный вопрос, на который у Олега нет ответа. А и вправду, почему? Жили ведь как кошка с собакой, ненавидели друг друга, но прятали ненависть за масками приличий. Или им она и была нужна? Кипящая, горящая, как лава… не в этом ли дело?
– И эту девушку, ее не просто выгнали – ее посадили. Это неправильно. А в дом взяли другую… Ваш брат, он ведь любил женщин. Понимаете, о чем я?
– Ну да, – Олег приоткрыл дверь.
Мальчишка уже сполз на кресло и свернулся калачиком, подтянув ноги к подбородку. Забавный. На Серегу похож, и на Киру тоже. И серьезный очень. Убрать бы его отсюда, а то мало ли.
– Я думаю, что он сделал что-то очень нехорошее. И ему отомстили.
– Кто?
– Тот, у кого много демонов в голове. Запределье никогда не действует само. У него нет рук. И ног тоже. Призраки – это сказка. Я не верю в призраков. А в демонов – верю. Здесь, – Саломея коснулась виска и сердца, – они обитают. Как червяк в яблоке. Иногда – сидят тихо, почти и не мешают. А потом что-нибудь случается, и демон оживает. Он принимается за свое яблоко, и грызет, грызет, пока не прогрызает насквозь. Тогда человек уже перестает человеком быть.
Какая серьезная девочка. Маленькая серьезная девочка, которая рассуждает о запределье и демонах. Олег же слушает и почему-то не тянет его посмеяться над ее глупыми выдумками.
– И что делать?
– Ну… с демонами – ничего. А если тут, то давайте для начала его разбудим, – Саломея указала на Василия, и тот пошевелился, застонал картинно, протяжно. – Или хотя бы перенесем.
Глава 11
Жернова совести
Елену нашла Тамара.
Вышло так, что Тамара сбежала из комнаты. Она проснулась на рассвете, когда дымка тумана, окутавшего сад, отступала, оставляя зеленые берега газонов, кустарников, деревьев.
Тамара перевернулась на бок, затем на другой и увидела лицо супруга. Прежде ей нравилось смотреть на него, спящего. В чертах было умиротворение, высшее понимание гармонии мира, которой так Томочке не хватало. Но сейчас – тени легли? – черты эти исказились. И уже не муж лежал рядом, а незнакомый человек. Он спал, прижав руки к телу, вцепившись в пододеяльник так, что ткань треснула и порвалась.
Он не хотел уезжать. Твердил и твердил о деньгах, как если бы на них сошелся свет. Мама тоже постоянно повторяла, что без денег в мире никуда…
Без мамы было пусто.
Она бы придумала, как поступить. И она любила Тамару, пусть и странной, назойливой любовью, от которой порой не продохнуть было. А теперь пожалуйста, дыши во все горло, только вот не дышится.
Тамара выскользнула из-под одеяла. Халат висел рядом, простенький, цветастенький. Танька в жизни не надела бы подобный. Она носила халаты скользкие, атласные, под поясок… красные или синие, главное, что яркие. И непременно дорогие.
Из комнаты Тома выходила на цыпочках, боясь, что человек, спящий в ее кровати, откроет глаза и задаст вопрос. Не то чтобы у нее не имелось ответов на его вопросы, скорее уж ей было страшно услышать его голос. Вдруг и голос изменился?
В доме было тихо.
Томочка спустилась на первый этаж и постояла у фонтана, прислушиваясь к собственным желаниям. Желаний не было, только пустота.
И книга потерялась.
