помню. И тварь эту старую, к которой полдеревни ездило. Вязино от Шильцев недалеко. Через поле, через лес... было бы желание. Это из-за вас папочка к другой ушел. Да, да. И не отворачивайся. Я помню этот амулетик. Его сначала та тварюга носила, не снимая. А потом взял и исчез. Верно, им с бабкой твоей расплатилась, да? Обменяла счастье на деньги.
Неправда! Амулет на груди прилип к коже, грелся, словно прожечь пытаясь.
– Папочка про нас забыл. Я пришла к нему, я плакала, чтобы вернулся. Плохо без папочки. А он сказал: уходи. Прогнал. Меня прогнал! – она до сих пор удивлялась этому факту. – И мама к нему тоже ходила, просила. А он ей: лучше бы вас не было.
И их не стало. Смерть в огне и смерть на веревке, запоздалое раскаяние, которому никогда не стать искуплением.
– Тогда я решила сбежать из дому. Чтобы меня не было. Просто не было, понимаешь? Как если бы никогда на свет не появлялась.
– Она сбежала в ту ночь, когда мама подожгла дом, – подхватил рассказ Мишка. – Поэтому решили, что она тоже умерла. Не искали. Не знаю почему, ведь должны были! Я справки наводил, потом, уже когда взрослый стал, когда разрешили.
Ошибка? Случай? Злая воля, перекинувшая Василису-живую в ряды погибших? Спустя годы сложно найти виноватого, но факт остается фактом: ее посчитали мертвой.
– Я попала в детдом. Там погано. Вот Мишка знает. И я знаю. Тебе, чистенькой, не понять, каково там. Я еще молчала. Я ж упрямая. И боялась, что вернут мамке-папке... знала бы... узнала, уже потом, позже.
– Чего вы хотите от меня? – Алена запахнула полы халата и поежилась. На собственной кухне вдруг стало очень холодно и неуютно. Это из-за поздних гостей, которые пришли незваными, принесли давнишнюю беду и явно хотят помощи. Алене же помогать нечем. Ей бы со своими бедами справиться.
– Я знаю, кто за тобой охотится, – сказал Мишка.
– И мы хотим его поймать, – добавила Василиса. – А ты нам поможешь.
Возразить Алена не успела. Рыбоглазая вскочила, оказавшись вдруг близко-близко. Одна рука легла на плечо, а другая коснулась шеи.
Не рука. Игла. Тонкая, и больно.
– Вася!
Оттолкнуть. Убежать. На помощь. Кого? Кого-нибудь и как-нибудь... что от нее хотят? Она не знает. Она потерялась, как когда-то в лесу. Все большое, а она маленькая.
Съешь меня.
Выпей меня.
Хочешь узнать правду? Спрашивай. Но губы онемели, и пол с полосатым половиком прыгнул навстречу, обнимая Алену желто-синими руками. Легко лежать. И голоса сверху...
– Не нервничай, к утру прочухается достаточно, чтобы ехать. А там кое-что полегче попробуем. Лучше принеси мой чемодан.
Чемодан-чемодан-чемоданище. Кожаная пасть и галстуки-языки. Щелкает зубами, вещи жрет. И Алену сожрет. Она же теперь маленькая. А все такое странное-смешное. Брюнетка с крючком в губе склонилась, светит в глаза. Трогает веки и губы. Шарит по шее.
Цепочку дернула.
Отдай! Это не твое! Это бабушкино!
Алену не слышат. Ее переворачивают, поднимают, несут.
– Вась, ну мы же договаривались... ты же обещала... она нормальная, поняла бы... помогла... а теперь что? Она ж на нас потом заяву накатает. И Танька...
– Не накатает, – заботливые пальцы убирают волосы с лица. – И про Таньку свою забудь. Зачем она тебе, когда я есть? Смотри, Мишенька, вот из-за этой штучки с камушками нашу жизнь разрушили. Забавно, правда?
И снова пробуждение, и дом, хотя память оборвалась на запертой двери и звонке. Потом пустота, в которой осколками болтаются голоса. Наденька была. Приезжала? Привозила? Это она его привезла. Точно.
А сама? Уехала. Они в ссоре, и Наденька поменяла замок на двери, а потом послала его подальше. Смешная. Почему нет злости? Тоже пропала в пустоте.
Ведьмы украли.
А сейчас почти и нормально. Голова чутка кружится, да взгляды святых угодников на нервы действуют. Поснимать бы их всех. Все равно толку ноль, одно свидетельство собственной ненормальности.
Вместо этого Влад оделся и вышел из дому. С каждым шагом он чувствовал себя все хуже, но до Аленкиной избы добрался, правда, только затем, чтобы убедиться – закрыто.
На лавке под окном восседал черный кот с седыми усами. Встретил Влада он протяжным мявом, потом выгнул спину и зашипел.
– Ухожу, ухожу... только отдышусь. А ты случайно не знаешь, куда она опять подевалась? Я ж ей сказал тут сидеть, а ее опять понесло. Вот придет – шкуру спущу.
Кот одобрительно мяукнул. А Влад подумал, что, вполне возможно, в это самое время с Алены шкуру и спускают. В самом прямом смысле.
– Я ее найду, – пообещал Влад не то коту, не то себе. – До первого мая время есть. До первого мая он ее не тронет, правда?
Кот фыркнул и зажмурился.
Кого Влад обманывает? Найдет он. Обещал помощь, чужими проблемами свои заслоняя, да только ни фига не сделал. С Машкой нормально переговорить не смог. Димыча до конца не проработал. Службу охраны свою если и задействовал, то на треть. Голова-головушка безголовая. Решето на плечах, в котором бродит тесто из беспамятства и безумия. Лечиться ему надо, а не в сыщиков играть...
Машины Влад увидел, когда почти добрался до своей калитки. Передняя почти летела, подпрыгивая на колдобинах дороги и рыская от забора к забору. Широкий нос в хромированном глянце. Высокое днище и ватерлиния глиняных брызг по черным бортам. Сияние покатого лобового стекла. И плохое предчувствие где-то в желудке.
За джипом тянулся второй, чуть помельче и погрязнее. Оба остановились у Владовых ворот. Дверцы распахнулись одновременно, выпуская на волю людей.
Из переднего выбралась рыжая девица в белом полушубке и широкоплечий тип в клетчатом костюме. Красавица и чудовище. Лицо красавицы скрывали зеркальные очки, а макушку чудовища венчала четырехугольная войлочная шапка с помпоном.
Влад решил, что он бредит. И эта мысль несколько успокоила. Бред, по сути, вещь неопасная, и бугаи, появившиеся из второй машины, даже показались вполне симпатичными ребятами.
– Вы ко мне? – на всякий случай Влад решил быть вежливым. – Проходите. Милости прошу. Чувствуйте себя как дома.
Ответить не соизволили. Один из телохранителей приоткрыл калитку, пропуская красавицу. Чудовище шмыгнуло следом. Оно прихрамывало на левую ногу, а в правой руке сжимало сигару.
Влад двинулся за ними. Обогнал девку – показалась знакомой, снять бы очки и в лицо заглянуть. Может, тогда память вернется? Хорошо бы...
– Вас как зовут? Мы знакомы? В последнее время, знаете ли, что-то не то с головой...
Девица шарахнулась, а тип, стянув с головы шапку – лысый он, как коленка, – спросил:
– Он?
Подтвердила:
– Он, – и, подумав, вяло добавила: – Сволочь.
Почему это Влад сволочь? И кто она такая? И этот лысо-клетчатый, разом посерьезневший, буравящий взглядом? Черт, похоже, все-таки не глюки. А значит, он, Влад, кому-то успел крепко насолить.
Девушка меж тем поплотнее запахнула шубку и проворковала:
– Я в машине подожду. Только ты осторожнее, он ведь... ненормальный.
– Разберусь, – рявкнул лысый. Подошел вразвалочку, руку выбросил: пальцы-клещи сжали гортань.
– Ну что, сволочь? Допрыгался?
